Список книг
|
« Предыдущая | Оглавление | Следующая » Иоффе О.С.
Избранные труды по гражданскому праву: Из истории цивилистической мысли. Гражданское правоотношение. Критика теории "хозяйственного права"
Иоффе О. С., Красавчиков О. А. "О критике науки и научности критики"Если бы о советской науке гражданского права вообще и особенно о ее отношении к правовому регулированию хозяйственной деятельности не было другого источника информации, кроме появившейся в 1977 г. брошюры В. К. Мамутова[1215], вот какое впечатление об этой науке сложилось бы у неосведомленного читателя.
Во-первых, она не оправдана исторически. Само ее существование до 1929 г. было связано только с нэпом; "в 1929 - 1938 гг. общецивилистический подход к регулированию хозяйственных отношений не встретил поддержки ни в теории, ни на практике"; уготованное же ему "монопольное положение на протяжении восемнадцати лет" (1938 - 1955) "явилось не следствием развития экономики и права, не следствием научных достижений, а следствием искусственного насаждения такого подхода не без использования мер административного характера" (с. 14 - 15).
Во-вторых, "сомнительной исторической обоснованности" (с. 16) сопутствует сомнительный понятийный аппарат. Этот аппарат "позаимствован из "домохозяйственного" прошлого" и, стало быть, сформировался еще до 1929 г. В то же время "нередко вместо приспособления старых конструкций к новым условиям, стремились приспособить условия к старым конструкциям" (с. 15).
В-третьих, все подчинено не столько потребностям жизни, сколько ослепленности "узковедомственными цивилистическими интересами", и делается не ради общественной пользы, а "ради сохранения престижа общецивилистической концепции" (с. 21 - 22). Хотя, например, совершенно ясно, что "горизонтальные отношения неразрывно связаны с вертикальными хозяйственными отношениями", этот бесспорный вывод отвергается только потому, что "требует отказа от ряда канонов общецивилистической теории" (с. 11). И, наоборот, хотя никто не сомневается в отсутствии предметного единства, именно у гражданского права в цивилистическом его истолковании этот факт стремятся дезавуировать любыми средствам: предмет регулирования подменяют методом, термин "гражданское право" - термином "гражданско-правовое регулирование", делая вид, будто "неадекватность указанных терминов вроде бы не замечается" (с. 12).
В-четвертых, коренными пороками характеризуется само научное содержание советское цивилистической доктрины. Во всяком случае, "применительно к правовому регулированию хозяйственных отношений в цивилистическом портфеле накопилось много устаревших представлений, бесплодных абстракций, фикций и надуманных конструкций" (с. 68). Обращает также на себя внимание "неблагополучность (ущербность) цивилистического подхода" вообще, проявляющаяся как в отрицании "различия между сферой производства и сферой личного потребления", так и в признании "социалистического общественного производства: всего лишь разновидностью товарного производства" (с. 65).
В-пятых, "неблагополучность (ущербность)" этой доктрины в научном отношении привела к отрицательному ее влиянию на практическую деятельность - начиная от работы по обеспечению подготовки юристов для народного хозяйства и кончая законотворчеством Советского государства.
Подготовка юридических кадров для народного хозяйства вообще никогда не рассматривалась цивилистами как самостоятельная проблема, и поставленная со всей остротой в последнее время она "вызвала противодействие со стороны представителей общецивилистической мысли" (с. 46). Но если тем не менее многое уже сделано для ее разрешения, то не на базе, а "вопреки цивилистической концепции при прямом или завуалированном сопротивлении отдельных цивилистов" (с. 48).
Что же касается законотворческой деятельности Советского государства, то цивилистическая доктрина, обретая благодаря длительному своему господству "определенную респектабельность", использовала ее для соответствующего воздействия "на формирование представлений о правовом регулировании хозяйственных отношений" (с. 4). При этом оценка проектируемых законодательных нововведений производится по единственному критерию - "колеблет или нет нововведение цивилистическую концепцию" (с. 41). Так "редактировались цивилистами в свое время статьи проекта Основ", чем и обусловлены их "недостатки в регламентации: отношений между социалистическими организациями" (с. 22, 41). "Цивилистическая трактовка содержания Основ и ГК РФ" вызвала также многие другие нежелательные последствия, породив "фикцию урегулированности ряда отношений, в то время как на самом деле они остались неурегулированными" (с. 24).
Присоединив к изложенным наиболее тяжким обвинениям оснащающий их словесный инструментарий вроде "цивилистических догм", "цивилистических постулатов", "цивилистической фразеологии" и др., можно составить представление и об облюбованном автором стиле.
