Список книг
|
Оглавление | Следующая » Шершеневич Г.Ф.
Курс торгового права. Т. IV: Торговый процесс. Конкурсный процесс.
ТОРГОВЫЙ ПРОЦЕСС. КОНКУРСНЫЙ ПРОЦЕССДанная книга, представляющая собой четвертый том Курса торгового права, по мысли ее автора - выдающегося дореволюционного российского правоведа Габриэля Феликсовича Шершеневича, объединяет два раздела: отдел IV "Торговый процесс" и отдел VII "Конкурсный процесс". Первый из них действительно соответствует своему названию и является изложением основных положений, касающихся системы судоустройства коммерческих судов и процессуальных норм, регулирующих порядок рассмотрения подсудных им споров, возникающих в торговом обороте. Во втором же разделе ("Конкурсный процесс") автор вышел далеко за рамки процессуального законодательства, регламентирующего порядок рассмотрения коммерческими судами дел о торговой несостоятельности, и создал самостоятельное научное произведение о правоотношениях несостоятельности (банкротства).
I. Торговый процесс
Рассматривая вопросы торгового процесса, Г.Ф. Шершеневич с присущей ему логической последовательностью сначала исследует проблемы исторического происхождения коммерческих судов и организации современной ему системы коммерческих судов (проблемы судоустройства коммерческих судов), а затем переходит к анализу особенностей торгового процесса, включая основные начала (принципы) торгового процесса, порядок производства дел в коммерческих судах, вопросы подсудности дел коммерческим судам и порядка исполнения их решений, специфику оценки доказательств в торговом процессе.
В историческом плане прообразом (историческими корнями) коммерческих судов, по мнению Г.Ф. Шершеневича, могли служить суды морские, консульские и ярмарочные, возникновение и существование которых в свое время объяснялось определенными причинами, выдвинутыми жизненными потребностями.
Первый собственно коммерческий суд, основанный на идее сословной (купеческой) и ярмарочной юрисдикции, был учрежден в Париже в 1563 г. Позже (в начале XIX века), как подчеркивает Г.Ф. Шершеневич, идея коммерческих судов под французским влиянием быстро распространилась по всей Европе. Однако почти одновременно началось и обратное течение: в том же XIX веке от коммерческих судов отказались Голландия, Испания, Италия, Греция и некоторые другие государства. В результате во времена Г.Ф. Шершеневича коммерческие суды в чистом виде действовали лишь во Франции и Бельгии, в Германии коммерческая юрисдикция сохранялась в виде придатка к общим судамм.
В России прообразом коммерческих судов явились Коммерц-Коллегия, учрежденная в 1719 г., которая не только осуществляла общий надзор за торговлей, но и выполняла судебные функции по торговым делам, а также таможенные словесные суды (учреждены в 1727 г.), рассматривавшие дела по различным спорам между купцами. Первый коммерческий суд (по типу французских) был учрежден в 1808 г. в г. Одессе. Вскоре коммерческие суды появились в Таганроге, Феодосии, Архангельске, Измаиле, Кишиневе. Общее учреждение системы коммерческих судов в России и утверждение устава их судопроизводства состоялись в 1832 г., тогда же были созданы коммерческие суды в Санкт-Петербурге, Москве, Тифлисе и некоторых других городах.
Причиной бурного развития коммерческих судов в России в тот период, как отмечает Г.Ф. Шершеневич, служило то обстоятельство, что особый торговый процесс обеспечивал купечеству такой суд, какого не имело остальное население российского государства, не только со стороны его организации, но и с точки зрения условий и форм судопроизводства.
В ходе судебной реформы 1864 г. многие высказывались против сохранения в России системы коммерческих судов со ссылкой на то, что реформированные общие суды, действующие на основании новых начал гражданского процесса, были в состоянии рассматривать торговые споры. Негативное отношение правительственных учреждений к специальной торговой юрисдикции привело к закрытию целого ряда коммерческих судов. Вместе с тем и во времена Г.Ф. Шершеневича продолжали функционировать коммерческие суды в городах Санкт-Петербурге, Москве, Одессе и Варшаве.
Коммерческие суды в России представляли собой самостоятельные судебные учреждения. Состав коммерческих судов образовывался из председателя, товарищей председателя и членов суда, часть которых избиралась от купечества, а другая часть назначалась от правительства. При каждом коммерческом суде состояла канцелярия во главе с секретарем, в составе которой работали протоколисты, переводчики, писцы и другие специалисты, которые назначались и увольнялись судом по его усмотрению. Надзор за деятельностью канцелярии осуществлял председатель коммерческого суда.
В качестве поверенных сторон по спорам между частными лицами могли выступать лишь лица (включая присяжных поверенных), внесенные в список присяжных стряпчих, определенный для соответствующего коммерческого суда. Вопросы, связанные с включением отдельных лиц в список присяжных стряпчих и исключением из него, решались по усмотрению коммерческого суда.
При коммерческих судах имелись также списки присяжных попечителей, на которых судом возлагались обязанности по управлению имущества должников и обеспечению его сохранности по делам и банкротстве.
Подсудность дел коммерческим судам
Г.Ф. Шершеневич определяет подсудность как круг процессуальной деятельности, отведенный законом каждому из судов, учрежденных в стране, и выделяет два вида посудности: предметную и местную. "Предметная подсудность очерчивает круг дел, подлежащих ведению данного суда, в сопоставлении с другими судами, равными ему по своей функции, но отличными по своей организации. Местная подсудность определяет круг дел, подлежащих ведению данного суда, в сопоставлении с другими судами, равными ему как по своей функции, так и по своей организации, и отличными лишь по месту своей деятельности" (с. 54).
Как видим, рассмотрение вопросов, относящихся к предметной подсудности дел коммерческим судам, по сути означает (говоря современным языком) анализ проблем, связанных с разграничением подведомственности дел между общими судами и судами специальной (торговой) юрисдикции, что представляет собой несомненный интерес и для современного исследователя, принимая во внимание особенность современной российской судебной системы, а именно: существование наряду с судами общей юрисдикции самостоятельной системы арбитражных судов.
Как указывает Г.Ф. Шершеневич, к ведению коммерческих судов относились все споры по торговым оборотам, договорам и обязательствам. Однако из этого общего правила имелись исключения, когда споры по искам, вытекающим их торговых сделок изымались из компетенции коммерческих судов. В частности, дела по искам железных дорог и к железным дорогам (включая, казенные) относились к ведению общих гражданских судов. Такое решение вопроса объяснялось малым числом коммерческих судов, что не обеспечивало единообразие судебной практики по спорам с участием железных дорог.
Из круга дел, подведомственных коммерческим судам, исключались также споры, возникающие из покупки и продажи товаров на рынках, торгах и ярмарках, в рядах и лавках за наличные деньги, и споры между ремесленниками и с участием последних, связанные с оплатой выполненной работы.
Существовало также ограничение подведомственности дел коммерческим судам по цене иска: споры, вытекающие из торговых сделок на сумму менее 150 рублей, были отнесены к ведению мировых судей.
В то же время к ведению коммерческих судов относились некоторые категории дел независимо от их торгового свойства, например, все вексельные дела на сумму свыше 500 рублей (вексельные споры на меньшую сумму рассматривались мировыми судьями).
Довольно своеобразно и непоследовательно решался вопрос о разграничении подведомственности (между общими и коммерческими судами) по делам, вытекающим из корпоративных правоотношений (как тут не вспомнить современное процессуальное законодательство). К категории дел, подведомственных коммерческим судам, закон относил дела по спорам и всякого рода искам между товарищами в полных, коммандатных и простых товариществах, а также дела по сделкам, совершаемым товарищами от имени товарищества с третьими лицами.
"Казалось бы, - пишет Г.Ф. Шершеневич, - и внутренние споры акционеров между собой в виде иска акционера, как участника предприятия, должны подлежать ведению коммерческих судов". Однако данный вопрос решался в законодательстве иначе: ":все споры между владельцами паев разных наименований по всем без изъятия делам компаний и товариществ, если по взаимному соглашению дело не передано на разрешение общего собрания или третейского суда, то подлежат рассмотрению на основании устава гражданского судопроизводства, т.е. в окружном , а не в коммерческом суде. На этом основании признан неподсудным коммерческому суду или акционера к обществу о недополученном дивиденде" (с. 58).
К ведению коммерческих судов были отнесены также дела, не основанные на торговых сделках, как вытекающие из аварий и кораблекрушений. Как подчеркивает Г.Ф. Шершеневич, во взаимной аварии мы встречаемся с возмещением убытков, причиненных правонарушением, в общей аварии - с распределением совместно понесенных убытков на основании принципа неосновательного обогащения.
