Список книг

« Предыдущая | Оглавление | Следующая »

Венедиктов А.В.
Избранные труды по гражданскому праву. Т. 1

Картели и синдикаты

I. Постановка вопроса в литературе. II. Юридическое понятие картеля, синдиката и треста. III. Классификация картелей и синдикатов. IV. Общая действительность картельного (синдикатского) договора. V. Организационные формы германских картелей и синдикатов. VI. Организационные формы русских синдикатов. VII. Организационные формы картелей и синдикатов с цивильно-политической точки зрения. VIII. Проблема картельного реестра и государственного контроля над картелями. IX. Борьба со злоупотреблениями картелей и синдикатов de lege ferenda.

Широкое развитие картелей, синдикатов и трестов поставило перед юриспруденцией ряд проблем, уже давно привлекших к себе внимание западноевропейских цивилистов, а за последние годы - и русских. Прежде всего необходимо было установить юридическую природу отдельных типов предпринимательских соединений, найти им место в общей системе гражданского (эвентуально, торгового) права, выработать юридическую классификацию всех созданных торгово-промышленным оборотом организаций. С этой теоретической задачей тесно соприкасалась практическая. Поскольку законодательство не давало специальных определений о картелях и синдикатах, нужно было найти для них соответствующие нормы в действующем праве и, главное, суметь применить эти нормы к новым отношениям - не только более сложным, но и отвергающим самые основы того хозяйственного порядка, на который данные нормы рассчитаны (напр., принцип свободной конкуренции). И наконец, несоответствие новых образований действующим правоположениям, с одной стороны, глубокие изменения, вызванные ими в хозяйственной жизни, - с другой, ставили на очередь проблему картельного (синдикатского) законодательства. Наряду с политической экономией, криминалистикой, наукой государственного и административного права к разрешению этой проблемы призывалась и цивилистика: установить цивильно-правовые элементы будущего законодательства принадлежало, естественно, ей.

I

Даже при самом беглом обзоре юридической литературы той страны, в которой цивильно-правовая сторона картельного движения получила наибольшую разработку, нельзя не заметить постепенной эволюции в цивилистической трактовке интересующих нас явлений. Тогда как в более ранних работах Menzel'я[59], Hirsch'a[60] и Rundstein'a[61] главное внимание уделялось классификации картелей и проблеме картельного законодательства, в позднейшей литературе центр тяжести был перенесен исключительно на догматический анализ картелей с точки зрения действующего законодательства и на практику картельного движения[62]. Mülle[63], Hüttne[64], Schülein[65] и Flechtheim[66] одинаково обходят молчанием цивильно-политическую сторону вопроса, а на классификации картелей останавливаются лишь в той мере, в какой это необходимо для узкодогматических или практических целей[67]. Тот же характер носят и специальные исследования по отдельным вопросам картельного права, появляющиеся в периодических изданиях; таковы, напр., статьи Tschierschky[68] и Wassermann'a[69] о цивильно-правовой структуре картельных организаций - в последних, дошедших до России, NN Kartell-Rundschau.

Эта эволюция стоит в непосредственной связи с развитием самого картельного движения. В 1894 году, когда Menzel делал свой доклад общему собранию Verein'a für Sozialpolitik[70], юриспруденция прежде всего чувствовала потребность разобраться в той разнообразной и сложной массе явлений, в которые выливалось картельное движение. Потребность в юридической систематизации и классификации ощущалась тем сильнее, что в поисках наилучшей формы объединения торгово-промышленный оборот использовал все формы (и, можно сказать, во всех направлениях) договорных и корпоративных соединений, которые он мог только найти в действующих кодексах гражданского и торгового права. С другой стороны, именно в этот первый период, когда картели представлялись явлением новым и необычным, а их мощное влияние на весь уклад хозяйственной жизни острее и болезненнее воспринималось заинтересованными кругами, когда в немедленном издании специального закона склонны были видеть наиболее действенное средство для борьбы с отрицательными сторонами картельного движения, и для юридической литературы было естественно перенесение центра тяжести на цивильно-политическую сторону вопроса. В то же время картельное движение еще не ставило перед цивилистами всех тех конкретных вопросов, которые принесла с собой практика последних 10-15 лет. Анализ картельных организаций с точки зрения действующего права сводился прежде всего к общему вопросу о гражданско-правовой действительности картельных договоров, об их противоречии добрым нравам или общественному порядку и т.д.

Другие задачи ставит картельное движение современной германской цивилистике. Хотя авторы последних работ по картельному праву и начинают со стереотипной ссылки на "хаос мнений" (Hüttner, S. 6) или "хаос картельных организаций" (Flechtheim, S. III), на отсутствие общепризнанного определения картеля (quot homines tot senten-tiae! - Schülein, S. I), они сами тотчас же констатируют, что практика выработала уже основные типы картельных организаций (Flechtheim, S. 7-8) и что при всем разногласии в определении понятия картелям все исследователи сходятся в признании тех немногих пунктов, которые являются основными для юриста (Hüttner, S. 5-6). И действительно, ни хаос мнений, ни хаос картельных организаций не препятствует названным авторам легко отграничить область своего исследования и, не нарушая требований систематики, ограничиться немногими отдельными замечаниями по всем вопросам чисто классификационного характера. Вместе с тем картельная практика в значительной мере ослабила и остроту проблемы картельного законодательства. Картели и синдикаты сумели приспособиться к рамкам действующего права, прочно вошли в гражданско-правовой оборот, потеряли прежний характер новизны и необычайности. Возник целый ряд конкретных вопросов - узкодогматических или практических, потребовавших немедленного ответа от гражданского суда и теории гражданского права. Широкие размеры получило участие цивилистов в составлении картельных уставов и договоров и в третейских судах, на долю которых выпало разрешение большей части спорных вопросов картельной практики. Образовалась новая отрасль цивилистики. Юристы говорят уже о германском картельном праве. Если в 1898 году Schдffle имел основания заявлять: "особого картельного частного права (Kartellpri-vatrecht) до сих пор еще не создано и потребности в нем, кажется, еще не чувствуется"[71], то в 1912 году Flechtheim (S. 144) имел не меньшие основания констатировать, что "последние годы привели к самостоятельной научной разработке картельного цивильного права (Kartellzi-vilrecht)". Предпринимаются уже попытки обработать das gesammte deutsche Kartellrecht для практики: в 1910 году Dr. Silberberg выпускает с этой целью первый Handbuch des Deutschen Kartellrechts. Цивильно-политические вопросы картельного права не находят сeбе более места в специально-юридической литературе; их можно найти скорее в исследованиях экономического и социально-политического характера[72].

Иной характер носит русская цивилистическая литература. Центральными вопросами для нее и по настоящее время являются классификация отдельных видов предпринимательских соединений и проблема картельного (синдикатского) законодательства. В этом, однако, нет ничего удивительного, если мы примем во внимание как объем и "возраст" нашей литературы по картельному праву, так и характер синдикатского движения в России. Специальная цивилистическая литература о картелях и синдикатах исчерпывается очерками проф. А.И. Каминки: Предпринимательские союзы ("Право", 1909, N 14, 15, 27-29 и 33-35)[73], его же статьей: Законопроект о синдикатах и трестах ("Право", 1914, N 26 и 27) и статьей проф. В.И. Синайского: Договор предпринимательского союза (синдиката и треста)[74]. Особые §§ посвящены синдикатам и трестам в "Курсе торгового права" проф. Г.Ф. Шершеневича (т. I, стр. 489-498, изд. 1908 г.), "Торговом праве" проф. А.Ф. Федорова (стр. 548-550, изд. 1911 г.) и в "Очерках торгового права" проф. А.И. Каминки (вып. I, стр. 386-437, изд. 1912 г.)[75]. Это лишь первые попытки русской цивилистики в области картельного права. Естественно, что задача классификации отдельных типов предпринимательских соединений выдвинута ею на первый план, как это было сделано в свое время германской цивилистикой, причем именно работы первого ее периода оказали наибольшее влияние и на русскую цивилистику. Вместе с тем и русское синдикатское движение не только моложе германского, но и проще его, беднее организационными формами. Достаточно сослаться на отсутствие в России товарищества с ограниченной ответственностью - одной из излюбленных форм германского картельного движения, на малое использование товарищеской формы для организации самих картелей (в этой форме у нас организуются почти исключительно продажные конторы, а не сами картели) и т.д. Русская цивилистика еще не обладает тем конкретным материалом, наличность которого обусловила отмеченную нами эволюцию в германской юриспруденции. Синдикатское движение ставит перед ней еще слишком мало конкретных цивильно-правовых вопросов. Русская судебная практика также исчерпывается решениями киевcких окр. суда и палаты по делу киевского синдиката сахарозаводчиков, петроковского окр. суда по делу польского синдиката по выделе клея и Петроградского комм. суда по делу "Продугля" (оба последних - по вопросу о действительности картельного договора). Неудивительно, что и в литературе догматический анализ картелей и синдикатов сводится главным образом к вопросу об общей действительности картельных и синдикатских соглашений с точки зрения ст. 913 и 1180 Ул. о нак. и ст. 1528 и 1529 т. Х ч. 1. Значительно большее внимание уделяется проблеме картельного (синдикатского) законодательства - можно думать, не только потому, что борьба с синдикатами является вопросом дня, но и потому, что наши предпринимательские соединения еще не сумели в достаточной мере приспособиться к рамкам действующего гражданского и торгового права. Необходимо, однако, оговориться, что опубликованные в "Праве" (1913, N 19; 1914, N 23) предварительные проекты Министерства торговли и промышленности не вызвали особого оживления в нашей цивилистической литературе[76].