Конечно, стиль - это человек, и тут, как говорится, ни прибавить, ни убавить. Однако главные причины, из-за которых публикация В. К. Мамутова не должна быть обойдена вниманием, кроются в другом. Такого похода против целой отрасли знаний, воплощенной в тысячах научных трудов и нашедшей тысячи жизненных подтверждений, не было чуть ли не со времен противопоставления мичуринской биологии генетике. А если учесть стоящие за этой отраслью знаний действительные факты истории и современности, то можно утверждать, что ее не было никогда.
В самом деле, должна ли доказывать свою историческую обоснованность юридическая наука, ведущая концепция которой отражается советским гражданским законом неизменно - начиная от гражданских кодексов 20-х годов, разработанных под руководством В. И. Ленина, и кончая действующими Основами гражданского законодательства Союза ССР и союзных республик 1961 г.? Мыслима ли такая стабильность в отношении советского закона к науке, загроможденной бесплодными абстракциями и фикциями, приспосабливающей новые условия к старым конструкциям, пренебрегающей общественной пользой в своекорыстных интересах, идущей на любые ухищрения ради защиты своей первозданности? И каким образом отредактированные цивилистами под ущербным для народного хозяйства углом зрения Основы гражданского законодательства спустя почти 15 лет после их принятия были оценены в постановлении ЦК КПСС и Совета Министров СССР от 25 июня 1975 г.[1216] как нормативный акт большого народнохозяйственного значения? Но поскольку они такое значение имеют, то не принял ли по-иному к ним относящийся В. К. Мамутов за противодействие мероприятиям по подготовке юристов-хозяйственников требование цивилистов о том, чтобы эта подготовка велась с учетом охарактеризованного Основами круга регулируемых гражданским правом хозяйственных отношений?
Перечисленные факты настолько весомы и значимы, что невозможно поверить в намеренное их игнорирование. Но так как всем своим содержанием брошюра идет им наперекор, то, быть может, дело вовсе не в злом умысле, а в редкостной душевной простоте? И действительно, кое-что не обошлось без явного простодушия.
При достаточной исторической осведомленности трудно было бы категорически утверждать, что восприемницей хозяйственно-правовой концепции 30-х годов, основанной на едином регулировании имущественных отношений между любыми субъектами, стало не защищающее такое же единство учение о гражданском праве, а принципиально исключающее его современное учение о хозяйственном праве. Не возникло бы также предположения, что раз в 1929 - 1938 гг. последовал запрет как на сам термин "гражданское право", так и не обозначаемое им понятие, значит, гражданско-правовые идеи и по существу не находили тогда ни теоретической, ни практической поддержки. А поскольку указанный запрет проводился в жизнь "не без использования мер административного характера", то, хотя последние несовместимы с наукой в принципе, пришлось и для его отмены воспользоваться мерами, аналогичными по содержанию, но противоположными по целенаправленности. Иначе не появилась бы не только нынешняя, но и та урезанная в своем объеме наука гражданского права, с которой В. К. Мамутов готов смириться.
Не менее наивна и формула: там, где взаимосвязаны регулируемые отношения, в отрасль права объединяются регулирующие их юридические нормы. Ведь, несмотря на единство советской экономики, конструкция хозяйственного права не достигает такого же логического объема! Более того, даже не отрасль права, а обращенную к экономике отрасль законодательства не соглашаются считать хозяйственной из опасения перед коварным замыслом "настолько расширить его рамки, чтобы хозяйственное законодательство потеряло всякую определенность" (с. 4). А как быть с правовым регулированием труда, при всех обстоятельствах связанного с социалистическим производством теснее, чем горизонтальные отношения с вертикальными? Доступ трудовым отношениям к хозяйственному праву закрыт наглухо. Но не потому ли, что, будь он широко открытым, без "отказа от ряда канонов", на сей раз уже хозяйственно-правовой концепцией не обойтись, а это, выражаясь языком той же брошюры, несовместимо с ослепленностью "узковедомственными" хозяйственно-правовыми интересами?
Да что там трудовые отношения! Если хозяйственное законодательство - одно, а бюджетно-финансовое, горное, водное, земельное - другое, если в юридической сфере торговое обслуживание населения преспокойнейшим образом отделяется от хозяйственной деятельности розничных торговых предприятий, а пассажирская перевозка - от работы транспортных организаций, то не строится ли многообещающее соотношение между "связанностью" и отраслью скорее по модели "корреляционной", чем "жесткой функциональной связи" (с. 61)? Размышление над этими вопросами, право же, существенней поисков подмены предмета методом в игре словами "гражданское право" и "гражданско-правовое регулирование". Вместе с тем для обращения с ними к автору брошюры куда больше оснований, чем для фантастических домыслов о смешении цивилистами общественного производства с личным потреблением или социалистического производства с товарным производством вообще.