Кроме дел, основанных на исковом производстве, ведению коммерческих судов подлежали также так называемые охранительные дела: 1) все дела о торговой несостоятельности, к какому бы званию или сословию ни принадлежал несостоятельный должник; 2) дела о безостановочном продолжении хода торгового предприятия в случае смерти единоличного предпринимателя или смерти товарища в товарищеском предприятии.
С точки зрения местной подсудности компетенция каждого из коммерческих судов простиралась на тот город, в котором был учрежден соответствующий коммерческий суд, и на уезд этого города. В той местности, где отсутствовали коммерческие суды, дела, относящиеся к торговой юрисдикции, рассматривались общими гражданскими судами.
Как видим, и во времена Г.Ф. Шершеневича решению проблемы разграничения подведомственности дел между общими судами и коммерческими судами явно недоставало четкости и логической последовательности.
Основные начала (принципы) торгового процесса
Г.Ф. Шершеневич выделяет и анализирует четыре принципа торгового процесса: начало состязательности, начало устности, начало непосредственности и начало гласности.
Начало состязательности означает, что суд, учрежденный для охраны частных прав, предоставляет самим сторонам определять свои требования и выяснить фактические обстоятельства - "весь процессуальный материал идет от самих тяжущихся" (с. 65). Альтернативой началу состязательности является следственное начало, когда суд, которому стороны передали на рассмотрение свой спор, принимает все меры, чтобы определить это спорное отношение с юридической и фактической стороны.
Как подчеркивает Г.Ф. Шершеневич, во времена принятия Устава судопроизводства торгового 1832 г. гражданский процесс в России (вплоть до судебной реформы 1864 г.) был проникнут следственным началом. На этом фоне торговый процесс, построенный на началах состязательности выгодно отличался от судопроизводства общих судов. Однако судебная реформа приблизила к торговому процессу процесс гражданский, в котором также возобладали начала состязательности: суд мог приступить к производству гражданских дел не иначе, как вследствие просьбы заинтересованного лица; суд не собирал сам доказательств, а основывал свое решение исключительно на доказательствах представленных сторонами; суд не имел права постановлять решения о таком предмете, о котором не предъявлено требование, ни присуждать более того, что требовалось спорящими сторонами.
Применительно к началу устности, Г.Ф. Шершеневич отмечал, что гражданский процесс может строиться на принципе устности или на принципе письменности, в зависимости от того, имеют ли для суда юридическое значение заявления сторон, сделанные устно, или же только письменные заявления, содержащиеся в документах, подаваемых в суд. "Сравнительное достоинство того и другого принципа, - пишет Г.Ф. Шершеневич, - выражается в том, что принцип письменности обеспечивает бóльшую основательность, принцип устности - бóльшую быстроту процесса: Вполне естественно, что торговый оборот все свои симпатии отдает принципу устности, потому что быстрота процесса составляет здесь главное требование" (с. 66-67).
В книге довольно красочно описано действие принципа письменности в гражданском процессе, который в чистом виде применялся в общих судах в дореформенной России. Всякое дело начиналось исковым прошением, в котором истец должен был по пунктам изложить все свои требования, заявления и доводы. В свою очередь ответчик в письменном объяснении признавал или отвергал доводы истца. В последнем случае на объяснение ответчика истец писал новую бумагу, которая вызывала новое объяснение ответчика и т.д. Из всей бумажной массы канцелярия суда составляла докладную записку, которая сообщалась сторонам для прочтения и подписания, при этом каждая из сторон могла требовать дополнения записки. В таком виде указанная записка докладывалась секретарем суду, который принимал решение по делу исключительно на основании этого материала, не выслушивая устных объяснений сторон.
"По сравнению с таким процессом, - пишет Г.Ф. Шершеневич, - :процесс, ввседенный в коммерческих судах законом 1832 года, представлял огромные преимущества. Словесная расправа, составлявшая основной вид производства, резко отличалась от письменной переписки. Торговый процесс, по сравнению с общим, представлял все достоинства быстроты и простоты, благодаря началу устности, которое хотя и не полностью, но в значительной мере было положено в его основу". (с. 67).
В результате судебной реформы 1864 г. в гражданском процессе был проведен смешанный принцип, основанный на началах как устности, так и письменности, и для суда равное значение стали иметь все заявления и доводы спорящих сторон, как содержащиеся в письменных документах, подаваемых суду, так и сделанные в ходе словесного состязания в заседании суда. Таким образом, гражданский процесс мало чем отличался от торгового процесса.
Значение начала непосредственности Г.Ф. Шершеневич видел в том, что "суд, выслушивая сам тяжущихся, свидетелей, экспертов, воспринимает не только мысли, выраженные ими, что, конечно, могло бы быть передано ему другими, но и те непередаваемые оттенки речи и манеры держаться, которые сами по себе, независимо от содержания, внушают доверие или возбуждают сомнения" (с. 69).
В этом плане гражданский процесс в пореформенной России выгодно отличался от процесса торгового. В отличие от общего гражданского суда, который сам выслушивал спорящие стороны и расспрашивал их, сам допрашивал свидетелей, коммерческий суд, когда речь шла о необходимости свидетельских показаний, решал лишь вопрос о допустимости свидетелей по соответствующим вопросам. Что касается собственно допроса свидетелей, то он производился через отряженного члена суда, а показания, данные свидетелями, воспринимались коммерческим судом только через протокол допроса.
Начало гласности судопроизводства понималось в двояком значении: во-первых, как доступность для спорящих сторон всех действий суда, связанных с их делом, за исключением совещания судей; во-вторых, как публичность судопроизводства, открывающая для посторонних лиц возможность следить за отправлением правосудия.
До судебной реформы 1864 г. в России суд не знал гласности: "Дело велось главным образом в тайниках его канцелярии и выносилось в заседание суда лишь для соблюдения формы (с. 71). Начало гласности сначала возобладало в гражданском процессе (как результат судебной реформы) и лишь в 1866 г. начало гласности было принято законом и для коммерческих судов.
Оценка коммерческих судов
Несмотря на детальность и глубину исследования специфики торгового процесса, Г.Ф. Шершеневич являлся противником коммерческих судов и в целом особой торговой юрисдикции, что проявило себя при анализе практически всех проблем торгового процесса.
Так, рассматривая вопросы порядка производства дел в коммерческих судах, Г.Ф. Шершеневич указывает: "Исторически торговый процесс представлял собой особую систему производства, резко отличавшуюся, по быстроте и простоте судебного разбирательства, от общего процесса. С обновлением гражданского судопроизводства и приспособлением его к потребностям оборота, всюду на Западе прежнее соглашение между торговым и гражданским процессом должно было стереться. При отправлении торговой юрисдикции суды пользуются уставом гражданского судопроизводства с некоторыми лишь изъятиями". В России же дело обстояло иначе: торговая юрисдикция в лице коммерческих судов представляла собой особую систему судопроизводства, стоявшую рядом с системой общего судопроизводства ; коммерческие суды не могли пользоваться уставом гражданского судопроизводства, за исключением случаев, которые были прямо указаны в уставе судопроизводства торгового. Однако на практике торговый процесс все более проникался началами гражданского процесса. Данное обстоятельство Г.Ф. Шершеневич оценивал как "результат, с исторической точки зрения совершенно противоположный тому, что наблюдалось всюду на Западе, а с точки зрения политики права - подтверждающий бесполезность торговой юрисдикции" (с. 72).
Вместе с тем, будучи глубоким ученым, который делает свои выводы на основе серьезного научного исследования, Г.Ф. Шершеневич тщательно и скрупулезно анализирует все современные ему доводы "за" и "против" коммерческих судов. Он выделяет три причины, которые могут служить историческим оправданием коммерческих судов: 1) сословная обособленность в средние века; 2) неудовлетворительность общего гражданского процесса; 3) обычная форма торгового права, - и приходит к выводу, что действие всех этих причин потеряло свою силу.
На Западе сословность исчезла из государственной и общественной жизни. Один из основных принципов цивилизованного общества - равенство всех перед судом. Идея единого суда для всех граждан вытеснила из общественной жизни идею сословного суда.
Неудовлетворительность общего гражданского процесса могла служить обоснованием особой торговой юрисдикции до той поры, пока государства не обратили внимание на необходимость улучшения гражданского процесса. Как пишет Г.Ф. Шершеневич: "Быстрота торгового процесса в противопоставлении волоките гражданского процесса должна была поблекнуть перед теми мерами по ускорению гражданского судопроизводства, какие принимаются новейшими законодательствами" (с. 46).
Если ранее торговое право выражалось полностью в форме обычаев, и поэтому было мало известно юристам, то теперь почти все государства имеют кодифицированное торговое право, представляющее собой совокупность норм, которые являются специальными по отношению к нормам общегражданским. "Если коммерческие суды поддерживались ранее незнакомством профессиональных юристов с торговыми обычаями, то теперь, когда торговое право отливается в форму закона, применение норм торгового права предъявляет спрос на специальную юридическую подготовку" (с. 47).