II

"Картельное право является юридическим Neuland'ом - областью, куда юрист до сих пор осмеливается вступать лишь с робкой опаской и в постоянной зависимости от экономистов" (Flechtheim, S. 1). Итак, почти за 20 лет, отделяющих доклад Menzel'я от работы Flechtheim'a, германские юристы не сумели ни исследовать еще тогда открывшейся им "новой земли", ни освободиться от "постоянной зависимости" от экономистов... Сам Flechtheim, впрочем, отнюдь не считает эту зависимость нежелательной. Он категорически высказывается против попыток установить "специфически-юридическое" понятие картеля. Подобными попытками юристы лишь вмешиваются без нужды (ohne Not) в спор экономистов, забывая, что картели суть явления экономического порядка, научное описание и систематизация коих составляет задачу политической экономии, а не юриспруденции. Юристы имели бы повод и право (Anlass und Recht) выработать "специфически-юридическое" понятие картеля лишь в том случае, если бы имелись в наличности нормы, непосредственно направленные на картельные организации, если бы дело шло о применении этих норм к тому или иному хозяйственному образованию. Но и в этом случае для юриста возникал бы "вопрос не о юридической природе картеля вообще, а о понятии картеля в смысле отдельной юридической нормы". Таким образом, нет "специфически-юридического" понятия картеля, есть лишь одно общее - экономическое. В выработке его могут, само собой разумеется, участвовать и юристы, хотя до сих пор их сотрудничество способствовало лишь затемнению вопроса благодаря неправильной отправной точке зрения: стремлению создать особое юридическое понятие картеля (S. 4-5).

В том же духе высказывается и Müller: понятие картеля имеет экономический, а не юридический характер; картели существуют без того, чтобы в германском законодательстве упоминалось даже слово "картель"; определение понятия картеля поэтому принадлежат экономической, а не юридической науке (S. 1).

Иначе ставят вопрос германские юристы первого периода и pyccкиe цивилисты. Mensel (S. 2-3), Hirsch (S. 4) и Rundstein (S. 2-6) отнюдь не исключают выработку понятия картеля из компетенции юриспруденции. Не подчеркивая своего стремления дать "специфически-юридическое" понятие картеля, они, однако, прежде всего сосредоточивают свое внимание на формальных (т.е. юридических) признаках этого понятия. Аналогично подходят к вопросу Г.Ф. Шершеневич (стр. 490-491) и А.Ф. Федоров (стр. 549). А.И. Каминка и В.И. Синайский, правда, не формулируют формальных признаков с той же отчетливостью (ибо охватывают в своем определении более широкий круг явлений), но и они считают необходимым начать свой анализ с особого определения понятия картеля или предпринимательского союза. Но, давая собственные определения, все названные авторы отнюдь не исключают из них материальных (экономических) моментов. Так, Menzel определяет картель как соединение самостоятельных предпринимателей для целей ограничения конкуренции (S. 3), Hirsch - как договорное соединение самостоятельных предпринимателей для создания исключительного влияния на рынок путем ограничения конкуренции (S. 4), Rundstein - как созданное путем свободного соглашения соединение самостоятельных предпринимателей с общими интересами в целях воздействия на отношения производства и сбыта путем ограничения или устранения конкуренции (S. 2). Г.Ф. Шершеневич с незначительными изменениями повторяет определение Rundstein'a по отношению к синдикатам (стр. 490); к нему близко и определение А.Ф. Федорова (стр. 549). А.И. Каминка определяет картель как "соединение предпринимателей, стремящихся к повышению цен или предупреждению их падения с помощью или совершенного исключения, или ограничения конкуренции" (Предпр. союзы, стр. 13), причем это определение имеет в виду наряду с картелями и остальные формы предпринимательских союзов, чем и объясняется его более общий характер, отсутствие в нем указаний на договорный характер соединения и самостоятельность отдельных предпринимателей. То же следует сказать и об определении договора предпринимательского союза В.И. Синайского. Заявляя, что "в основе... могущественных предпринимательских союзов скромно лежит договор", он характеризует его как "соглашение предпринимателей, которое направлено на уничтожение или ослабление конкуренции в производстве или сбыте известного рода продуктов" (стр. 3-4). Если мы сравним эти определения с тем, которое Flechtheim заимствовал для своей юридической работы у экономиста Liefmann'a: "свободное соединение сохраняющих самостоятельность предпринимателей одной и той же отрасли для целей монопольного господства над рынком" (S. 5), мы легко убедимся, что оно указывает те же формальные признаки и расходится лишь в формулировке материального момента - цели картеля, в чем, однако, расходятся и определения, данные самими юристами.

Значит ли это, что Flechtheim прав, что раз нет специальной позитивной нормы, то не может быть и "специфически-юридического" понятия картеля и что юристы смело могли бы избавить себя от поисков собственного понятия картеля или синдиката?

Мы этого не думаем. Отсутствие специальных норм действительно ставит юриста в зависимость от экономической науки, но лишь в одном отношении. Цивилистика не может отграничить собственными средствами тот круг явлений, к цивильно-правовому анализу которого она призывается. Мы имели уже случай указать, что в поисках наилучших средств для достижения монополистических целей торгово-промышленный оборот использовал все формы гражданских и торговых товариществ - и притом в самых разнообразных направлениях. Так, форма акционерной компании была использована для организации самих картелей, их продажных контор, трестов и слияний, причем в зависимости от преследуемых объединявшимися предпринимателями целей изменялся и способ применения данной формы. В результате тот круг хозяйственных образований, который в торгово-промышлен-ном обороте и в экономической науке обособился под общим именем "картелей, синдикатов и трестов", "предпринимательских союзов", "предпринимательских объединений" и т.д., для цивилиста представился совершенно исключительным по своему разнообразию и сложности конгломератом юридических соглашений и организаций. Отграничить этот конгломерат собственными средствами юристы могли бы в том лишь случае, если бы налицо имелся специальный закон о картелях, синдикатах и трестах. Тогда они могли бы выделить из общей массы торгово-промышленных соединений - по их юридическому составу - те, на которые распространялось бы действие данного закона. Так, по силе ст. 1 проекта Министерства торговли "предпринимательским объединением[77], подлежащим действию настоящих правил, признается временное соглашение, длящийся союз или полное слияние двух или нескольких производящих или продающих одинаковые, однородные или имеющие связь предметы торгово-промышленных предприятий - между собой или с третьим предприятием, с целью урегулирования массового производства и сбыта означенных предметов и цен на них". Принятый ст. 1 критерий - цель предпринимательского объединения - позволил бы цивилисту выделить целый ряд "временных соглашений, длящихся союзов и полных слияний" в особую группу "предпринимательских объединений" и подвергнуть их вслед за тем чисто цивилистическому анализу. При отсутствии же подобного критерия в действующем праве юриспруденция становится в неизбежную зависимость от экономической науки: именно от нее она получает недостающий ей критерий - будет ли таковым определение одной цели объединения (напр., регулирование производства, сбыта, цен) или же и средств для достижения этой цели (исключение конкуренции). Лишь после того, как круг подлежащих исследованию явлений очерчен, цивилистика может эмансипироваться от экономической науки и подойти к их изучению с собственными - чисто цивилистическими - критериями и методами. Вышеприведенное определение А.И. Каминки с наглядностью об этом свидетельствует. Как только он поставил своей целью охватить всю совокупность предпринимательских союзов, из его определения исчезли все формальные (юридические) признаки: в нем не отмечены ни договорный характер предпринимательского союза, ни самостоятельность объединенных предпринимателей - и вполне правильно, ибо к предпринимательским союзам относятся как holding trust, в котором связь участников покоится отнюдь не на договоре, так и так наз. консолидированный трест (точнее, слияние), при котором прекращается и юридическая и экономическая самостоятельность отдельных предприятий.