Окажись эти домыслы правдивыми хоть на йоту, никому не пришло бы в голову сопровождать их призывом к сотрудничеству. Сотрудничать с теми, кто не понимает разницы между общественным производством и личным потреблением, бессмысленно, а если сюда примешивается отождествление социалистического производств с товарным вообще, то далеко небезопасно. Но В. К. Мамутов, не удовольствовался бы простым только сотрудничеством. Он требует солидарности, взывая к ней в таких задушевных выражениях, что тут и сетовать не на что: приходится лишь разводить руками: "Юристы должны проявлять солидарность в решении:, способствующем совершенствованию права: Представители всех юридических наук в подобных случаях достигают: единства: Его нет только в решении проблемы кодификации хозяйственного законодательства" (с. 21). Толкуется же солидарность весьма своеобразно: кодификационные усилия заслуживают консолидации лишь в хозяйственно-правовом направлении. Что отказ от такой же консолидации на противоположной теоретической основе противен идее солидарности, - об этом В. К. Мамутов как-то не подумал. И не только не подумал, но даже и мысли не допускает, а не допуская ее, проходит мимо многочисленных расходящихся с его воззрениями практических рекомендаций.
Мало ли, что в двух выступлениях 1975 г. поддержан план кодификации хозяйственного законодательства по определенным разделам и систематизации его по разработанной схеме![1217] Всеобъемлющий кодекс или всеобщие Основы там не проектируются - следовательно, авторы "ничего не говорят, как нужно решать поставленные задачи по совершенствованию законодательства" (с. 44). Поди какое дело - предложение С. С. Алексеева и В. Ф. Яковлева издать Основы хозяйственного законодательства[1218]. Оно всего лишь "несколько отличается от структуры проекта, предложенного представителями хозяйственно-правовой концепции", о чем авторы, к сожалению, не упоминают (с. 20 - 21). Правда, идея Основ на почве указанной концепции появилась вследствие еще одного отклонения идеи Хозяйственного кодекса в официальных инстанциях. К тому же устремленная к отделению хозяйственного законодательства от административного и гражданского она не имеет ничего общего с предложением С. С. Алексеева и В. Ф. Яковлева развивать именно в гражданском и административном законодательстве общие принципы Основ. Но обо всем этом, тоже, видимо, к сожалению, В. К. Мамутов предпочитает умалчивать. Умалчивать твердо и настойчиво, невзирая на глубочайшую убежденность в том, что "фигура умолчания - свидетельство слабости концепции" (с. 49).
Как видим, простодушие в науке гораздо менее сентиментально, чем в обыденной жизни. Но зато в познавательной сфере куда доступней общепринятые меры его преодоления. Посмотрите, с какой убежденностью произнесены слова: "Пишется, например, что при продаже (?) одним предприятием своей продукции другому отношения облекаются в стоимостную форму, а при наделении предприятия основными и оборотными средствами отношения носят организационный характер: Но ведь и во втором случае отношения облекаются в стоимостную форму. Эта форма имманентна даже самому понятию основных и оборотных средств" (с. 50). Все как будто бы логично! Однако, если бы союз юристов с экономистами был установлен не на словах, а на деле, и не в одних только целях совершенствования хозяйственного законодательства, многое прояснилось бы очень скоро. Экономически продажа есть и там, где юридически применяется поставка; основными и оборотными средствами материальные объекты становятся не в процессе, а после наделения ими как элементы самого производства, но не его организации; стоимостная форма неспособна проявиться без самого товара или при его движении по нетоварным каналам. Не следует также замыкаться на экономической науке. Важна и наука логики. Без нее еще можно заподозрить цивилистов в том, что вне их опасения перед родственностью по предмету хозяйственно-договорных отношений хозяйственно-управленческим "не было бы вообще необходимости привлекать метод регулирования в качестве классификационного признака" (с. 12 - 13). Но проявляемая к этому методу повышенная подозрительность рассеивается тотчас же, как только обнаруживается логическая неосуществимость классификации, отторгнутой вовсе от признаков классифицируемого материала. Существенна в конце концов и сама юридическая наука. Подумать только, каким повышенным беспокойством вызвано полное тревоги предупреждение, будто плановые предпосылки хозяйственных договоров освещаются в цивилистических учебниках специально для того, чтобы ":воспрепятствовать: концентрации: всей тематики: правового регулирования хозяйственных отношений" в курсе хозяйственного права (с. 48). Но имеется ведь такое распространенное научно-правовое понятие, как юридические факты. И, освещая их в качестве плановых предпосылок хозяйственных договоров, цивилисты вторгаются в "вертикальную" сферу не в большей степени, чем, например, криминалисты вторгаются в физиологию или психиатрию, привлекая юридические факты, значимые для уголовного права. Так что волноваться, собственно, не о чем.
И, следовательно, хотя даже самое невинное простодушие науке противопоказано, главная опасность не в нем. Несравненно серьезнее действующие в том же направлении некоторые сознательно используемые приемы, пусть и привлекаемые в расчете на более или менее наивного читателя. Проследите за тем, как это делается.