В дополнение к историческому анализу Г.Ф. Шершеневич тщательно разбирает современные ему доводы в пользу особой торговой юрисдикции. Первый довод состоит в том, что в торговой сфере, несмотря на наличие кодифицированного торгового права, сохраняется огромное значение обычаев торгового оборота. Торговый оборот непрерывно создает новые правоотношения, а законодатель, опасаясь закрепить в законе еще недостаточно определившуюся форму, оставляет эти новые отношения обычному праву. Однако постоянные преобразования, - указывает Г.Ф. Шершеневич, - не могут составить затруднения для подготовленного юриста. Многие из новых форм являются не чем иным, как новой комбинацией старых, и опытный глаз юриста, привычный к юридическому анализу, легко разберется в этой мнимой сложности и новизне. Напротив, купцу, который не умеет отличать юридическую форму от бытового содержания, всюду будут представляться новые формы. Именно эта быстрота новообразований, не успевших закрепиться в законе, требует суда из юристов, а не суда из купцов" (с. 47-48).
Суть второго довода сторонников коммерческих судов, который анализируется Г.Ф. Шершеневичем, заключается в признании преимущества коммерческих судов в части бóльшего понимания тех конкретных отношений, к которым применяются нормы торгового права, поскольку купец, как член суда, может удачно сочетать в своем лице роли как судьи, так и эксперта. В ответ на этот довод Г.Ф. Шершеневич указывает: "Стоя на почве требования технически подготовленного судьи, мы должны бы признать, что во всех поземельных делах следовало бы посадить на судейское кресло помещиков, в делах горной промышленности - горнозаводчиков и т.д. Требуя судей-экспертов в гражданских делах, мы должны бы распространить наше требование на уголовные суды: Почему мы можем допустить суд несведущих юристов там, где дело идет о жизни, свободе, чести, и утверждать его непригодность там, где дело касается только имущественных интересов" (с. 48). Юрист с помощью экспертов вполне в состоянии разобраться в незнакомом ему материале и извлечь из него юридически ценное.
Третий довод представляет собой тезис о том, что состав коммерческих судов гарантирует независимость судей, поскольку выборный судья опирается на доверие купечества, а не на благоволение к нему начальства. Г.Ф. Шершеневич соглашается с тем, что независимость судьи - огромное благо, необходимое условие правосудия, но высказывает серьезные сомнения относительно независимости выборных (от купечества) судей. По его мнению, независимый политически, судья-купец зависим социально, поскольку личные связи такого судьи в коммерческом мире могут привести к тому, что суд будет решать дело не в основании представленных сторонами доказательства, а на основании приобретенных на стороне частных сведений, слухов, личных впечатлений. "Нет ли вероятности, - спрашивает Г.Ф. Шершеневич, - что судья, страхующий свои товары, в споре такого же страхователя со страховым обществом невольно примет сторону того, в чьем положении он сам легко может очутиться?" Не будет ли нарушением коммерческой тайны "то обстоятельство, что судье, может быть сопернику по торговому промыслу, будет открыты торговые книги, которые тяжущаяся сторона более всего желала бы скрыть от этого лица? Судья-купец, если бы даже хотел, не в состоянии будет отказываться от возможности воспользоваться в личную пользу обнаруженными на суде данными. Наконец, примем во внимание то соображение, что в небольших городах все местное купечество находится во взаимной связи" (с. 49).
И наконец, четвертый довод состоит в том, что коммерческие суды, состоящие из выборных от купечества лиц, служащих в качестве судей безвозмездно, дают государству даровую судейскую силу, благодаря чему государство способно обслуживать потребность населения в правосудии свыше своих материальных средств. В связи с этим Г.Ф. Шершеневич замечает: "Давно признано, что дешевизна судебной организации - самый слабый довод в ее пользу. Дешевые судьи могут государству дорого обойтись. Правосудие представляет собой огромное общественное благо и так высоко поднимает престиж государства, что никакие расходы, произведенные для наиболее целесообразной организации судов, не могут считаться чрезмерными" (с. 50).
В результате анализа основных доводов сторонников коммерческих судов Г.Ф. Шершеневич приходит к выводу, что ни один из них не свидетельствует о необходимости сохранения особой торговой юрисдикции. более того, на его взгляд "торговые дела должны быть переданы на рассмотрение гражданских судов. Важно только, чтобы личный состав был достаточен и чтобы формы судопроизводства не тормозили быстроты процесса, в которой заинтересованы все граждане, во всех делах" (с. 53).
С позиции современного исследователя несколько странно, что Г.Ф. Шершеневич не обратил внимания на такой возможный довод в пользу торговой юрисдикции, как необходимость профессиональной специализации среди судов и судей по разрешению отдельных категорий дел. Ведь идея специализации судов, ее развития и углубления, в тех же целях быстроты процесса и повышения эффективности судопроизводства лежит на поверхности, тем более, что специализация по линии торговой юрисдикции сложилась исторически. Может было бы продуктивнее озаботиться тем, как наполнить ее полноценным содержанием и довести до логического завершения?
Однако торговая юрисдикция в России во времена Г.Ф. Шершеневича, которая была представлена четырьмя коммерческими судами на всю огромную страну, действительно выглядела неким рудиментом по отношению к сформировавшейся после судебной реформы 1864 г. системы судов общей юрисдикции. Кстати, сам Г.Ф. Шершеневич это прекрасно понимал, подтверждение чему мы находим в его рассуждениях. "Но если признана в принципе необходимость коммерческих судов, то они должны быть всюду, где есть гражданские суды, а не только в наиболее бойких пунктах. Нельзя говорить, что коммерческие суды нужны только там, где наиболее процветает торговля, где, следовательно, более всего возможны споры по торговле: если в какой-либо местности возникает хотя бы одно дело торгового свойства, какое основание имеем мы передавать его на рассмотрение судов, признанных неспособными к разрешению подобных дел?" (с. 50).
II. Конкурсный процесс
Следует заметить, что по современным меркам название отдела VII Курса торгового права не вполне соответствует его содержанию (в отличие от предыдущего отдела VI о торговом процессе). На самом деле речь идет не о процессе по делам о банкротстве (вернее, не только о нем), а о комплексном и всестороннем исследовании института несостоятельности, которое открывает еще одну страницу богатейшего творческого наследия профессора Шершеневича, который в свое время являлся одним из лучших специалистов в области несостоятельности (банкротства): еще в конце ХIХ в. им было написано и опубликовано замечательное произведение о конкурсном производстве, которое впоследствии составило основу т. IV Курса торгового права, изданного в Москве в 1912 г. Отдел VII т. IV Курса торгового права, на наш взгляд, является самодостаточным научным исследованием правоотношений, связанных с несостоятельностью (банкротством) должника. Более того, этот труд Г.Ф. Шершеневича может быть признан наиболее полным и глубоким исследованием вопросов несостоятельности из всех когда-либо опубликованных научных трудов в этой области цивилистики на протяжении всей истории развития российского гражданского права вплоть до сегодняшних дней. Думаю, что читатель сможет сам в этом убедиться, прочитав книгу.
Переиздание данного произведения Г.Ф. Шершеневича в наши дни особо актуально и своевременно. Как известно, российское гражданское право в советский период своего развития утратило дореволюционные традиции правового регулирования несостоятельности (банкротства) должника. Логика экономических реформ, проводимых в нашей стране с конца 80-х гг., привела к необходимости восстановления института несостоятельности (банкротства), являющегося обязательным атрибутом рыночных отношений. Первый после длительной паузы законодательный акт о банкротстве был принят Верховным Советом Российской Федерации 19 ноября 1992 г. и введен в действие с 1 марта 1993 г.[1] Однако уже первые попытки практического применения данного законодательного акта выявили его несовершенство, поверхностность, многочисленные пробелы. Дело в том, что Закон Российской Федерации "О несостоятельности (банкротстве) предприятий" 1992 г. представлял собой непродуманную попытку объединить чисто эклектичным образом элементы различных систем несостоятельности, действующих в разных странах. При этом российский закон, предоставив участникам имущественного оборота возможность применения к должнику элементов различных систем банкротства, тем и ограничился, не утруждая себя детальным регулированием механизма их реализации. В то же время само понятие и признаки банкротства, которыми оперировал российский закон, не отвечали элементарным современным представлениям о рыночной экономике, поскольку основывались на принципе неоплатности должника, от которого зарубежные законодательства отказались многие десятилетия назад.