При таких условиях для юриста лишен принципиального значения вопрос, должны ли быть подведены под общую рубрику с картелями, синдикатами и трестами и союзы рабочих, - все предпринимательские союзы или только имеющие своей задачей воздействие на отношения производства и сбыта (что ведет к исключению так наз. работодательских союзов и других союзов предпринимателей, созданных исключительно для представительства и защиты профессиональных интересов), - союзы одних промышленников или же и союзы купцов, - организации более постоянного типа или же и так наз. corners и Ringe, заключаемые для единичных или кратковременных операций чисто спекулятивного характера. Лишь отсутствие прочно установленного разграничения в экономический науке побуждает юристов к самостоятельным изысканиям в этой области. Здесь они действительно "вмешиваются в спор экономистов" (другой вопрос - "без нужды" или по необходимости) и оперируют исключительно экономическими методами и критериями. Так, следуя господствующему мнению в политической экономии, они исключают из общего круга предпринимательских соединений рабочие союзы и профессиональные, в частности работодательские, союзы предпринимателей[78] и в отличие от недостаточно определенной позиции экономистов настойчиво включают союзы купцов[79]. Но на этом и кончается "зависимость" юриспруденции от экономической науки. Дальнейший анализ всех привлеченных к юридическому исследованию явлений может и должен носить чисто юридический характер. Прежде всего это относится к классификации предпринимательских союзов. Непригодность принятого в политической экономии разделения картелей по так наз. методам картелирования в равной мере признается как Rundstein'oм (S. 19) и А.И. Каминкой, ("Предпр. союзы", стр. 21), так и Flechtheim'oм (S. 1), несмотря на отрицание последним "специфически-юридического" понятия картеля. "Способы и методы картелирования[80], - говорит Rundstein, - находят свое "юридичеcкое" выражение в самых разнообразных формах: картель может быть образован путем простого договора или организован как товарищество и даже как корпорация - совершенно независимо от применения "высших" или "низших" способов картелирования... Для юридической структуры, самой по себе (an sich), одна лишь форма картеля имеет решающее значение" (S. 19-20). С не меньшей определенностью высказывается против аналогичных классификаций А.И. Каминка, считая их "особенно недопустимыми для юристов, которые преследуют раньше всего задачу изучения форм явлений" (стр. 21). Именно с точки зрения различия форм А.И. Каминка подходит к противопоставлению трестов всем другим предпринимательским союзам; последнее образует, по его словам, "основу" всей классификации предпринимательских союзов и имеет "огромное значение" (стр. 21 и 24).

Прежде чем перейти к этому противопоставлению, необходимо отметить, что понятие "трест" отнюдь не представляется единым. Своим возникновением тресты обязаны английскому обычному праву, где под ними разумелась передача одним лицом (beneficiary или cestui que trust) своего имущества другому (trustee), с тем чтобы последнее, управляя и распоряжаясь доверенным ему имуществом, все выгоды передавало самому бенефициару. В Англии по целому ряду исторических причин политического и экономического характера этот институт получил самое широкое применение в области семейного и вещного права[81]. Для монополистических же целей он был использован впервые Америкой. Акционеры всех объединяемых предприятий передавали свои акции группе trustees, получая от них взамен так наз. trust certificates, которые предоставляли им лишь право на дивиденд, в то время как все управление делами и распоряжение предприятиями вместе с правом голоса по акциям переходило на определенный в договоре срок к board of trustees. Когда на основании акта Шермана (1890) эта форма треста была объявлена противозаконной, ее место заступил так наз. voting trust: акционеры стали передавать trustees не сами акции, а лишь право голоса по ним (voting power), оставляя за собой право на дивиденд и ликвидационную долю. Но преимущества, связанные с распоряжением самими акциями, уже в 90-х годах обусловили возникновение современной формы треста (так наз. holding trust), при которой акции передаются в собственность (а не in trust в техническом смысле) стоящей во главе треста акционерной компании (обычно promoters учреждают новую компанию для скупки акций объединяемых предприятий или добровольного обмена их на ее акции)[82]. К описанным трем формам треста Rundstein (S. 14) и Bauch (S. 2) присоединяют четвертую - так наз. консолидированный трест или слияние (Fusion), при котором отдельные предприятия теряют юридическую самостоятельность и превращаются в одну общую акционерную компанию.

Где же должен искать юрист критерий для различения описанных форм треста от картелей и синдикатов? Мы видели: определения Мепzel'я, Rundstein'a, Hirsch'a, Г.Ф. Шершеневича и А.Ф. Федорова, к которым могут быть присоединены определения германских юристов второго периода (Müller, S. 3; Schülein, S. 5-8; Hüttner, S. 8) и ряда экономистов[83], при всем разногласии в характеристике целей и средств картелей сходятся в признании их договорными (или "свободными") соединениями самостоятельных предпринимателей. Но, спрашивается: имеют ли в виду названные авторы юридическую (формальную) или экономическую самостоятельность отдельных предприятий? Мы затруднились бы ответить на этот вопрос вполне определенно по отношению к каждому автору, ибо участники картеля сохраняют не только юридическую, но и экономическую самостоятельность. Этим отчасти и объясняется исключительное единогласие в вопросе о самостоятельности объединенных предприятий, но поэтому-то не всегда легко установить, какой смысл придает своему определению тот или иной автор. Лишь немногие высказываются с исключающей всякие сомнения определенностью: "вступая в синдикат, предприниматели не теряют своей юридической самостоятельности. Фактически тот или другой может всецело подчиняться даваемым ему синдикатом указаниям по всем вопросам его хозяйственной деятельности, но юридически каждый предприниматель продолжает оставаться вполне самостоятельным" (Шершеневич, стр. 491). Несомненно, юридическую самостоятельность имеет в виду и Menzel (S. 2-3). Meнее определенный смысл имеет "формальная самостоятельность" у Rundstein'a (S. 3-4). Между тем для разграничения понятий картеля (синдиката) и треста то или иное понимание "самостоятельности" имеет решающее значение. Ибо в противоположность картелю и синдикату трест определяется господствующим мнением как единое хозяйственное предприятие, участники которого утрачивают свою хозяйственную самостоятельность (Rundstein, S. 4, 15; Hirsch, S. 28; Шершеневич, стр. 491; Каминка, стр. 84-35; ср. Schülein, S. 5; Hüttner, S. 10). Если по отношению к картелю имеется в виду юридическая самостоятельность отдельных предприятий, а по отношению к трестам - хозяйственная (как это несомненно для Шершеневича), методологическая неправильность подобного противоположения не требует доказательств. Если же по отношению к тем и другим мыслится именно хозяйственная самостоятельность, возникает вопрос: насколько утрата хозяйственной самостоятельности или образование единого хозяйственного предприятия (что то же) может служить критерием для юриста?