Противник общецивилистических и приверженец комплексных исследований, В. К. Мамутов сперва обращается к заимствованной из гражданско-правовых источников их характеристике. ": Такое творчество, - цитирует он, - лишь в сравнительно небольшом числе случаев остается собственно цивилистическим по своему непосредственному содержанию: оно перестает быть цивилистическим и становится комплексным исследованием". Но что такое комплексное исследование? Об этом процитированный источник как раз и сообщает там, где В. К. Мамутов предпочел многоточие: "И если, наряду с гражданско-правовыми, в работе решаются проблемы иной отраслевой принадлежности, то при определенном их соотношении меняется научный профиль произведения:"[1219], а дальше - "оно перестает быть:" и все остальное, воспроизводимое В. К. Мамутовым. Итак, комплексное исследование - значит межотраслевое, в том числе гражданско-правовое. А вот что многоточие позволило написать В. К. Мамутову: "Другими словами, эти исследования перестают быть цивилистическими и становятся хозяйственно-правовыми" (с. 7). Слова-то, конечно, другие. Но станет ли читатель проверять, чтó скрывается за многоточием? Если станет, тогда предстоит маленькая неловкость: цитирующий, выходит, согласен с тем, что хозяйственное право - не отраслевое, а межотраслевое образование? Но зато, если не станет (да и когда еще станет!), откроется широчайший простор для многих выводов и упражнений.
Прежде всего, в переиначенном истолковании зазвучала как звонкий хозяйственно-правовой афоризм сама фраза - "перестает быть цивилистическим и становится комплексным исследованием". Поэтому повторяется она многократно, при каждом подходящем случае, с нескрываемым наслаждением. И хотя теперь выяснилось, наслаждается автор не цитатой, а самим собой, читатель его брошюры не мог же об этом знать! Так почему бы не прибегнуть к повторениям, которые, гляди, и вовсе уверят читателя, что проверять тут в общем нечего?
Затем, комплексной тематикой занимаются не только сторонники хозяйственно-правовой теории, но и многие цивилисты. Значит, перефразируя переиначенное, можно утверждать, что они перестали быть цивилистами и стали "хозяйственниками"? Но это было бы, что называется, слишком "в лоб". Лучше по-иному: в основном тексте отметить, что для них "предметом изучения: является регулирование горизонтальных хозяйственных отношений", а в сноске к этой именно фразе привести слова "такое творчество: становится комплексным", то бишь хозяйственно-правовым (с. 7).
Далее, раз от гражданского права "отпочковалось хозяйственное право в качестве науки", одни цивилисты сосредоточены на хозяйственных отношениях (с намеком на комплексность их исследований), другие - на имущественных и личных правах граждан (о комплексности большинства таких исследований нет и намека), стало быть, "наука гражданского права по своему содержанию уже давно не есть нечто единое" (с. 7 - 8). Но почему "отпочкование" хозяйственного права в лице одних только его представителей, не изменив объема гражданско-правовой науки, сказалось на ее единстве? Почему вообще единство науки упраздняется проводимой внутри нее специализацией? Давать объяснения по такого рода вопросам у В. К. Мамутова нет ни желания, ни времени. Ему важен вывод, а не посылка. Почему вывод?
Тут-то и скрывается самое сокровенное! "В противовес теории хозяйственного права, якобы посягающей на единство правового регулирования имущественных отношений", цивилисты называют свое учение "теорией единого гражданского права", а это начисто опровергается приведенными доказательствами об отсутствии у цивилистической доктрины какого-либо внутреннего единства (с. 7). Вот вожделенная цель, к достижению которой автор двигался, не отступая ни на шаг. Остается лишь узнать, а что, если читатель не будет застигнут врасплох и рано или поздно обнаружит подстановку одного под другое - единства гражданско-правовой науки под единство гражданско-правового регулирования? Судя по тону брошюры, подобная возможность допускается не больше, чем для отыскания разницы между "комплексным" и "хозяйственно-правовым".
Ну, а поскольку комплексная - это и есть хозяйственно-правовая специализация, нужно успеть, пока не замечено их несовпадение, провести срочные организационные мероприятия. Вот как выглядят некоторые из них. Стр. 51: "Все то, что относится к хозяйственному законодательству, должно быть передано в курс хозяйственного права, а все то, что относится не к хозяйственному законодательству, должно остаться в курсе гражданского права". Какая четкая система и какое ясное размежевание, не правда ли? Стр. 55: "Одновременно с намеченным размежеванием" следует покончить с цивилистической разработкой "общей теории правового регулирования имущественных и личных неимущественных отношений", а соответствующим общим вопросам "(учение о соотношении экономики и права, о правоотношении, о субъектах права, о юридической ответственности, о договорах и т. п.) место: в теории государства и права". Но войдет ли туда же учение об имуществе, сделках, представительстве, исковой давности, имущественных договорах, имущественной ответственности, или оно раздробится в "особенном" (гражданском и хозяйственном праве), либо, быть может, останется все-таки в "частном", но в каком "частном"? Стр. 41: Нельзя допускать больше положения, сложившегося в ВНИИСЗе, где образованию сектора хозяйственного законодательства до 1975 г. препятствовали действия "влиятельной группы" цивилистов, "включая проф. С. Н. Братуся, длительное время занимавшего пост директора института". А как же поступить с "влиятельной группой" цивилистов, целиком заполнившей созданный сектор, и справедливо ли при всем известной глубочайшей скромности С. Н. Братуся переносить на него своеобразное представление о директорской психологии?