Отмеченные обстоятельства послужили основанием для реформы российского законодательства о несостоятельности (банкротстве): 10 де-кабря 1997 г. Государственной Думой Федерального Собрания был принят и 24 декабря 1997 г. одобрен Советом Федерации новый Федеральный закон "О несостоятельности (банкротстве)"[2], который введен в действие на территории Российской Федерации с 1 марта 1998 г. Однако и в настоящее время Россия продолжает находиться в состоянии реформирования законодательства о банкротстве. Вопросы, связанные с необходимостью изменения указанного законодательства, активно и постоянно рассматриваются органами законодательной, исполнительной и судебной власти, обсуждаются в средствах массовой информации.
Ситуация нисколько не изменилась с принятием следующего (третьего по счету) Федерального закона "О несостоятельности (банкротстве)"[3], который был введен в действие с 3 декабря 2002 года. Данный закон пошел по пути не только (и не столько) устранения недостатков в правовом регулировании отношений несостоятельности, чего можно было разумно ожидать, учитывая незначительный период времени, прошедший после принятия предыдущего закона, но и концептуальных изменений оснований возбуждения дел о банкротстве, организации деятельности арбитражных управляющих, процедур банкротства, очередности удовлетворения требований кредиторов и других принципиальных законоположений. В результате практика применения законодательства о банкротстве столкнулась с новыми трудноразрешимыми проблемами, а дискуссии вокруг необходимых изменений указанного законодательства возобновились с новой силой.
Беда в том, что вносимые многочисленные предложения, касающиеся законодательства о несостоятельности (банкротстве), зачастую носят дилетантский характер, основаны лишь на отдельных негативных фактах, вызванных применением указанного законодательства, и никак не связаны между собой. Механическое внесение в законодательство указанных предложений не сулит никаких положительных результатов, а напротив, может вызвать деформирование единой системы несостоятельности, что приведет к исключительно негативным последствиям.
Таким образом, в настоящее время наиболее актуальной задачей в деле совершенствования российского законодательства о несостоятельности (банкротстве) является поиск оптимальных концептуальных основ его реформирования, предполагающий определение основных направлений изменения указанного законодательства с четким и ясным представлением о целях, которые должны быть достигнуты, а также о системных последствиях внесения соответствующих изменений. Однако такой поиск оптимальных путей совершенствования законодательства о банкротстве может быть успешным только в том случае, если он будет основан не на чувствах, представлениях и понятиях участников этого процесса, а на глубоком научном знании истории развития института несостоятельности, его сущности, места среди других ключевых правовых категорий, предназначенных для регулирования рыночных отношений. Иными словами, дальнейшее совершенствование законодательства о несостоятельности должно осуществляться на более высоком уровне правовой культуры в этой области. В этом смысле настоящее произведение Г.Ф. Шершеневича является поистине бесценным, поскольку оно представляет собой не только выдающийся памятник российской цивилистики, свидетельствующий о высоком уровне правового регулирования рыночных отношений в России в период до революции 1917 г., но и глубокое научное исследование тех проблем, которые и сегодня находятся в центре внимания современных ученых и практиков, занимающихся вопросами несостоятельности (банкротства).
В данном предисловии к переизданию научного труда Г.Ф. Шершеневича мне хотелось бы акцентировать внимание читателя, в частности, на некоторых вопросах и проблемах, рассмотренных ученым, которые сохраняют свою актуальность и в настоящее время.
Понятие, критерии и признаки несостоятельности
Необходимость института несостоятельности (банкротства) в условиях рыночной экономики Г.Ф. Шершеневич объясняет следующим образом. Благодаря развитию кредита частные хозяйства оказываются в тесной взаимосвязи. В случае неудовлетворения требования кредитора хозяйство должника подвергается опасности принудительного взыскания, поскольку его имущество может быть продано для удовлетворения справедливого требования кредитора. Если же у должника имеются и другие кредиторы, опоздавшие со своими требованиями, они могут найти лишь разоренное хозяйство, не способное удовлетворить их требования. Кредитор, начавший первым обращение взыскания на имущество должника, постарается получить полное удовлетворение своих требований, нисколько не заботясь о судьбе других кредиторов. Для предупреждения таких ситуаций, когда преимущества оказываются на стороне одного из кредиторов, приступившего ко взысканию, необходим известный порядок возможно более равного и справедливого распределения имущества между всеми кредиторами. Причем Г.Ф. Шершеневич подчеркивал, что такой порядок призван служить не только интересам кредиторов, но и самого должника. В тех случаях, когда расстройство дел должника наступает по стечению обстоятельств без всякой вины последнего, соответствующий порядок удовлетворения требований кредиторов освобождает должника от тяжести лежавших на нем долгов и дает возможность продолжать деятельность частного хозяйства. Такой порядок удовлетворения требований кредиторов может иметь место, когда имущество должника внушает основательные опасения, что его недостаточно для удовлетворения всех требований, как предъявленных, так и ожидаемых.
По мнению Г.Ф. Шершеневича, под несостоятельностью следует понимать состояние имущества должника, установленное в судебном порядке, которое дает основание предполагать недостаточность его для равномерного удовлетворения всех кредиторов. Такое положение вещей обуславливает введение конкурсного процесса, т.е. порядка равномерного распределения имущества должника между всеми его кредиторами.
Принципиально важным является вопрос о том, что следует положить в основу открытия конкурсного процесса, чтобы наилучшим образом достичь цели равномерного удовлетворения всех кредиторов и устранения случайных преимуществ отдельных кредиторов. Уже во времена Г.Ф. Шершеневича имелось только два варианта ответа на данный вопрос, что и подчеркивается им в рассматриваемой работе: "Для наличности несостоятельности, открывающей конкурсный процесс, можно признать одно из двух начал: недостаточность имущества, т.е. установленное превышение актива над пассивом, или платежную неспособность, т.е. предполагаемое превышение актива над пассивом. В первом случае мы имеем дело с несомненной невозможностью удовлетворить полностью каждого кредитора, во втором - с неисправностью в исполнении обязательств, внушающей вероятность невозможности удовлетворить полностью всех кредиторов. В первом случае перед нами установленный факт, в другом случае - предположение" (выделено мною - В.В.)
Какой из данных критериев предпочтительнее в качестве основания для открытия конкурсного производства? По этому поводу Г.Ф. Шерше-невич писал: "С первого взгляда момент недостаточности имущества представляется более целесообразным, потому что установление особого порядка распределения имущества между кредиторами вызывается невозможностью полного удовлетворения каждого из них в отдельности. Но недостаточность имущества, как основание конкурсного производства, не соответствует условиям экономического оборота" (выделено мною. - В.В.).
Чем же объясняется несоответствие критерия неоплатности условиям экономического оборота? Дело в том, что удостоверение недостаточности имущества требует осуществить оценку его актива и проверку его пассива, что является крайне затруднительным на практике ввиду того, что при разбросанности имущества сложно собрать сведения о его существовании, а тем более о его ценности. С другой стороны, проверка пассива должника затрудняется невозможностью без содействия самих кредиторов определить величину долгов, лежащих на имуществе, особенно в больших торговых предприятиях.
Кроме того, Г.Ф. Шершеневич отмечал, что использование в качестве критерия несостоятельности неплатежеспособности должника обеспечивает более быстрое открытие конкурсного производства, что необходимо для предупреждения всяких злонамеренных действий со стороны должника. Такие предупредительные меры должны приниматься, как только обнаруживаются первые признаки несостоятельности. Эта задача не может быть достигнута, когда в основание банкротства будет положена недостаточность имущества, требующая значительного времени для удостоверения.
В связи с указанными причинами Г.Ф. Шершеневич отдавал предпочтение той системе банкротства, которая в основание несостоятельности ставила не недостаточность имущества, а неспособность должника к платежам. При этом под неплатежеспособностью предлагалось понимать такое положение должника, при котором он оказывается не в состоянии удовлетворить предъявленные к нему законные требования со стороны кредиторов. Такое состояние гораздо легче обнаруживается, нежели недостаточность имущества, которая скрывается во внутренних отношениях должника, тогда как неспособность должника к платежу фигурирует во внешних отношениях и легко определяется его кредиторами. Между обнаружением неплатежеспособности должника и открытием конкурсного производства возможен более короткий период, нежели между предположением неоплатности и его фактическим удостоверением, а, следовательно, и открытием конкурсного производства.
Справедливости ради следует заметить, что во времена Г.Ф. Шершеневича в юридической литературе существовала и иная позиция, обосновывающая необходимость использования в качестве критерия несостоятельности принципа неоплатности должника. В частности, высказывались опасения, что при использовании критерия неплатежеспособности не исключены и те случайные ситуации, когда в число несостоятельных может попасть должник, испытывающий лишь временные финансовые трудности. На это Г.Ф. Шершеневич отвечал, что подобные случайности вытекают из самой сущности несостоятельности, которая основана на предположении недостаточности имущества у должника: "Подобные случайности были бы, правда, устранены, если бы конкурсное производство открывалось только при удостоверенной недостаточности имущества. Но такой порядок не обеспечивал бы в достаточной степени общественного кредита. Нельзя ожидать, пока должник растратит все свое имущество в бесплодных попытках поддержать хозяйство".