В нашей работе, посвященной одной из форм предпринимательских соединений (слиянию)[84], мы имели уже случай высказать свои сомнения в пригодности этого критерия для юридического разграничения картелей и трестов. Поскольку дело идет о необходимости разграничить основные группы предпринимательских соединений, мы считаем наиболее правильным противоположить их по юридическому характеру тех средств, коими объединение создается. Для картеля и синдиката таковым явится договор, для треста - владение акциями объединенных компаний, обеспечивающее фактическое господство в их общих собраниях, для слияния - создание юридически единого предприятия из всех объединенных компаний. С этой точки зрения картель и синдикат могут быть определены как соединение юридически самостоятельных предпринимателей на основе договорной[85] связи между ними, трест - как соединение юридически самостоятельных же предприятий на основе владения акциями[86], позволяющего одному предприятию господствовать в общих собраниях всех остальных. Различие юридических средств, коими создается объединение отдельных предприятий, отражается и на их хозяйственном положении. Как бы значительны ни были ограничения, налагаемые картельным договором или уставом картельной организации на отдельного участника картели, он может нарушить договор и выйти из картеля, хотя бы этот выход и был связан с крайне невыгодными последствиями для него (уплатой неустойки, потерей залога и т.д.). Иначе говоря, он остается не только юридически, но и экономически самостоятельным предпринимателем. Напротив, отдельные участники треста сохраняют лишь юридическую, но не экономическую самостоятельность: господство стоящего во главе треста предприятия в общих собраниях всех объединенных компаний фактически лишает каждую из них возможности освободиться от связи с остальными и самостоятельно руководить своими делами. Таким образом, противопоставление картелей и синдикатов трестам по юридическому характеру средств объединения совпадает практически с их противопоставлением по признаку хозяйственной самостоятельности - с одним лишь исключением: вне его остается так наз. консолидированный трест или слияние, при котором объединенные предприятия теряют свою юридическую самостоятельность, с чем неразрывно связана и утрата хозяйственной самостоятельности. Хотя последний момент и сближает экономически слияние с трестом в вышеуказанном смысле, для юриста оно представляется явлением, глубоко от треста отличным. Трестируемые предприятия сохраняют юридическую самостоятельность, предприятия сливающиеся ее теряют; в тресте, несмотря на хозяйственное его единство, права и обязанности приурочиваются к каждому отдельному предприятию, при слиянии - ко всему объединенному предприятию; при тресте объединение достигается фактическим господством одного предприятия в общих собраниях остальных на основании владения акциями, при слиянии - созданием из нескольких юридически самостоятельных предприятий одного, юридически единого, предприятия. Более того, различие в юридических средствах, коими создается объединение при слиянии и трестировании предприятий, отражается и на экономическом характере обеих форм, невзирая на общий им признак "хозяйственного единства"[87]. Поэтому и в экономических исследованиях в понятие треста, наряду с хозяйственным единством, нередко вводится признак владения акциями как основание связи между трестируемыми предприятиями[88], чем, очевидно, исключается возможность подвести слияние и под экономическое понятие треста. Иначе говоря, по отношению к слиянию иной (в отличие от картеля и треста) юридический механизм объединения приводит и к иным экономическим результатам (пусть не столь ясно выраженным). При таких же условиях классификация отдельных типов предпринимательских соединений по юридическому характеру средств объединения достигает полного параллелизма с классификацией экономической. Этот параллелизм не случаен: та или иная экономическая ratio отдельных типов предпринимательских соединений не могла не отразиться на выборе соответствующего юридического механизма объединения. Для нас это - лишний довод в пользу того, чтобы в основание юридической классификации предпринимательских соединений было положено именно различие в юридических механизмах (средствах) объединения.

III

Противопоставление картелей и синдикатов трестам образует "основу всей классификации" предпринимательских соединений и имеет "огромное значение" (Каминка, стр. 21 и 24), но им одним задача систематизации всех различных соединений еще не исчерпывается. Каждая из основных групп предпринимательских соединений отнюдь не является однородной по своему составу. В особенности это следует сказать о картелях и синдикатах, юридические формы коих представляют наибольшее разнообразие - начиная с простых договоров и кончая товариществом с ограниченной ответственностью или акционерной компанией. Мало того, одна и та же форма товарищества применяется картелями и синдикатами для различных целей, соответственно с чем изменяется и самый характер картельной организации: так, в форме товарищества с ограниченной ответственностью организуются или сами картели, или их продажные конторы. Равным образом и простые договоры применяются как для создания непосредственной договорной связи между всеми участниками, так и для объединения их путем стереотипных договоров каждого отдельного участника с общей продажной конторой.

Трудность исчерпывающей и логически выдержанной классификации, естественно, повышалась по мере того, как расширялся круг захваченных картельным движением юридических форм и усложнялись способы их применения. В 1894 г. Menzel мог еще отрицать возможность применения формы торговых товариществ для организации самих картелей и делать единственное исключение для предусмотренного в t. II des 3 Buches ADHGB "соединения для отдельных торговых операций за общий счет" (S. 9-10). В 1909 г. Hüttner должен был уже констатировать, что "все предлагаемые правом формы захвачены картельным движением и служат для картельных целей" (S. 20). Неудивительно поэтому, что предложенная Menzel'eм стройная и законченная классификация, отдельные схемы которой до сих пор пользуются признанием в юридической литературе, с течением времени перестала охватывать всю массу картельных организаций - главное же, стала слишком общей и в силу того бессодержательной. Тем не менее на смену ей исследователи последних лет в сущности не выработали никакой другой. Перенося центр тяжести на узкодогматические и конкретные вопросы картельного движения, они отказываются от общей, чисто теоретической систематизации и классификации картелей, тем более что установившиеся на практике основные типы картельных организаций практически облегчают им задачу систематического изложения картельного права. Лишь в применении к отдельным вопросам картельного движения авторы последних лет возвращаются к классификациям своих предшественников, поскольку это стоит в непосредственной связи с догматическим анализом того или иного типа картельных организаций. Так, особенным вниманием пользуется и по настоящее время предложенная Menzel'ем классификация функций продажных контор (Flechtheim, S. 35; Schülein, S. 36 ff.; Hüttner, S. 75; contra - Bauch, S. 65; ср. Каминка, стр. 51-52). Но в то время, как у самого Menzel'я эта схема носит абстрактный и самодовлеющий характер, Flechtheim'а она интересует лишь в связи с практикой имперского суда и юридической природой определенного типа синдикатских договоров (S. 35).

Аналогичную эволюцию можно проследить и по отношению к основной классификации картелей по их "внешним", или "организационным", формам. Для Menzel'я она исчерпывалась противопоставлением неорганизованных картелей, внешняя форма коих - простой договор (der reine Vertrag), организованным - с особыми органами для внешнего представительства, контроля и взаимных расчетов. Последние, однако, остаются еще "на почве договорного права, не приходят еще к созданию подлинной корпорации"; во главе картеля становится или отдельное лицо - председатель, или чаще всего совет картеля, рядом с которым назначаются особые уполномоченные в качестве органов контроля, расчетных бюро и т.д. Но организованные картели могут облечь взаимные права в обязанности также в форму устава корпорации (Verein); в таком случае юридическому анализу подвергается уже действительность самого устава, а не картельного договора. Наиболее значительную группу организованных картелей образуют так наз. Verkaufs-Syndikate - картели с общей продажной конторой (Verkaufsstelle), на которую возлагается организация сбыта вырабатываемых объединенными предприятиями изделий[89]. В дальнейшем Menzel устанавливает классификацию функций продажной конторы: 1) контора может выступить в роли агента или посредника; не заключая сама сделки, она передает заказы отдельным членам картеля; 2) контора заключает сделку от имени картеля, но с правом передать все права и обязанности по ней соответствующему участнику; 3) контора выступает как представитель картеля и заключает сделку от его имени; здесь она - лишь простой орган картеля, лишенный всякой самостоятельности; 4) контора выступает в качестве комиссионера в смысле торгового уложения, заключая сделку от собственного имени, хотя и за счет картеля; в этом случае функции ее могут быть переданы как единоличному купцу, так и торговому товариществу, чаще всего специально для этой цели учрежденному. Лишь в этих пределах, мы видели, допускает Menzel использование отдельных форм торговых товариществ для картельных целей (S. 7-10).

Итак, в основе классификации лежит противопоставление неорганизованных картелей, облеченных в форму простого договора, организованным, обладающим особыми органами "для проведения общих целей". То же противопоставление мы находим у Rundstein'а (S. 20), Bauch'a (S. 20) и Schülein'а (S. 10). Но уже первый из них, характеризуя картельное соглашение отрицательного характера (о предельных размерах производства, минимальных ценах или запрещении скидок) как инноминатный договор (facio ut facias), спешит оговориться: "там, где даны зачатки организации (Rudimente der Organisation), где выдвинута на первый план общая цель картеля, где не только проявляется "простое отрицательное воздействие" на деятельность отдельных участников, но предпринимаются и совместные действия, там мы имеем дело уже с товарищеской организацией. Это различие, однако, не всегда легко установить" (S. 20). Равным образом и Bauch констатирует, что, хотя 24% всех приведенных в известной Denkschrift über das Kartellwesen уставов и характеризуются как "простые договорные соединения", они предусматривают все же очень часто товарищеские органы - без того, впрочем, чтобы в уставе подобного картеля можно было видеть договор товарищества (S. 27). В последнее же время деление картелей на организованные и неорганизованные вообще исчезло из цивилистических работ. По утверждению Flechtheim'а, "даже самые примитивные картели имеют в конце концов известную, хотя бы и мало развитую, организацию" (S. 139). Tschierschky же, высказываясь против теории инноминатного договора Rundstein'a, категорически заявляет, что "неорганизованных картелей, в собственном смысле, даже и быть не может" (Kartell-Rundschau, 1913, N 11, S. 879).