Словом, что ни оргмероприятие - то недоуменные вопросы. И число их возрастает с космической быстротой по мере перехода от "фигуры умолчания" к "фигуре искажения". Скрывается ли за последней фигурой что-нибудь еще? Не так уж мало, судя даже по выборочной иллюстрации.
Пример первый: разнородность предмета гражданского права, куда входят вместе с имущественными личные неимущественные отношения, пытаются устранить, объясняя "последний феномен: тем, что гражданское право, дескать, только охраняет эти отношения:" (с. 10). Позвольте! Изложенный взгляд выражен пока лишь единственным цивилистом и не разделяется многими другими. Но важно другое: и у этого цивилиста речь идет не обо всех, а только о таких личных отношениях, которые не связаны с имущественными. Личные отношения, связанные с имущественными, он оставляет в составе предмета гражданского права, по-своему обосновывая общность тех и других. Значит, пытается не устранить, а как раз, наоборот, доказать однородность?
Пример второй: С. Н. Братусь в 1975 г. присоединился к идее С. С. Алексеева и В. Ф. Яковлева о целесообразности издания Основ, но представил "дело таким образом, будто бы в 1961 г. было отклонено предложение об издании не Основ, а Хозяйственного кодекса", хотя он хорошо знает, что предметом спора являлся тогда "вопрос о двух Основах" (с. 43). Как же так! Не только в 1961 г., но еще в январе 1975 г. сторонники хозяйственно-правовой концепции выступали исключительно за Хозяйственный кодекс, не допуская и мысли о чем-нибудь другом[1220]. Откуда же появились хозяйственные Основы в 1961 г.? Впрочем, будем снисходительны. После опубликования проекта Основ гражданского законодательства был все же случай, когда один из диспутантов, исключив из него все нормы о гражданах, представил его как проект Основ хозяйственного законодательства. Но об этом разве приходилось когда-нибудь серьезно спорить и есть ли смысл сегодня вспоминать?
Пример третий: "В 1959 г. :О. С. Иоффе утверждал, что именно цивилисты предлагали кодифицировать все общие и стабильные нормы о хозяйственных отношениях, а вот, дескать (сплошное "дескать"! - Авт.), сторонники хозяйственного права против этого, то есть давал неверную трактовку позиции участников дискуссии" (с. 43). Почему же неверную? По источнику, на который сделана ссылка в процитированной В. К. Мамутовым работе, можно и сейчас восстановить тогдашние предложения сторонников хозяйственного права: в Основы гражданского законодательства хозяйственно-правовые нормы не включать, сводить эти нормы в единый кодекс пока преждевременно, регулировать хозяйственные отношения впредь целесообразно законами по отдельным вопросам хозяйственного строительства и субсидиарно соответствующими нормами гражданского законодательства[1221].
Пример четвертый: вопреки пессимистическим прогнозам цивилистов, "возможность создания хозяйственного кодекса или основ хозяйственного законодательства доказана подготовкой соответствующих проектов" (с. 21). Так уже и доказана? Книжка под названием "Хозяйственный кодекс" и в самом деле появилась. Но такой возможности никто не отрицал. Однако общей части в юридико-техническом, а не надуманном смысле как цивилисты и предсказывали, там нет. Не только все разделы хозяйственного законодательства, как обещали сторонники хозяйственно-правовой концепции, но даже все хозяйственные договоры представить в этой книжке не удалось. Не избежала она и многократных смысловых, а подчас текстуальных повторений гражданских законов, о чем цивилисты тоже предупреждали и что теперь полностью подтвердилось. Что же доказано?