Необходимо подчеркнуть, что зарубежные законодательства той поры (конец ХIХ в.), и это обстоятельство отмечал Г.Ф. Шершеневич, уже четко определились по вопросу о критериях несостоятельности: основанием торговой несостоятельности признавалась платежная неспособность должника. Что касается потребительского банкротства (несостоятельность физических лиц), то здесь использовался такой критерий несостоятельности, как недостаточность имущества, т.е. неоплатность должника. Главное различие между законодательствами, признававшими платежную неспособность в качестве основания торговой несостоятельности, состояло лишь в том, что некоторые из них подробно перечисляли внешние признаки неплатежеспособности (например, английское законодательство), тогда как другие предоставляли решение вопроса о неплатежеспособности должника всецело на усмотрение суда.
Рассуждения Г.Ф. Шершеневича относительно критериев несостоятельности и проблем оптимального выбора между ними (неоплатность или неплатежеспособность) сохраняют свою актуальность и в наши дни. Кардинальное изменение подхода к основаниям несостоятельности должника являлось ключевым моментом реформы российского законодательства о несостоятельности (банкротстве), имевшей место в 1997-1998 гг.
Понятие и признаки банкротства, которыми оперировал ранее действовавший закон 1992 г., не отвечали современным представлениям об имущественном обороте и требованиям, предъявляемым к его участникам. Согласно указанному закону под несостоятельностью (банкротством) понималась неспособность должника удовлетворить требования кредитора по оплате товаров (работ, услуг), включая неспособность обеспечить обязательные платежи в бюджет и внебюджетные фонды, в связи с превышением обязательств должника над его имуществом или в связи с неудовлетворительной структурой баланса должника.
Мало того, что должник длительный срок (свыше трех месяцев) не платил по долгам, что он в принципе был неспособен заплатить, чтобы признать его банкротом, суд должен был проверить состав и стоимость его имущества, оценить структуру его баланса с точки зрения степени ликвидности его активов. И только в случае, когда кредиторская задолженность превышала балансовую стоимость всех активов, такой должник мог быть признан банкротом. Данный подход допускал, что участниками имущественного оборота могут являться лица (организации и предприниматели), неспособные оплачивать получаемые ими товары, работы и услуги и в силу этого делающие неплатежеспособными своих контрагентов по договорам. Работал "принцип домино", что, конечно же, стимулировало кризис неплатежей, господствующий над российской экономикой.
С другой стороны, создавались условия, когда более-менее юридически грамотные руководители коммерческих организаций, не опасаясь банкротства, могли длительное время, не расплачиваясь по обязательствам, использовать предназначенные для этих целей денежные суммы в качестве собственных оборотных средств, лишь бы общая сумма кредиторской задолженности не превысила стоимость активов этой организации.
Очевидно, что действовавшие легальные понятие и признаки банкротства защищали недобросовестных должников и тем самым разрушали принципы имущественного оборота.
При подготовке нового федерального закона выбор у законодателя был невелик. Как отмечалось, все существующие на протяжении многих десятилетий в различных законодательствах подходы к определению несостоятельности должника можно свести к двум вариантам: в основе признания должника банкротом предусматриваются либо принцип его неплатежеспособности (исходя из анализа встречных денежных потоков), либо принцип неоплатности (исходя из соотношения активов и пассивов по балансу должника). Отмечено, что действовавший закон в качестве критерия несостоятельности использовал принцип неоплатности. Это затрудняло и затягивало рассмотрение дел в ущерб интересам кредиторов, а главное - лишало арбитражные суды и кредиторов возможности применять процедуры несостоятельности (в том числе и внешнее управление для восстановления платежеспособности должника) к неплатежеспособным должникам, у которых стоимость имущества формально превышала общую сумму кредиторской задолженности.
Следует подчеркнуть, что в некоторых современных зарубежных законодательствах используется такой критерий, как неоплатность, требующий анализа баланса должника (например, по германскому законодательству критерием несостоятельности должника наряду с неплатежеспособностью признается и "сверхзадолженность", т.е. недостаточность имущества должника для покрытия всех его обязательств). Однако указанный критерий, как правило, применяется дополнительно к критерию неплатежеспособности (ликвидности) и служит, главным образом, основанием выбора процедуры, применяемой к неплатежеспособному должнику: ликвидационной или реабилитационной.
По этому же пути пошли и российские законы о несостоятельности (банкротстве) 1998 г. и 2002 г.: должник - юридическое лицо или предприниматель может быть признан банкротом в случае его неплатежеспособности, но наличие у него имущества, превышающего общую сумму кредиторской задолженности, является свидетельством реальной возможности восстановить его платежеспособность и, следовательно, может служить основанием для применения к должнику процедуры внешнего управления. В отношении же несостоятельности физических лиц, не являющихся индивидуальными предпринимателями, должен применяться принцип неоплатности, т.е. превышения кредиторской задолженности над стоимостью их имущества.
Однако в настоящее время мы являемся свидетелями попытки реанимировать пресловутый принцип неоплатности и внедрить его в современное российское законодательство о несостоятельности (банкротстве). В 2000 г. Государственной Думой был принят в трех чтениях, а впоследствии и одобрен Советом Федерации проект Федерального закона "О внесении изменений и дополнений в Федеральный закон "О несостоятельности (банкротстве)"". Указанный законопроект называл в качестве основания несостоятельности должника-организации неоплатность последней. Причем в редакции законопроекта, прошедшей первое чтение, принцип неоплатности был реализован в своем классическом виде, когда основанием банкротства признавалось превышение кредиторской задолженности над стоимостью имущества должника, а в окончательном варианте законопроекта можно было обнаружить норму о том, что юридическое лицо считается неспособным удовлетворить требования кредиторов по денежным обязательствам или исполнить обязанности по уплате обязательных платежей при условии, что "краткосрочные пассивы указанного юридического лица превышают балансовую стоимость его оборотных активов на дату представления в налоговые органы последнего балансового отчета" (?!).
Как тут не вспомнить рассуждения Г.Ф. Шершеневича о неприемлемости принципа неоплатности в качестве основания несостоятельности должника, в частности, по той причине, что в этом случае кредиторам крайне затруднительно собрать сведения об имуществе должника и его ценности и что недостаточность имущества скрывается во внутренних отношениях должника, неведомых кредиторам. Что же тогда говорить о соотношении краткосрочных пассивов и балансовой стоимости оборотных активов должника на дату представления им последнего балансового отчета в налоговые органы?
К счастью, мы не сможем на практике убедиться в совершенной непригодности такого основания несостоятельности, поскольку Президент Российской Федерации наложил вето на указанный законопроект, вполне резонно указав его сторонникам, что введение в состав признаков банкротства условия о том, что сумма краткосрочных пассивов должна превышать балансовую стоимость оборотных активов должника, сделает нереальным осуществление на практике процедуры банкротства и будет ориентировать организации на наращивание дебиторской задолженности (наиболее легкий способ увеличения балансовой стоимости активов), что, в свою очередь, отрицательно скажется на ситуации с неплатежами в экономике.
Предупреждение банкротства должника
Весьма примечательно, что Г.Ф. Шершеневич в своем труде, посвященном несостоятельности, уделяет немало внимания вопросам, связанным с предупреждением банкротства должника. Более того, речь идет в том числе и о мерах, позволяющих восстановить платежеспособность должника. Данное обстоятельство не может не удивлять, поскольку обычно говорят о том, что появление реабилитационных процедур, направленных на восстановление платежеспособности должника, связано с реформой американского законодательства о несостоятельности, имевшей место в 1978 г. Но еще в начале века Г.Ф. Шершеневич писал: "Полное расстройство частного хозяйства, к которому приводит открытие над ним конкурсного производства, возбуждает стремление предотвратить эти печальные последствия, дать ему возможность оправиться и выйти из критического положения. Это стремление тем более находит себе оправдание, когда несостоятельность вызывается причинами, лежащими вне воли должника, когда в его действиях не заключается никакого злого намерения или грубого пренебрежения к интересам кредиторов".
Г.Ф. Шершеневич скрупулезно собирал сведения о положениях зарубежных законодательств, предусматривавших меры, направленные на предупреждение открытия конкурсного производства. В законодательствах Бельгии, Голландии и Италии Габриэль Феликсович обнаруживал такую меру, предупреждающую конкурсное производство, как отсрочка в платеже долгов. Суть указанной меры состояла в наделении суда правом по просьбе должника и при наличии определенных условий помимо согласия кредиторов предоставлять должнику временную отсрочку в исполнении своих обязательств и ограждать его на этот период от взысканий со стороны кредиторов.