Если основное противопоставление классификации Menzel'я представляется для современных цивилистов излишним, то проведенное им выделение так наз. Verkaufs-Syndikate из общей массы организованных картелей остается и по настоящее время основным для систематики картельного права. Тот же Tschierschky делит все имеющиеся в картельной практике организации на так наз. Verkaufs-Syndikate и на простые Preis- oder Konditionen-Kartelle; поскольку он отрицает существование неорганизованных картелей, в эту вторую категорию войдут все картели, за исключением синдикатов. Для современного картельного движения, однако, схема Меnzel'я и в этой своей части носит все же слишком общий и отвлеченный характер. Правда, для организованных картелей в тесном смысле (без продажной конторы) дальнейшая систематизация сводится к простому перечислению отдельных гражданских и торговых товариществ, форму коих принимают картели. Трудно установить лишь, в какую именно форму вылилась организация конкретного картеля или определенного типа картелей (об этом - ниже), но раз эти формы установлены - дальнейшая их классификация не представляет затруднений. Иначе - для синдикатов. Схема Menzel'я непосредственно охватывает лишь функции продажной конторы - к тому же не исчерпывающим образом: в нее не включена торговля от имени и за счет самой конторы, так наз. Properhandel. В ней не получил также надлежащего выражения весь сложный механизм тех синдикатов, в коих наряду с продажной конторой, организованной в форме акционерного или иного торгового товарищества, функционирует особая организация участников синдиката в виде товарищества гражданского права или неправоспособного общества. Классическим примером подобного типа синдикатов является рейнско-вестфальский угольный синдикат. Его продажной конторой является акционерная компания с шаблонным уставом, акции которой распределяются между владельцами всех объединенных рудников. Наряду с тем последние объединены особым договором в самостоятельную организацию (ее органы - комиссия, совет и общее собрание владельцев рудников); именно этим договором определяются взаимные права и обязательства участников синдиката и условия сбыта продуктов через продажную контору (Flechtheim, S. 18; Rundstein, S. 25).

Эта сложная система взаимоотношений трудно укладывается в отвлеченную схему Menzel'я, и неудивительно, что Flechtheim, признавая ее "бесспорной заслугой" Мепzel'я, счел все же необходимым прибегнуть к иной систематике. Вместо "чисто логических" схем он предпочел группировать синдикаты сообразно установившимся на практике типам (S. 1). Он различает синдикаты: 1) с продажной конторой, организованной в форме самостоятельного торгового товарищества; 2) с самостоятельной же конторой, но неорганизованной в названной форме, и 3) с конторой, являющейся простым органом самого синдиката, организованного в форме торгового товарищества. Преимущество подобной систематики в том, что она позволяет рассматривать каждый тип синдиката в целом, охватить одновременно всю совокупность отношений между членами синдиката, с одной стороны, ими же и конторой - с другой, синдикатом в целом и конторой - с третьей, и т.д. Другой вопрос, насколько подобная группировка синдикатов удовлетворяет чисто классификационным задачам. Сам Flechtheim этим вопросом не задается.

Отвлеченность схемы Menzel'я особенно ясно выступает при сравнении с теми из последних работ по картельному праву, авторы коих - в отличие от Flechtheim'а - выделяют вопрос о функциях продажной конторы в особую рубрику (Hüttner, S. 75; Schülein, S. 36 ff.). Независимо от того, принимают ли они схему Мепzеl'я или считают ее "трудно переносимой на практику", они в первую очередь обращаются к анализу общей структуры синдиката, ибо последняя прежде всего определяется тем, идентична ли продажная контора с самим картелем или обособлена от него, имеется ли наряду с конторой особая организация всех участников картеля или они объединены только через посредство стереотипных договоров с конторой и т.д. В схеме же Меnzel'я все эти взаимоотношения нашли лишь отраженное выражение, поскольку ими определяется тот или иной характер функций продажной конторы. И это вполне понятно: вопрос о цивильно-правовых организационных формах картелей приобрел свою остроту и занял центральное место в германском картельном праве лишь за последние годы.

IV

"Это - наше несчастье, что юристы ставят себе главной задачей втиснуть явления современной хозяйственной жизни в прокрустово ложе древнеримских юридических понятий; что не входит, то отрубается... Так и теперь, когда мы поставлены пред проблемой картельного движения, юриспруденция прежде всего стала искать подходящий ящичек (passendes Kästchen) в римском праве - вместо того, чтобы исследовать самую сущность проблемы" (Grunzel, Ueber Kartelle, 1902, S. 142). С этим резким выпадом представителя экономической науки, вызванным всего лишь невинной ссылкой Мепzel'я на две конституции римских императоров как на первый пример законодательной борьбы с монополиями, интересно сопоставить определение своих задач самими юристами. Необходимость обсуждать новое и не урегулированное законом явление по общим началам действующего права, говорит Hüttner, создает для юриста ту опасность, что на продукт новейшего развития он перенесет юридические воззрения и правоположения, ему не отвечающие и не дающие необходимого выражения всем его функциям. Если упреки в "прокрустовом ложе" и преувеличены, все же надо предостеречь юриста от поспешного подведения новой юридической проблемы под старые юридические схемы. Юрист должен прежде всего установить, насколько эти схемы совместимы с самим "существом" картельных организаций, и обратить особое внимание на хозяйственную сторону вопроса, что позволит ему признать основания и цели новых образований и предохранить его как от неверных юридических оценок, так и от той "отчужденности от жизни", в которой юристов так охотно упрекают (S. 13-14).

Мы увидим ниже, в какой мере эти предпосылки отразились на постановке основной проблемы о цивильно-правовых формах картелей. Что же касается вопроса об общей действительности картельных соглашений, то авторы последних работ по картельному праву сводят его к простому констатированию тех конечных выводов, к которым пришли судебная практика и доктрина (ср. Hüttner, S. 15-18; Flechtheim, S. 6-7; Bauch, S. 77; Müller, S. 7-8). За отсутствием в германском уголовном законе каких-либо запретительных постановлений о монополистических соглашениях, решающими являются § 138 Гражданского уложения о ничтожности противонравственных сделок и § 1 промышленного устава, провозглашающий принцип свободы промышленной деятельности. Имперский суд твердо установил, что картельные соглашения сами по ceбе не противоречат ни добрым нравам, ни началу предпринимательской свободы. Подобное противоречие имеется налицо лишь в том случае, если внутренне присущая каждому картелю монополистическая тенденция превращается в ростовщическую эксплуатацию потребителей или если столь же неразрывно связанное с картелями ограничение хозяйственной самостоятельности их участников вырождается в серьезную угрозу для их личной и экономической автономии (RG XXXVIII, S. 155 ff.). Итак, принципиальное признание картелей не устраняет оценки каждого отдельного договора гражданским судом и объявления его ничтожным при указанных выше условиях (Rundstein называет это "системой ограниченного признания" - S. 60 ff.). Фактически, однако, имперский суд до сих пор не только не объявил ни одного картельного соглашения ничтожным по противоречию его добрым нравам или началу промышленной свободы (Flechtheim, S. 7), но и вообще обнаружил тенденцию, не возбуждая вопроса об общей действительности картельного договора, прямо переходить к анализу конкретных отношений каждого отдельного случая (ср. RG XLVIII, 805 ff.; LIII, 19 ff.). Также ставится вопрос и в литературе; названные нами авторы не идут дальше простых ссылок на решения имперского суда. Ближайший анализ § 138 BGB в его применении к картелям (в частности, вопрос о противоречии картелей "общественному порядку"), которому уделялось большое внимание прежними исследователями (Menzel, S. 35-42; Rundstein, S. 62 ff.), не находит в их работах никакого места.

Признание действительности картельных соглашений разрешает в положительном смысле и вопрос о действительности договорных неустоек и обеспечений (в деньгах, ценных бумагах, векселях и т.п.), коими стремятся упрочить свое соглашение участники картеля. В связи с ними должно быть отмечено и стремление картелей передавать все споры по картельному договору на разрешение третейских судов. Последние получили широкое распространение еще до полного признания искового характера картельных обязательств, когда картели рисковали натолкнуться на недостаточно установившееся в применении к ним понятие "добрые нравы". Представляемые участниками картелей залоги обеспечивали исполнение по приговорам третейских судов. Благоприятное отношение к картелям судебной практики не отразилось, однако, ни на их тяготении к третейским судам, ни на представлении обеспечений в векселях и других ценностях - несмотря даже на то, что приговоры третейских судов могут быть обращаемы к принудительному исполнению без предварительной проверки материального содержания приговора гражданским судом (Kestner, Organisationszwang, S. 142-146).