Пример пятый: "Нельзя не отметить, что за последние 10 - 12 лет работы, в которых бы действительно предпринимались попытки найти и рассмотреть вопросы, общие как для регулирования хозяйственных отношений, так и для регулирования отношений с участием граждан, стали сравнительно редким явлением"" (с. 8). Действительно редким? Не будем перечислять учебники: их уже издают и нередко переиздают семь вузов страны. Не станем говорить и о специальных работах, в которых почти всегда освещаются также общие вопросы. Сам В. К. Мамутов недоволен тем, что М. И. Брагинский и Г. С. Шапкина трактуют хозяйственные договоры как разновидность договоров гражданско-правовых (с. 22 - 23)[1222]. Расточаемые же им похвалы В. Ф. Маслову за то, что тот сосредоточен на правах граждан и не вторгается в отношения между организациями (с. 8), явно преуменьшены. Значение работ В. Ф. Маслова в том и состоит, что конкретный анализ в них базируется на широком использовании общецивилистических категорий[1223]. Напомним, однако, о важнейших общих работах ученых Харькова (о предмете гражданского права), Свердловска (о методе гражданско-правового регулирования, гражданском правоотношении, защите гражданских права), Москвы, Киева, Саратова (об ответственности, об осуществлении и защите гражданских прав, о применении гражданских законов в судебной арбитражной практике), Алма-Аты (о праве собственности, о воле в договоре), Ленинграда (об обязательствах, о развитии цивилистической мысли) и несть им числа. Что же, перечисленные работы автору не нравятся, и потому он считает их несуществующими? Весьма возможно. Но уже было как-то замечено по аналогичному поводу: то, что Шекспир для Вас не существует, - это факт Вашей биографии, а не Шекспира.
Значительное место в брошюре В. К. Мамутова (12 страниц из 69) занимает оригинальное учение о цивилистических тупиках. Краеугольные камни этого учения таковы: положения хозяйственного права под видом общепризнанных соединяются с логическими посылками права гражданского, и то, что носило характер научного вывода, сразу же превращается, выражаясь языком автора, в "тупиковую ситуацию" (с. 25).
Тупик первый: ":Важнейшим достижением цивилистической мысли считается понятие права оперативного управления имуществом". Но "всем ясно, что управление имуществом осуществляется: и органами хозяйственного руководства", составляя основу их компетенции, тогда как "согласно цивилистическим постулатам (канонам) управление и компетенция - категории (понятия) административно-правовые, а не гражданско-правовые" (с. 25). Таким образом, одно исключает другое, и ситуация стала тупиковой! На самом же деле то, что "всем ясно", отнюдь ясно не всем: управление имуществом со стороны органов хозяйственного руководства признается оперативным лишь в хозяйственно-правовой теории; цивилисты это отвергают, а разработавший указанное понятие А. В. Венедиктов для того и называл соответствующее управление имуществом оперативным, чтобы не смешивать его с управлением административно-правовым. Что при таких обстоятельствах остается от тупика N 1?
Тупик второй: "Не обеспечивается фактически с позиций цивилистического подхода и соблюдение принципа ответственности за вину: Получается тупик - применять санкции к должнику нельзя, так как он невиновен. Отказать в применении санкций тоже нельзя, ибо это, во-первых, подрывает принцип строгого соблюдения договорных обязательств и, во-вторых, ущемляет интересы невиновного: кредитора" (с. 30 - 31). На самом же деле цивилисты отстаивают только первое положение: невиновный должник отвечать не может. Все остальное - творчество самого В. К. Мамутова, не разделяемое, помимо цивилистов, большинством его единомышленников. И поделом, так как добиваться соблюдения договоров за пределами вины не менее тщетно, чем объявлять невиновность кредитора субъективным основанием ответственности невиновного должника. А вне продуктов этого почти целиком индивидуального творчества не все, конечно, бесспорно, но ясно абсолютно все. Каковы в таком случае истоки тупика N 2?
Тупик третий: анализ внутрихозяйственных отношений цивилисты устремляют, вопреки неоспоримой очевидности, к доказыванию того, что "это или неправовая проблема или, во всяком случае, не гражданско-правовая". В результате опять создается тупиковая ситуация, когда, "с одной стороны, есть проблема:, которой занимаются: именно цивилисты", между тем как, "с другой стороны, оказывается, что это не их проблема" (с. 28). На самом же деле природа внутрихозяйственных отношений лишь объявлена очевидной сторонниками хозяйственно-правовой теории. Сама по себе она далеко не очевидна. Поэтому цивилисты не преступают границ своей науки, выявляя аналитическим путем, причастны ли такие отношения к гражданскому праву или выходят за его пределы. Не бесспорен также вопрос, кто эффективнее помогает практике - поддерживающие необходимость правового регулирования горизонтальных внутрихозяйственных отношений или отвергающие ее. Ведь и до сих пор не удалось подтвердить существование такой необходимости хотя бы единственным, но только реальным, а не вымышленным, примером, когда притязание внутрихозяйственного подразделения обращается в виде субъективного права не к администрации предприятия, а к другому внутрихозяйственному подразделению. Но тогда кто же в действительности зашел в тупик N 3?