В целях предотвращения надвигающейся несостоятельности в законодательствах Англии и Бельгии использовалась предупредительная мировая сделка, которая состояла в принудительном принятии тех условий удовлетворения требований кредиторов, какие принимались большинством кредиторов и утверждались судом.
Третья система предупреждения негативных последствий, связанных с конкурсным производством - это судебная ликвидация, введенная во Франции в 1889 г. Судебная ликвидация отличалась от конкурсного производства большей мягкостью. При этом удавалось избегать употребления самого понятия "несостоятельность"; за должником сохранялось управление его имуществом, которого он лишался при конкурсе; более приемлемыми для должника оказывались и последствия судебной ликвидации. Таким образом, по французскому законодательству прекращение платежей влекло для должника одно из двух последствий: или судебную ликвидацию, или конкурсное производство. При этом первый путь предназначался для честных коммерсантов, а второй - для недобросовестных. В связи с этим Г.Ф. Шершеневич отмечал, что "всякий недобросовестный должник, прежде чем попасть во вторую дверь, непременно толкнется в первую: он ничем не рискует, конкурс от него не уйдет, а судебная ликвидация прельстит каждого. Ликвидация и конкурс скоро перестанут быть параллельными путями, и ликвидация составит необходимую предварительную стадию всякого конкурсного производства... Вследствие того конкурсное производство усложняется и затянется, что составляет несомненный недостаток конкурсного законодательства".
В целом указанные меры, предупреждающие открытие конкурсного производства: отсрочка в платеже долгов, предупредительная мировая сделка, судебная ликвидация, не поддерживались Г.Ф. Шершеневичем. Более того, он отметил их явные недостатки. В частности, весьма странным представлялось ему навязывать кредиторам обязательную отсрочку в уплате долгов и таким образом заставлять их отказываться от осуществления принадлежащих им прав. Такие отсрочки должны вредно отразиться на кредитных отношениях, подрывая доверие к точному исполнению обязательств. "В громадном большинстве случаев, - подчеркивал Г.Ф. Шершеневич, - прекращение платежей совпадает с недостаточностью имущества на покрытие всех лежащих на нем долгов. Поэтому редкая отсрочка в состоянии поправить дела должника, тем более, что кредит его уже сильно потрясен в глазах посторонних лиц. Между тем все производство, соединенное с просьбой об отсрочке и с рассмотрением ее, производит проволочку именно в тот момент, когда требуются решительные и быстрые меры".
Ограниченность и несовершенство указанных мер, предупреждающих конкурсное производство, которые использовались в зарубежных законодательствах, были особенно заметны на фоне положений российского законодательства об администрациях по торговым делам, которые представляли собой прообраз современных реабилитационных процедур, применяемых к должникам в целях восстановления их платежеспособности. Сравнивая соответствующие законоположения, Г.Ф. Шершеневич указывал: "В противоположность тем мерам предотвращения несостоятельности, какие приняты на Западе в виде отсрочки в платежах, предупредительной мировой сделки, судебной ликвидации, при которых за должником сохраняется управление его имуществом, - администрация по торговым делам отстраняет должника от его имущества. В противоположность конкурсному процессу, который имеет своей целью ликвидировать дела несостоятельного должника для того, чтобы равномерно и соразмерно удовлетворить всех его кредиторов, - администрация по торговым делам имеет своей задачей восстановить пошатнувшиеся дела должника для полного удовлетворения кредиторов".
Этот институт (администрация по торговым делам) был введен и подробно регулировался Уставом судопроизводства торгового. Цель администрации состояла именно в восстановлении дел должника, в приведении торгового предприятия в такое положение, которое давало бы возможность не только удовлетворить всех кредиторов, но и обеспечить дальнейшую деятельность предприятия (ст. 402 Устава). Для реализации данной цели руководитель должника отстранялся от управления делами хозяйства, которое переходило в ведение опытных администраторов. По этому поводу Г.Ф. Шершеневич писал: "Законодатель не надеется на одно только обеспечение должника вследствие приостановки настойчивых требований кредиторов, потому что он не сохраняет за ним управление делами, а передает его избранным администраторам. Следовательно, задача администрации клонится к поддержанию торгового предприятия в том виде, в каком оно находилось до этого времени, так что или эта цель будет достигнута, и тогда должник принимает снова управление в свои руки, или за невозможностью достижения цели дело должно обратиться к конкурсу. Иных исходов администрации, согласно цели ее учреждения, не может быть".
В соответствии с действовавшим тогда российским законодательством администрация по делам торговым могла быть учреждена при соблюдении следующих условий. Во-первых, введение администрации допускалось только по коммерческим и фабричным делам (ст. 395 Устава). Следовательно, этой льготой не могли воспользоваться должники, не принадлежащие к торговым и коммерческим предприятиям.
Во-вторых, введение администрации было возможно только в отношении так называемых обширных предприятий, т.е. только тех из торговых (коммерческих) предприятий, которые имели важное значение для экономического оборота. Хотя, как подчеркивает Г.Ф. Шершеневич, понятие обширности дела весьма относительно и на практике данное условие не имело большого значения. В конечном итоге вопрос о введении администрации в каждом конкретном случае решался особым присутствием из шести почетных купцов во главе с председателем соответствующего биржевого комитета и коммерческим судом.
В-третьих, учреждение администрации допускалось только в городах, где существовали биржи, а также в портовых городах. На этот счет у Г.Ф. Шершеневича было свое мнение: "Выставляемое законом требование относительно места учреждения администрации должно быть понимаемо в том смысле, что в указанных местах, т.е. в столицах или в биржевых городах, должна находиться главная контора, правление предприятия, хотя бы торговое заведение, фабрики, заводы, находились в другом месте".
В-четвертых, введение администрации было возможно только при таком материальном положении дел должника, которое оставляло бы надежду на восстановление его платежеспособности. В связи с этим закон выдвигал формальное требование к имущественному положению должника, которое заключалось в том, чтобы по балансу последнего имелся дефицит, не превышающий 50%. Отсутствие дефицита по балансу не являлось препятствием к учреждению администрации. "При проверке актив превышает пассив, но предприятие не платит, очевидно, - замечает Г.Ф. Шершеневич, - причина кроется в неумелом управлении, и так как цель администрации поправить ошибки управления, то учреждение администрации в данном случае вполне уместно".
Основанием для возбуждения дела об учреждении администрации по торговым делам признавалась просьба кредиторов, а не самого должника. По этому поводу Г.Ф. Шершеневич писал, что если формальная просьба действительно подавалась кредиторами, то инициатива на практике всегда исходила от должника. Данное обстоятельство объяснялось тем, что учреждение администрации составляло льготу для должника по сравнению с конкурсным производством, поэтому последний и являлся наиболее заинтересованным лицом.
Просьба кредиторов об учреждении администрации по торговым делам подавалась биржевому комитету, который избирал комиссию из шести почетнейших торгующих на данной бирже купцов, в числе которых не должно было быть ни одного кредитора должника. Данная комиссия под началом председателя биржевого комитета обсуждала и решала вопрос о том, следует ли по делам должника учредить администрацию или, напротив, объявить его несостоятельным. Решение комиссии объявлялось биржевому комитету, который, в свою очередь, сообщал о нем коммерческому суду.
В коммерческом суде решение комиссии и биржевого комитета об учреждении администрации не обсуждалось по существу, суд лишь проверял соблюдение условий введения администрации по торговым делам. По определению суда об учреждении администрации осуществлялась публикация сведений и созывалось собрание кредиторов должника. Главная задача собрания кредиторов состояла в выборе администраторов для управления делами должника и в составлении акта о полномочиях администрации, который представлялся суду для сведения.
Рассматривая юридическую природу администрации по торговым делам, Г.Ф. Шершеневич подчеркивал, что администраторы не могут быть признаны полными хозяевами имущества должника, "потому что должник остается субъектом всех тех прав, которые в совокупности составляют принятое в администрацию имущество. Администраторы не имеют права отчуждать или закладывать вверенное их управлению предприятие. Совершенно правильно воззрение, что администрация с точки зрения своей юридической природы ближе всего подходит к институту опеки".
Для должника имущественные последствия введения администрации выражались в том, что он лишался возможности управления своим имуществом. "В этом отношении, - подчеркивал Г.Ф. Шершеневич, - меры, установленные нашим законодательством в предупреждение несостоятельности, резко отличаются от подобных мер, принятых на Западе, которые не лишают должника управления имуществом. Административное управление распространяет свое действие не только на торговое, но вообще на все имущество должника".