Принципиальное признание действительности картельных соглашений ставит на очередь вопрос о цивильно-правовой охране интересов третьих лиц, в частности так наз. outsiders (Ausseiter) - предпринимателей, не входящих в картельную организацию. На эту сторону картельного движения обратил особое внимание Kestner в названной работе. Последние десятилетия, по его словам, принесли с собой - в связи с возникновением мощных предпринимательских и рабочих организаций - ряд явлений, не знакомых эпохе свободной конкуренции. Таковы бойкот картелями и систематический их отказ в поставках или кредите предпринимателям, не желающим примкнуть к картелю, с одной стороны, вынужденное путем скидок, премий или того же бойкота договорное обязательство потребителя покупать только у определенного картеля - с другой. Bсе эти явления автор объединяет в одном понятии "Organisationszwang" (S. 1). Подходя к этим явлениям главным образом с социально-экономической точки зрения, он подвергает их наряду с тем цивильно-правовому анализу, ясно выявляя коренное противоречие новых хозяйственных образований основным началам современного правопорядка. Одно из излюбленных средств Kartellzwang'a - дифференциация покупателей, имеющая целью принудить к обязательной связи с картелем. Господствующее мнение видит в прейскуранте, выставке товаров с обозначенными ценами и т.д. лишь простое приглашение к оферте, необязательное для продавца. Отсюда - право последнего отказаться от сделки с неугодным ему покупателем. Это право и использовали картели для целей дифференциации (S. 131-135). Таким образом, норма, рассчитанная на одни экономические отношения, привела к совершенно неожиданным результатам в применении к другим.

Дает ли действующее право цивильно-правовые средства для борьбы с подобным прекращением поставок и аналогичными формами бойкота? Применение к ним § 826 BGB о возмещении ущерба является бесспорным (ср. RG ХLVIII, 114 ff.), но необходимой предпосылкой § 826 является безнравственность вредоносных действий. В литературе были сделаны попытки аргументировать правом отдельного предпринимателя на беспрепятственное отправление своего промысла и применить § 823 BGB, устанавливающий обязанность возмещения ущерба независимо от безнравственности вредоносных действий; ссылались при этом на то, что прочно организованное производство представляет для отдельного предпринимателя такое же юридическое благо (Rechtsgut), как собственность, и усматривали лишний довод в пользу своего воззрения в законе о борьбе с недобросовестной конкуренцией. Другие исходили из принципа промышленной свободы: раз правопорядок обеспечивает свободу промысла, он должен защищать и против посягательств на нее. Но имперский суд отказал в применении § 823 к бойкоту (RG LXIV, 53 ff.) и решительно высказался против приведенных теорий (RG LVIII, 24 ff.; LXV, 210 ff.). Равным образом и Kestner, признавая всю целесообразность подобной постановки вопроса - в особенности с точки зрения интересов мелких предпринимателей (лавочников и др.), попадающих в зависимость от мощных картелей-поставщиков, считает ее малосовместимой с общей системой современного правопорядка, основанного на идее свободной конкуренции (S. 366-369). Но, отказывая в применении § 823, имперский суд настолько расширяет понятие безнравственного образа действий, что третьи лица практически пользуются весьма действительной охраной против осуществляемого картелями Organisationszwang'a. Так, в одном из позднейших решений суд разъяснил, что подобное принуждение противно добрым нравам не только тогда, когда средства, применяемые синдикатом, безнравственны сами по себе - безотносительно к достигаемым ими результатам, но и тогда, когда они грозят третьему лицу полным разорением или крупным имущественным вредом, совершенно не соответствующим достигаемым таким путем преимуществам. Иначе говоря, если германское законодательство и не обеспечивает третьих лиц в полной мере от всех посягательств картелей на их экономическую независимость, все же оно открывает для гражданского суда широкую возможность борьбы с недобросовестными действиями предпринимательских организаций; наряду с § 826 BGB в том же направлении действует и специальный закон о недобросовестной конкуренции (ср. Каминка, Предпр. союзы, стр. 124-125).

В отличие от германского русский уголовный закон дает суду средства для борьбы если не со всеми, то с наиболее важными синдикатами. Согласно ст. 913 Ул. о нак. "за стачку, сделку или за другое соглашение торгующих к возвышению цен на предметы продовольствия виновные подвергаются наказаниям и взысканиям, определенным в ст. 1180 Уложения". Статья 1180 значительно расширяет область применения уголовного запрета, объявляя наказуемой "стачку торговцев и промышленников для возвышения цены не только предметов продовольствия, но и других необходимой потребности товаров, или для непомерного понижения сей цены, в намерении стеснить действия привозящих или доставляющих сии товары, а через то препятствовать и дальнейшему в большем количестве привозу оных". Так как ст. 1180 Ул. о нак. карает самое соглашение, независимо от того, произошло ли в действительности искусственное изменение цен[90], вопрос о цивильно-правовой действительности синдикатских соглашений, подпадающих под ее действие, разрешается простой ссылкой на ст. 1528 и 1529 т. Х ч. 1: как договоры, цель коих противна закону, они недействительны (Шершеневич, стр. 496; Федоров, стр. 550). С этой точки зрения и подошел к вопросу Петроградский комм. суд, когда два участника синдиката "Продуголь" предъявили иск о признании их свободными от исполнения договора с продажной конторой синдиката - Обществом для торговли минеральным топливом Донецкого бассейна. Суд, обсудив содержание положенного в основу иска договора, нашел, что "под видом договора комиссии Общество заключило со своими контрагентами, а в том числе и с истцом по настоящему делу, договор товарищества[91], единственная цель которого заключается в том, чтобы, путем совместного регулирования цен на добываемое минеральное топливо, а также регулирования и самого производства этого продукта, устранить всякую конкуренцию и, сделавшись, таким образом, хозяином рынка, устанавливать по своему произволу цены на этот продукт. А так как минеральное топливо при современном состоянии промышленности относится к предметам первой необходимости, то всякое соглашение, направленное к ограничению производства этого продукта и установлению основной цены на него в видах устранения конкуренции, должно быть отнесено к такого рода соглашениям, которые именно и воспрещены ст. 1180 Ул. о нак. и которые, будут ли они названы синдикатом или стачкой, с самого момента их возникновения должны быть, на основании ст. 1529 т. Х ч. 1, признаны недействительными (реш. 19 января 1918 г. по делу Южно-Русского Днепровского общества с так наз. "Продуглем")[92]. В цивилистической литературе мы не нашли ни одного отклика на это решение, хотя в нем затронут один из основных вопросов синдикатского права - о юридической природе договора отдельного участника синдиката с продажной конторой (об этом - ниже). Большее внимание обратили нa решение суда криминалисты. С.А. Андреевский подверг его критике в своем докладе Юридическому обществу: "Об уголовном преследовании синдикатов"[93], отдельные положения которого имеют непосредственный интерес и для цивилиста. По мнению докладчика, уголовный закон "вовсе не имел в виду дать общее понятие о недопустимости всякого рода соглашений между промышленниками и торговцами. Говоря лишь о стачках для поднятия цен на "предметы продовольствия", "товары необходимой потребности" и даже "товары первой необходимости" (2-я часть ст. 1180), законодатель совершенно оставляет в стороне все остальные, бесконечно многообразные, случаи соглашения между промышленниками... Закон охраняет только потребителя предметов первой необходимости от сознательной и намеренной эксплуатации... В тех весьма значительных отраслях промышленности, где вообще нет речи о непосредственном массовом потребителе (мостовое дело, вагонное, стрелочное, добыча специальных сортов угля и т.д.), говорить о возможности применения ст. 1180 совершенно не приходится... Запрету подвергаются лишь соглашения или стачки, заключенные: а) многими промышленниками, б) со специальной целью чрезмерного подъема цен и в) на товары необходимой потребности. Соглашения, чуждые этой цели, имеющие своей задачей регулирование и нормировку производства, стабилизацию рыночных цен (или вообще не соприкасающиеся с производством упомянутых предметов), не имелись в виду законодателем и ныне, как не предусмотренные уголовным законом, не могут почитаться преступными" (стр. 873).

Для цивилиста эти положения представляют тем больший интерес, что то или иное толкование ст. 1180 непосредственно определяет круг синдикатских соглашений, гражданско-правовая действительность коих определяется их соответствием уголовному закону. Гражданский суд находится здесь в полной зависимости от уголовного. Вышеуказанные решения Петроградского комм. суда были обжалованы ответчиком в Сенат, но, так как истцы до слушания дела отказались от своих исков, дела были прекращены в порядке гражданского судопроизводства. Тем не менее в порядке надзора Сенат, по предложению обер-прокурора Судебного департамента, нашел необходимым уведомить министра юстиции о неправильности, допущенной комм. судом: усмотрев наличность преступного деяния, суд должен был, на основании ст. 8 у.г.с., приостановиться в действиях и передать дело прокурору. По ордеру министра юстиции дело было передано прокурорскому надзору Харьковской судебной палаты, приступившей к предварительному следствию о "стачке углепромышленников Донецкого бассейна" (Андреевский, стр. 842).