Тупик четвертый: "Цивилистическая догма, согласно которой: метод равенства: является единственно приемлемым для горизонтальных хозяйственных отношений", не мирится с зачастую вводимым приоритетом прав одной стороны перед правами другой, ибо "приоритет и равенство - это все-таки не одно и то же" (с. 33 - 35). На самом же деле несовместимость приоритета с равенством - открытие не более фундаментальное, чем несовместимость виновной ответственности с соблюдением договора. Недаром сам его автор на всякий случай оговаривает, что не в любых условиях, а только "в пределах того равенства, о котором говорят цивилисты, приоритета быть не может" (с. 34 - 35). Иначе говоря, без замены цивилистического равенства хозяйственно-правовым из тупика не выйти. Тем не мене из него беспрепятственно выходят преимуществ прав заказчика перед правами бытового ателье, подчиненность работы магазина запросам покупателя, приоритет интересов нанимателя в отношениях по жилищному найму и т. п. Не доказывает ли это, что, подобно своим собратьям, иллюзорен и тупик N 4?
Тупик пятый и последний: "Давно уже обособились в самостоятельную процессуальную отрасль" нормы о хозяйственных спорах, а это не мирится с представлениями о единстве предмета и метода гражданского права, ибо "если бы они были едиными, то было бы и единое процессуальное законодательство" (с. 35 - 36). Как появился такой аргумент и в чем его доказательственная сила, - отгадать невозможно. Неразгаданная тайна обернулась еще большей загадкой, как только ее хранителем стал тот, кто не предполагает "заниматься, как это делают многие цивилисты, высшим юридическим пилотажем" и кого влечет преимущественно "кропотливая черновая работа" (с. 60). Насколько нужно было пренебречь кропотливостью, чтобы, пропустив многие бьющие в глаза факты, не заметить (снова не заметить!) существования между материальным и процессуальным правом опять-таки не "жесткой функциональной", а всего лишь "корреляционной связи"! Между там подобная невнимательность бесследно не проходит. Иди теперь объясняй, почему рассмотрение гражданских споров и судом и арбитражем - тупик, а рассмотрение хозяйственных споров тем и другим органом (не сбрасывать же со счетов колхозы?) - "внетупиковая ситуация". Не дальновидней ли было поставить точку где-нибудь на четвертом тупике и вовсе не обращаться к тупику N 5?
После ознакомления с тем, как строились цивилистические тупики, трудно, казалось бы, рассчитывать на нечто еще более ошеломляющее.
Присоединенные к тупикам парадоксы? Но, не отличаясь от тупиков, они уже не могут представить особого интереса. Разве что для пополнения авторской коллекции лишним фактом следует напомнить о рекомендации - ради усиления договорной дисциплины ввести безвиновную ответственность (с. 30 - 31) и одновременно ради упрощения ответственности заменить реальное взыскание санкций учетно-номи-нальными "штраф - претензиями"[1224].
Реклама и самореклама? Ее, конечно, намного больше, чем подсказало бы чувство меры. Чего стоит одно лишь косвенное возвеличение собственного вклада в усиление роли правовой работы и юридической службы на предприятиях (с. 47)! Но к дискуссии это касательства не имеет, соотношение науки и самолюбования известно всем, а выбор пропорций между бурным восторгом и спокойным повествованием - дело вкусов каждого.
Провозглашение надуманных достижений? Но они настолько сродни рекламе, что распознаются без особого труда. Говорят, например: формирование единого механизма правового регулирования хозяйственной деятельности на базе единства горизонтальных и вертикальных хозяйственных отношений - вот в чем главное преимущество хозяйственно-правовой концепции перед цивилистической (с. 5 - 6). Однако с гораздо бóльшим основанием можно было бы сказать: в то время, как хозяйственно-правовой концепции не по плечу всеобщий охват ни горизонтальных, ни вертикальных хозяйственных отношений[1225], цивилистическая концепция нацеливает по крайней мере на единое регулирование всех складывающихся в советской экономике имущественно-стоимостных отношений.
Фантастические диагнозы и прогнозы? Разумеется, нужна невообразимая и фантазия, и смелость, чтобы утверждать, будто С. С. Алексеев, С. Н. Братусь, Р. О. Халфина и другие "наиболее дальновидные цивилисты: поняли" неизбежность отделения общецивилистических проблем от цивилистической науки и потому перешли на кафедры и в секторы теории государства и права (с. 54 - 55). Истинность этого утверждения едва ли адекватна его безапелляционности. И все же можно позавидовать заложенной в нем силе проникновения в глубокие тайны не только юридической науки, но и сокровенных мотивов поведения отдельных ее деятелей.