Круг прав и обязанностей администрации по торговым делам был предопределен тем, что к ней переходило управление делами должника, а также тем обстоятельством, что собрание кредиторов утверждало акт о полномочиях администрации. Заменяя должника, администрация была обязана выполнять за него все обязательства по сделкам, заключенным должником до учреждения администрации. С момента учреждения администрации кредиторы, как согласившиеся на ее введение, так и не согласившиеся, не могли получить удовлетворение своих требований иначе как через администрацию.
Администраторы могли действовать в пределах акта, определившего объем их законных полномочий. При необходимости совершения действий, не предусмотренных указанным актом, администраторы должны были созвать собрание кредиторов и испросить у собрания разрешение на то или иное действие. Каждый из кредиторов, считавший свои права нарушенными со стороны администраторов, имел право предъявлять иски к администрации.
По общему правилу деятельность администрации по торговым делам прекращалась достижением поставленной цели, а именно восстановлением платежеспособности должника, что позволяло рассчитываться со всеми его кредиторами и продолжить деятельность торгового (коммерческого) предприятия. Если же цель администрации оказывалась недостижимой, то должник объявлялся судом несостоятельным, и в отношении него открывалось конкурсное производство. Конкурсное производство вводилось по единогласному постановлению избранных администраторов или по требованию кредиторов, представляющих две трети от общей суммы задолженности.
С позиции современного правоведа администрация по торговым делам представляет собой нечто весьма похожее на применяемую сегодня реабилитационную процедуру внешнего управления имуществом несостоятельного должника. Однако не следует забывать, что и соответствующее законодательство, и богатая судебная практика, связанная с применением законоположений об администрации по торговым делам, которые стали предметом научного анализа Г.Ф. Шершеневича, сложились в России уже к концу ХIХ в. Остается выразить восхищение уровнем правовой культуры, которым отличался тот период развития несостоятельности в России.
Основания возбуждения дела о банкротстве
Российское дореволюционное законодательство предусматривало три основания возбуждения дела о банкротстве должника: конкурсное производство могло открываться судом по просьбе кредиторов, по заявлению должника, а также по усмотрению суда. Впрочем и многие зарубежные законодательства той поры, как отмечал Г.Ф. Шершеневич, исходили из тех же способов открытия конкурсного производства.
Конечно, наиболее заинтересованными лицами в открытии конкурсного производства являлись кредиторы должника. Предъявление просьбы кредиторов в суд о признании должника несостоятельным составляло одну из форм осуществления принадлежащих им прав на взыскание, обращаемое на имущество должника. Предъявляя свое требование в суд, кредитор должен был представить доказательства, подтверждающие, что он действительно является кредитором должника, и что должник не в состоянии удовлетворить его требование. Причем доказательства наличия второго обстоятельства, как подчеркивал Г.Ф. Шершеневич, всегда сводились к платежной неспособности должника, а не к действительной недостаточности его имущества. "Даже при неторговой несостоятельности, - указывал Г.Ф. Шершеневич, - которая основывается у нас на удостоверенной недостаточности, суд принужден довольствоваться доказательством платежной неспособности... Да и действительно, ни один кредитор без помощи самого должника и оценки не может доказать недостаточности имущества. Итак, при неторговой несостоятельности кредитору приходится склонить суд к вероятности, что имущества должника не хватит на удовлетворение всех его долгов... При торговой же несостоятельности кредитор должен доказать наличность одного из указанных в законе признаков несостоятельности. Если суд доказательствами его убедился, то дальнейшего удостоверения с его стороны в недостаточности имущества не требуется".
Чрезвычайно интересными и практически полезными, с позиции сегодняшнего дня, представляются рассуждения и выводы Г.Ф. Шершеневича относительно того, какие именно требования кредиторов могут служить основанием для открытия конкурсного производства. Так, он отмечал, что большинство законодательств той поры не выдвигало в качестве обязательного условия, чтобы кредитор представил требование, присужденное ему судебным решением; он мог основываться также на требованиях, которым срок еще не наступил, если только докажет, что должник оказался неспособным удовлетворить других кредиторов с уже просроченными требованиями.
Российское законодательство не содержало по данному вопросу общего принципиального решения. По общему правилу, укоренившемуся в судебной практике, просьба кредиторов об открытии несостоятельности должника могла считаться уместной только тогда, когда требования уже были предъявлены ко взысканию с обращением их на имущество должника. Вместе с тем Г.Ф. Шершеневич подчеркивал, что "отсюда не следует еще вывод, что ходатайство кредитора, не предъявившего своего требования ко взысканию, об объявлении должника несостоятельным, является преждевременным, что кредитор имеет право требовать открытия конкурсного процесса только тогда, когда его требование присуждено ему. Совершенно достаточно, если кредитор докажет, что должник оказался не в состоянии удовлетворить уже присужденные требования других кредиторов, и представит свое требование, не возбуждающее сомнения, хотя бы срок исполнения по этому обязательству еще не наступил". Такой кредитор, по мнению Г.Ф. Шершеневича, не может спокойно смотреть, как тает имущество должника под действием взысканий, обращаемых на него со стороны других кредиторов. Причем, действуя в своем интересе, такой кредитор в то же время защищает интересы всех тех кредиторов, которые могли и не знать о наступлении обстоятельств, предвещающих несостоятельность должника.
Все современные Г.Ф. Шершеневичу законодательства, включая российское, допускали также возможность возбуждения дела о банкротстве по заявлению должника. Данное обстоятельство объяснялось тем, что добросовестный должник, будучи не в состоянии отвратить невыгодных последствий, которые влечет для кредиторов его неоплатность, все же мог, видя критическое положение своих дел, прямо и открыто объявить об этом кредиторам. Такое своевременное заявление должника способно предотвратить еще больший ущерб, сопряженный с возможными попытками должника во что бы то ни стало вывернуться из трудного положения.
Подаваемое должником заявление в суд о собственной несостоятельности не связывалось по российскому закону какими-либо формальными требованиями, оно должно было лишь выражать ясное намерение должника. Такое заявление могло быть подано как по предъявлении требований ко взысканию, так и до наступления срока платежей по обязательствам (на современном языке - в предвидении своей несостоятельности). Но самое интересное состояло в том, что суд, как подчеркивает Г.Ф. Шершеневич, был не обязан и не вправе рассматривать заявление должника по существу, он проверял указанное заявление только с формальной стороны. Данное обстоятельство было вызвано тем, что по российскому закону собственное признание должника признавалось тогда самостоятельным признаком несостоятельности, поэтому суд, удостоверившись в наличии такого признака, должен был признать должника несостоятельным и открыть конкурсное производство.
Действия суда, получившего заявления о несостоятельности должника как от кредитора, так и от должника, зависели от того, о какой несостоятельности (торговой или неторговой) шла речь.
При торговой несостоятельности задача суда сводилась к проверке наличия одного из признаков несостоятельности, определенных законом, а также действительности требований кредиторов. Убедившись как в наличии одного из признаков несостоятельности, так и в действительности требований к должнику, суд был не вправе входить далее в существо дела и проверять отношение суммы долгов к общей сумме стоимости имущества должника.
Признав достоверность выставленных кредиторами требований, суд вызывал должника с целью дать последнему возможность опровергнуть утверждения кредиторов. Если же должнику сделать это не удавалось, суд был обязан в том же присутствии (заседании суда) объявить должника несостоятельным.
При неторговой несостоятельности помимо обстоятельств, подвергавшихся проверке в случае торговой несостоятельности, суд должен был определить соотношение активов и пассивов в составе имущества должника. В этих целях суд поручал одному из членов суда осуществить оценку и составить опись всего движимого и недвижимого имущества должника, а также общий счет имущества и долгов. Назначался день заседания, на которое вызывались должник и все известные суду кредиторы. Если по результатам рассмотрения дела выяснялось, что имущества должника недостаточно для полного удовлетворения всех предъявленных и не подлежащих сомнению требований, суд выносил решение о признании должника несостоятельным. В противном случае суд отказывал в признании должника несостоятельным.
Что касается возбуждения дела по усмотрению суда, то это допускалось российским законодательством только применительно к торговой несостоятельности. Г.Ф. Шершеневич приводит лишь два примера, когда дело о несостоятельности должника возбуждалось по инициативе суда. Первый уже известный нам случай, когда комиссия биржевого комитета отрицательно решала вопрос об учреждении администрации по торговым делам и, напротив, рекомендовала открыть в отношении должника конкурсное производство. Второй случай составляли ситуации, когда дела о несостоятельности кредитных учреждений возбуждались судом по сообщению министра финансов.