В зависимости от того, станет ли в дальнейшем судебная практика на путь ограничительного или распространительного толкования ст. 1180, получит большее или меньшее значение и вопрос о гражданско-правовой действительности синдикатских договоров, не подпадающих под действие ст. 1180. Это - уже чисто цивилистический вопрос, при разрешении которого гражданскому суду придется прежде всего столкнуться с определением ст. 1528 т. Х ч. 1 о противоречии цели договора "благочинию и общественному порядку". Эта проблема затронута лишь Г.Ф. Шершеневичем, притом в самых общих чертах. Сомневаясь в возможности распространить действие ст. 1180 на такие синдикаты, как, напр., пароходный, где нет вовсе "товаров", он указывает далее, что современный "общественный порядок" построен на начале свободной конкуренции, и попытка устранить ее может быть рассматриваема как посягательство на этот общественный порядок; но, с другой стороны, тот же порядок имеет в основе своей свободу договора, и потому всякое соглашение, поскольку оно законом прямо не преграждено, должно быть рассматриваемо как согласное с установленным общественным порядком (стр. 496). Равным образом остается совершенно невыясненным - в применении к синдикатам - и понятие благочиния (добрых нравов).

С первыми попытками русских судов определить свое отношение к синдикатским договорам интересно сопоставить практику тех стран, законодательству коих известны аналогичные запретительные нормы о монополистических соглашениях. Параграфы 419 и 420 Французского уголовного кодекса запрещают соглашения о продаже какого-либо товара не ниже определенной цены или выше той, которая установилась бы при действии свободной конкуренции. Судебная практика, однако, настойчиво отказывается от применения этих статей, снабженных весьма суровой санкцией, к синдикатским соглашениям. Так, в обход прямого смысла закона суды отказались применить § 419 и 420 к соглашению, имеющему целью предупредить падение цен, и даже к соглашению, направленному на установление более выгодных цен, если только предприниматели не стремятся к монополизации всего рынка. Синдикатские соглашения не раз приводили к повышению цен, и прокуратура неоднократно возбуждала против виновных преследование по § 419 и 420, но суды не признавали обвинение доказанным. Остается поэтому лишь возможность аннулировать их в порядке art. 1131 в 1133 Code civil - по их противоречию добрым нравам или общественному порядку (ср. Каминка, стр. 103-109). Совершенно иной характер носит австрийская судебная практика. Параграф 4 закона 1870 г. о коалициях объявляет недействительными и наказуемыми предпринимательские соглашения, направленные на повышение цен во вред публике. При издании закона имелись в виду главным образом стачки мелких предпринимателей, в особенности производителей предметов первой необходимости, приводящие к местному вздорожанию жизни, но судебная практика не замедлила распространить § 4 и на крупнокапиталистические организации новейшего времени. Суды настойчиво аннулируют картельные соглашения, если только участники картелей не сумеют представить безусловных доказательств, что им совершенно чуждо всякое стремление повлиять на образовaниe цен (задание, вряд ли выполнимое). Картели пытаются обойти запрет § 4 включением в картельные договоры условий об обязательном третейском суде, но процессуальная новелла 1895 г. закрыла для них и этот путь, специально оговорив ничтожность третейских приговоров по картельным отношениям (ст. 23 и 30 Вв. зак.). Но суровое отношение закона и судебной практики не только не воспрепятствовало возникновению картельных организаций в Австрии, но даже не смогло задержать их широкое развитие: число картелей и их участников непрерывно возрастает, враждебное же отношение к ним судов в крайнем случае дает толчок лишь к полному слиянию предприятий, ускользающему из-под действия § 4 (Pick, Der Kartell-vertrag nach österreichischem Rechte, S. 15-17, 25, 40-41, 54-56). Эта бесплодность долголетней и систематической борьбы с предпринимательскими соединениями не может не быть поучительной и для русской судебной практики.

V

Если по вопросу об общей действительности картельных договоров в германской цивилистике образовалось opinio communis, то цивильно-правовые формы их являются, напротив, предметом самых оживленных споров и контроверз. С одной стороны, наука гражданского права не пришла еще к согласным выводам по отношению ко всем организационным формам, примененным картельной практикой. Многие из них сами по себе возбуждают непримиримые разногласия в юридической науке. С другой стороны, и картельное движение не всегда выливается в достаточно определенные и согласованные с юридической техникой формы. По свидетельству Hüttner'a, трудность различения отдельных организационных форм нередко вызывается исключительно тем, что сами участники не отдают себе отчета, какую именно форму они избирают, и думают лишь о материальной (деловой) стороне своего соглашения (S. 22-23). Но и там, где картельная организация выливается во вполне определенную форму, остается часто не устраненным известное несоответствие между новым хозяйственным образованием и ранее сложившимися типами товарищеских организаций. Отсюда - необходимость иной, специальной трактовки даже тех картелей и синдикатов, организационная форма коих по внешней структуре вполне отвечает тому или иному типу товариществ.

Уже при изложении классификации Мепzel'я мы имели случай отметить отсутствие единогласия в вопросе об организационной форме самых простых картельных соглашений - о минимальных ценах (так наз. Preiskonventionen). По мнению имперского суда, подобные соглашения "не являются товариществами в собственном смысле слова, но стоят все же близко к ним по своей юридической природе". На этом основании суд признал за членом картеля право требовать прекращения картельного договора при наличности justa causa - по правилам о товариществах гражданского права, отказав, однако, в применении всех названных правил (RG LIII, 19 ff.). Rundstein, напротив, признает картельное соглашение чисто отрицательного характера инноминатным договором и допускает наличность товарищества лишь там, где имеются хотя бы "зачатки организации", где создаются особые органы представительства и контроля; составление же общего оборотного капитала не представляется ему необходимым условием признания картеля товариществом: обязанность "взносов" (Beiträge) может заключаться в оказании услуг или в обязательстве следовать при сбыте товаров указаниям устава (S. 20; ср. Müller, S. 11 ff.). Flechtheim, однако, отказывается видеть в организации необходимый элемент договора товарищества, подчеркивая в то же время, что "даже самые примитивные картели имеют известную, хотя бы и мало развитую организацию". Признавая, что "взносы" могут выражаться в простом обязательстве воздержаться от определенных действий (в данном случае - от продажи ниже условленных цен), он констатирует все же, что, по мысли закона, из этих "взносов" - наряду с другими источниками - составляется товарищеское имущество (§ 718 BGB). Иначе говоря, закон предполагает как то, что взносы состоят не только из обязательств пассивно-отрицательного характера, так и наличность особого товарищеского имущества. Поскольку, однако, эта норма не имеет принудительного характера, картели подобного типа являются все же товариществами, хотя и не могут быть названы "нормальными" товариществами в смысле ВGВ. Постановления закона о товариществах распространяются на них в той мере, в какой этому не противоречит отсутствие особого товарищеского имущества (S. 139-140). Это по существу та же точка зрения, на которой стоит и имперский суд: применение той или иной нормы о товариществе определяется ее соответствием конкретным особенностям каждого отдельного картеля. При таких условиях спор о признании или непризнании картеля товариществом теряет свою остроту, тем более что даже и в картелях чисто отрицательного характера легко может образоваться особый капитал из штрафов и неустоек. Так, и в рассмотренном имперским судом деле вопрос о праве участника картеля требовать прекращения картельного договора в случае нарушения его одним из участников был разрешен судом согласно с правами о товариществах, невзирая на то, что сам картель не был им признан товариществом в собственном смысле слова.

Сложнее вопрос о разграничении картелей, организованных в форме товарищества гражданского права, от картелей, организованных в форме неправоспособного общества (nicht rechtsfähiger Verein). По силе § 21 BGB правоспособность могут приобретать, путем регистрации, лишь общества, не преследующие целей предпринимательской деятельности (dessen Zweck nicht auf einen wirtschaftlichen Geschäftsbetrieb gerichtet ist). Общества, преследующие таковые, признаются неправоспособными и подчиняются действию правил о товариществах (§ 54). Но в отличие от товариществ они обладают пассивной процессуальной правоспособностью (§ 50, 735 ZPO) и могут подвергнуться самостоятельному конкурсу (§ 213 КО); кроме того, и ответственность их членов определяется по несколько иным началам (ср. § 54 BGB). С другой стороны, неправоспособное общество, раз цель его будет признана лишенной предпринимательского характера, может быть внесено в реестр и тем превратиться в правоспособное - возможность, имеющая особо важное значение для картельного движения. Дело в том, что рядом с картелями, в качестве их предвестников, основателей и носителей картельной идеи, в Германии возник целый ряд так наз. "свободных хозяйственных" обществ для защиты общих экономических интересов. Как Ideal-Vereine, не преследующие целей предпринимательской деятельности, они претендуют на признание их правоспособности в порядке § 21 BGB, но наталкиваются нередко на сопротивление регистровых судов, признающих их цель противоречащей условиям § 21. Вместе с тем, однако, целый ряд действительных картелей внесен в тот же реестр. Tschierschky решительно высказывается против этой регистрации, утверждая, что германские картели вообще являются товариществами гражданского права, а не обществами и что в особенности недопустимо внесение их в реестр, так как цель каждого картеля всегда направлена на предпринимательскую деятельность (Kartell-Rundschau, 1913, N 11-12). Wassermann, напротив, пытается доказать, что форма общества не подходит лишь для синдикатов, для простых же картелей (Konditionenoder-Preis-Kartelle) является вполне подходящей; вместе с тем он не видит препятствий и к наделению последних правоспособностью в порядке § 21 BGB (Kartell-Rundschau, 1914, N 4).