Полемика с выводами, не вытекающими из критикуемых позиций? Так ведь сколько раз это уже было! И если нужны другие примеры, вот еще один. Имея в виду возможность несовпадения отрасли права с отраслью законодательства, харьковские цивилисты иллюстрируют ее тем, что иногда в ГК РФ включаются административно-правовые нормы, как и нормы гражданского права появляются в комплексных законодательных отраслях[1226]. Ориентирует ли эта иллюстрация хотя бы отдаленно на отводимую предмету и методу регулирования роль в образовании отраслей права и отраслей законодательства? Как будто бы ни в малейшей степени? А нет: "Таким образом, по предмету регулирования выделяются отрасли законодательства: Отраслью же права признается совокупность гражданско-правовых норм, входящих в различные отрасли законодательства, независимо от их предмета, т. е. отрасль гражданского права конструируется уже по существу по методу регулирования" (с. 61).
Однако, если все только что сказанное уверило читателя в том, что сенсаций не будет, он ошибается. Самое сенсационное, а по расчетам автора, наиболее убийственное для цивилистической концепции припасено под конец. Неизлечимый органический порок этой концепции состоит, оказывается, в том, что главной ее задачей объявлена "не разработка научных основ совершенствования законодательства и практики его применения на основе теоретического анализа, а формулирование и обоснование категорий и понятий" (с. 53). Между тем до сих пор считалось, что в категориях и понятиях отражаются объективные закономерности исследуемых явлений и что наука не возникает, пока такие закономерности остаются не распознанными. Но, как знать, быть может, мы стоим в преддверии поистине ошеломляющего открытия методов "разработки научных основ совершенствования законодательства" без "формулирования и обоснования категорий и понятий"?
Увы, реальных надежд для такого предположения автор почти не оставляет. Скорее наоборот, дела его с категориями и понятиями настолько плачевны, что вполне проясняется настойчивое желание каким-то образом обходиться без них.
В давным-давно прошедшие времена - около 30 лет тому назад - советской правовой науке пришлось вести решительную борьбу с противниками так называемых общих понятий, охватывающих явления однопорядковые, но классово-противоположные, например, буржуазное и социалистическое государство и право. На первый взгляд, отвергнутая позиция казалась более чем революционной: между буржуазным и социалистическим государством и правом нет и не может быть ничего общего! При спокойном же рассмотрении выявилась ее теоретическая бесплодность и практическая неприемлемость. Без общего нет противоположного, а без смены противоположностей немыслим эволюционно-револю-ционный процесс. Марксизм - венец философской и экономической мысли, но одновременно антипод своих логических и исторических предшественников. Социалистическое государство и право противоположны буржуазному и вместе с тем являются высшим историческим типом государства и права.
Изложенные истины должны бы быть В. К. Мамутову хорошо известны. Но в полемике с цивилистической концепцией он этого никак не обнаруживает. Наоборот. Издается, например, работа о развитии цивилистической мысли в СССР, - значит, не без иронии замечает В. К. Мамутов, "имеется в виду развитие в СССР явления, известного в дореволюционный период" (с. 9). А разве может быть иначе? В том - то и суть иронии, что, по его мнению, только иначе и может быть. Тут мы и подошли к чрезвычайно ответственному месту, задуманному специально для того, чтобы окончательно сразить читателя именно в момент, когда он приготовится перевернуть последнюю страницу: "По логике цивилистической концепции получается (давненько не встречалось это словосочетание в нашей литературе. - Авт.), что между отношениями социалистических предприятий и отношениями между производственными единицами социалистических производственных объединений больше разницы, чем между отношениями социалистических предприятий и отношениями капиталистических предприятий" (с. 66). Спору нет, не только у производственных единиц, но и, скажем, у советской милиции больше общего с советскими же предприятиями, чем с капиталистическими. Но вот незадача: на смену буржуазным предприятиям приходят советские предприятия, а не милиция, точно так же, как на смену буржуазной полиции приходит советская милиция, а не предприятия. Почему? Да потому, что бывает общее в разном и общее в противоположном. Так в реальной действительности происходит и точно таким же образом "по логике цивилистической концепции получается".
Но хватит о концепциях. Пора задуматься и о значении понятий. К чему приводит высокомерное к ним отношение, - в этом В. К. Мамутов мог неоднократно убедиться на собственных неудавшихся попытках совершенствования законодательства без понятий. Так не настало ли время для испробования противоположного пути: сперва разработать обоснованные научные понятия и уже после этого вносить рекомендации о способах улучшения хозяйственного законодательства с выработкой оптимальной его системы?
Если бы не отмеченная действительно важная для прочного союза юридической науки с хозяйственной практикой проблематика, ответ на публикацию В. К. Мамутова мог бы быть значительно короче. Как литературное явление его брошюра интересна разве лишь тем, что рецепты, по которым она написана, выдаются за недостатки учения, против которого она обращена. В избавлении от подобных наклонностей автор и впредь не будет обойден ни дружеским вниманием, ни товарищеской помощью. Но общий успех в этом полезном начинании зависит в первую очередь от него самого.
Печатается по: Правовая наука Казахстана /
Отв. ред. М. А. Ваксберг.
Алма-Ата, 1978. С. 119 - 131.
Примечания:
|