Конкурсное производство
Момент открытия конкурсного производства российское дореволюционное законодательство связывало с вынесением судом определения о несостоятельности должника. Г.Ф. Шершеневич подчеркивал совершенно особое значение данного судебного акта: "Определение о признании несостоятельности влечет за собой весьма важные материальные последствия как для должника, так и для кредиторов. С этой стороны определение о признании несостоятельности приближается к судебному решению. Но в противоположность последнему, которое заканчивает собой исковое производство, определение о признании несостоятельности только открывает собой конкурсное производство. Здесь конкурсное производство сближается с исполнительным производством: как последнее возникает в силу судебного решения, так и конкурсное производство возникает в силу судебного определения о признании несостоятельности. Особенностью определения о признании должника несостоятельным является то, что его сила распространяется не только на должника и ходатайствовавших кредиторов, но на всех вообще. Отсюда видно, что определение о признании несостоятельности носит совершенно самостоятельный характер и должно стоять независимо от судебного решения или частного определения".
Судебное определение о несостоятельности должно было заключать в себе объявление должника несостоятельным, что одновременно означало открытие конкурсного производства. Кроме того, в связи с тем, что с момента объявления должника несостоятельным он лишался управления своим имуществом, суд должен был назначить особого распорядителя. Таким распорядителем являлся назначенный судом присяжный попечитель, который указывался в определении о несостоятельности.
Большое внимание уделялось гласности судебного определения несостоятельности должника. Помимо того, что такое определение объявлялось судом в открытом заседании, законодательство той поры предусматривало специальные меры по оглашению судебного определения о несостоятельности. Достаточно сказать, что определение суда о несостоятельности должника подлежало троекратной публикации в трех следующих один за другим номерах "Столичных ведомостей". Именно с момента газетной публикации начинал исчисляться срок предъявления в суд требований кредиторов к несостоятельному должнику. Публикация объявления о принятом судом определении о несостоятельности должника имела и то последствие, что во всех местностях вводилось запрещение на продажу и залог всего движимого и недвижимого имущества несостоятельного должника.
Судебное определение о признании должника банкротом подлежало обжалованию по тем же основаниям, которые признавались достаточными для обжалования судебных решений в исковом производстве. Однако подача жалобы в вышестоящую судебную инстанцию не приостанавливала движения конкурсного производства. Г.Ф. Шершеневич объяснял это тем, что "остановка исполнения на основании поданной жалобы разрушала бы весь смысл конкурсного производства, направленного к скорейшему лишению должника возможности утаить что-либо из принадлежащего ему имущества".
Особо примечательным и практически полезным с точки зрения современного правового регулирования отношений, связанных с банкротством, представляется то обстоятельство, что дореволюционная практика допускала возможность изменения судом собственного определения о несостоятельности должника, если впоследствии устанавливалось отсутствие признаков несостоятельности. Думается, этот опыт мог бы пригодиться и сегодня.
Говоря о материально-правовых последствиях вынесения судом определения о признании должника несостоятельным, Г.Ф. Шершеневич отмечал: "С объявлением несостоятельности происходит мгновенная кристаллизация всех существовавших до этого момента отношений между должником и его кредиторами. Отношения останавливаются на том положении, в каком они находились во время открытия конкурсного процесса. Закон с момента судебного определения о признании несостоятельности преграждает отдельным кредиторам доступ к имуществу должника и ставит на страже особые органы - попечителей, а потом конкурсное управление".
Особого рассмотрения заслуживает положение кредиторов по обязательству, обеспеченному залогом (залогодержателя), в деле о несостоятельности должника. Г.Ф. Шершеневич в определенной степени противопоставлял их иным обычным (конкурсным) кредиторам, которые, вступая с должником в сделку, имели в виду состоятельность последнего, т.е. вообще все его имущество, а не отдельную какую-либо вещь, как особое обеспечение. Г.Ф. Шершеневич проанализировал законодательства различных стран и выявил разные подходы к решению этой проблемы.
Большинство законодательств, исходя из самой цели залогового права, сохраняли за залогодержателями полную свободу самостоятельного осуществления их прав посредством взыскания в общем порядке независимо от конкурсного производства (например, законодательства Франции, Германии, Англии). Однако, как писал Г.Ф. Шершеневич, некоторые современные ему законодательства "опасаются ущерба, какой могут понести все кредиторы от небрежного обращения залогодержателя с ценностью, служащей ему обеспечением, потому что залогодержатель заинтересован не в том, чтобы продать заложенную вещь как можно дороже, а только в том, чтобы выручить скорее продажей то, что ему лично причитается. Ввиду этого итальянский торговый кодекс постановляет, что со времени постановления определения об объявлении несостоятельности никто из кредиторов не может приступить к продаже недвижимого имущества, хотя бы он имел на него право преимущества ... или ипотеку ... . В том же направлении пошло швейцарское законодательство, по которому осуществление залогового права при объявлении должника несостоятельным производится не иначе как через конкурс, а залогодержатель сохраняет лишь преимущество в отношении вырученной цены".
Но самое интересное решение вопроса о положении залогодержателя в деле о несостоятельности должника предлагало российское законодательство, которое признавало, что удовлетворение кредиторов, обеспеченных залогом, производится независимо от конкурсного процесса. Вместе с тем при торговой несостоятельности действовало правило, согласно которому заложенное имущество могло быть выкуплено у залогодержателя конкурсным управлением путем выплаты ему причитающегося долга. В этом случае заложенное имущество поступало в конкурсную массу должника.
Необходимо обратить внимание на очередность удовлетворения требований обеспеченных кредиторов еще и потому, что современный российский закон о несостоятельности (банкротстве) противоречит Гражданскому кодексу Российской Федерации (ст. 64), который отдает предпочтение требованиям граждан в связи с причинением вреда жизни и здоровью, а также работников должника о выплате им задолженности по заработной плате перед требованием кредиторов по обязательствам, обеспеченным залогом. При этом имелось в виду, что имущество, служившее предметом залога по обязательствам должника, не исключается из массы его имущества, а кредитор с обеспеченным требованием не имеет возможности обратить взыскание на предмет залога вне очереди. Вместе с тем кредитор по обязательству, обеспеченному залогом, находится в третьей, льготной очереди, опережая не только большинство остальных кредиторов по гражданско-право-вым обязательствам, но и требования государства по уплате налогов и иных обязательных платежей. Более того, в отличие от всех других правовых систем, обеспеченный кредитор получает удовлетворение своих требований за счет всего имущества должника (а не только того, которое является предметом залога). Кредиторы по обеспеченным обязательствам пользуются также определенными преимуществами на собрании кредиторов при принятии основных решений.
Принимался во внимание и социальный аспект подобного решения вопроса. Дело в том, что многие законодательства различных стран, которые сегодня отдают предпочтение обеспеченным кредиторам, тем не менее, решают проблему защиты интересов работников должника иным способом. К примеру, германское законодательство предусматривает компенсацию убытков работникам обанкротившегося должника: неудовлетворенные требования этих работников по заработной плате, возникшие в течение последних трех месяцев до возбуждения дела о банкротстве, возмещаются за счет особой кассы, которая наполняется денежными средствами за счет отчислений, уплачиваемых всеми работодателями. В законодательстве США подробно регулируются вопросы, связанные с выплатой работникам несостоятельных должников сумм, предусмотренных коллективными договорами, а также в части, ими не покрываемой, различных страховых выплат.
Отсутствие подобных положений, защищающих права работников несостоятельных должников и ликвидируемых юридических лиц, в российском законодательстве - дополнительный аргумент в пользу отказа обеспеченным кредиторам во внеочередном удовлетворении их требований.
Несмотря на это, при принятии в 2002 г. нового закона о несостоятельности (банкротстве) была воспринята совершенно иная концепция, нежели та, на которой основаны соответствующие положения Гражданского кодекса и предыдущего закона о несостоятельности (банкротстве) 1998 года. Теперь требования по гражданско-правовом обязательствам, исполнение которых обеспечено залогом, помещаются в третью (последнюю) очередь, а стало быть обладатели этих требований - залогодержатели получают все права конкурсных кредиторов, в том числе и право голоса на собраниях кредиторов. Однако в случае продажи предмета залога требования залогодержателя подлежат удовлетворению за счет выручки от продажи заложенного имущества преимущественно перед всеми иными кредиторами, за исключением лишь требований кредиторов первой и второй очереди, возникших до заключения договора залога (п. 2 ст. 138).
Таким образом, современное российское законодательство, как и во времена Г.Ф. Шершеневича, предлагает свой особый подход к решению проблемы, связанной с положением залогодержателя в деле о банкротстве должника.
Можно было отметить и многие другие интереснейшие положения, в избытке обнаруживаемые в произведении Г.Ф. Шершеневича. Однако, представляется, что для пытливого читателя предпочтительнее самому отыскать те теоретические сокровища, которые он, несомненно, найдет в данной книге. В добрый путь!
В.В. Витрянский,
доктор юридических наук, профессор
Примечания:
|