Таким образом, признание того или иного типа картелей простым товариществом или неправоспособным обществом связано с определенными практическими последствиями, но задача разграничения крайне усложняется отсутствием общепризнанной точки зрения на юридическую природу неправоспособного общества и его отличительные признаки. По мнению некоторых, неправоспособное общество вообще идентично с товариществом гражданского права (Bauch, S. 28). Господствующее мнение считает оба института совершенно различными, но расходится в определении основных признаков понятия неправоспособного общества. Тогда как одни придают решающее значение тому, противостоит ли общество своим членам, как особое единое целое, и признается ли оно за таковое в обороте (Rundstein, S. 26), другие требуют наряду с тем наличности самостоятельной организации, аналогичной организации юридических лиц, не ставя, однако, непременным условием для понятия общества текучесть личного состава или независимое положение правления (Wassermann, K.-R., 1914, N 4, S. 250), третьи же именно в двух последних моментах усматривают основное отличие общества от товарищества (Tschierschky, K.-R., 1913, N 11, S. 880 ff.). В применении к картелям все эти разногласия приобретают еще более острый характер, главным образом в связи с общим вопросом о пригодности той и другой формы для целей картельного движения. Так, Tschierschky считает форму общества вообще неприменимой для картелей на том основании, что картельный договор предполагает точно отграниченный круг участников, исключает присущее обществу подчинение отдельного члена большинству и ставит в узкие рамки деятельность правления (K.-R., 1913, N 11, S. 880 ff.). Wassermann же, напротив, находит, что большинство картелей допускает вступление новых членов и стремится лишь затруднить выход старых и что для картельных соглашений, нормирующих исключительно условия поставок (Konditionen-Kartelle), ни господство большинства, ни независимое положение правления отнюдь не представляются злом, а тем более злом неустранимым, так как и то и другое может быть ограничено по уставу (K.-R., 1914, N 4, S. 250-251).

Столь же противоположные суждения высказаны названными авторами и по вопросу о регистрации картелей. Tschierschky возражает против нее не только потому, что картели вообще не являются обществами, но и потому, что цель каждого картеля неизбежно направлена на предпринимательскую деятельность; хотя бы картель и не заключал никаких возмездных сделок с третьими лицами, хотя бы вся прибыль поступала непосредственно в распоряжение его членов, основная цель картеля все же - доставление его членам непосредственных экономических выгод, что исключает возможность подведения его под понятие Ideal - Verein'a (K.-R., 1913, N 12, S. 967-970). Wassermann признает этот вывод по отношению к синдикатам, но высказывается за регистрацию остальных картелей (без продажной конторы), ограничивающихся соглашениями об условиях поставок или ценах; простое преследование обществом "хозяйственных целей" и даже "операций хозяйственного характера" еще не составляет предпринимательской деятельности в смысле § 21 BGB; под него подпадает лишь планомерное заключение возмездных сделок с третьими лицами, чего нет в простых картелях (K.-R., 1914, N 4, S. 252 ff.).

С вопросом о регистрации картелей в порядке § 21 BGB связана проблема значительной практической важности. Картели - правоспособные общества отвечают перед третьими лицами исключительно в размерах своего общего имущества. В картеле - товариществе или неправоспособном обществе к этой ответственности привступает личная ответственность участников картеля. Для цивильно-правовой борьбы со злоупотреблениями картелей в порядке § 823, 826 и 831 BGB это различие в условиях ответственности имеет решающее значение: привлечение к возмещению ущерба имущества самих участников картеля является наиболее действительным средством для борьбы с Kartellzwang'ом (Tschierschky, K.-R., 1914, N 12, S. 969-970). С другой стороны, наделение картеля правоспособностью отражается и на положении отдельных его членов: в картеле-товариществе каждый участник вправе требовать прекращения договорной связи в любой момент при наличности justa causa (§ 723 BGB), в картеле - правоспособном обществе его право выхода может быть практически сведено на нет, поскольку устав может обусловить выход предупреждением о нем за два года (§ 39 ВGВ; Tschierschky, K.-R., 1913, N 11, S. 883-884). Отчуждение предприятия само по себе еще не освобождает участника картеля от его обязанностей по картельному договору, если только противное не предусмотрено в самом договоре. Если это отчуждение и создает для владельца невозможность дальнейшего выполнения картельного договора, подобная невозможность намеренно создана им самим и падает, по силе § 275-276 BGB, на его ответственность (RG XLVIII, 315 ff.).

Оставляя в стороне вопрос о цивильно-правовой структуре картелей, учрежденных в форме товариществ полного, акционерного и с ограниченной ответственностью (в германской литературе он не возбуждает особенных контроверз), мы остановимся в дальнейшем лишь на организации синдикатов. Там, где наряду с продажной конторой создается особая организация владельцев предприятий, она принимает обычно форму товарищества гражданского права - по определению одних (Flechtheim, S. 25; Hüttner, S. 50; Müller, S. 18), форму неправоспособного общества - по определению других (Rundstein, S. 26; Bauch, S. 29). Это - общий спор о разграничении товариществ от неправоспособных обществ, которого мы коснулись выше. В такой же мере спорна юридическая квалификация взаимоотношений между организацией владельцев объединенных предприятий, с одной стороны, и продажной конторой - с другой. Является ли контора членом товарищества или органом его, или стоит вне товарищества и связана с ним какой-то особой обязательственной связью? Имперский суд не без колебаний высказался за наличность товарищеского договора (RG 4. I. 1905); того же взгляда - Müller (S. 32 ff.), Schülein (S. 40-41) и Flechtheim (S. 34). Hüttner считает его своеобразным договором, хотя и родственным договору товарищества, но не являющимся все же таковым в техническом смысле (S. 53). Rundstein, напротив, признает контору органом картеля, созданным самим же картелем (S. 29). Еще более спорен вопрос о юридической природе взаимоотношений отдельного члена синдиката и продажной конторы. Синдикатский договор возлагает на каждого участника обязанность поставлять свои изделия исключительно продажной конторе, на продажную контору - обязанность принять их от него. При этом синдикатские договоры говорят о "продаже" изделий конторе и характеризуют последнюю как Selbstkäufer, а цену, по которой производится расчет, - как "покупную цену". Но есть ли это действительно договор купли-продажи? Практика имперского суда не отличается в этом вопросе большой определенностью. В некоторых решениях суд признает синдикатский договор куплей-продажей (но лишь попутно и не делая юридических выводов), в других, наоборот, сомневается в возможности подобной квалификации, но не дает и иной, в третьих же - определяет его также лишь с отрицательной стороны, отвергая предположение о комиссионном договоре и поручении. Нет единогласия и в литературе Rundstein (S. 31 ff.) и Bauch (S. 61 ff.) высказываются за комиссионный договор, Kestner (S. 148) - за куплю-продажу, Hüttner (S. 85-89) - тоже за куплю-продажу, но в том смысле, что сделкой купли являются лишь отдельные поставки, сам же синдикатский договор может быть определен как своеобразное правоотношение, как pactum de contrahendo. Schülein (S. 41), напротив, характеризует все отношение как договор товарищества. На ту же точку зрения стал и Flechtheim. Его аргументация заслуживает быть отмеченной с точки зрения общих приемов цивилистического анализа картельных отношений. Исходная точка зрения Flechtheim'а - та, что синдикатский договор, несмотря на все разнообразие охватываемых им отношений, является единым договором. Поэтому и отношения по поставке образуют лишь часть общих товарищеских отношений между членами синдиката и конторой. Сущность синдицирования - во взаимной гаpaнmиu определенной доли в общем сбыте, вознаграждающей участника синдиката за принятые им на себя ограничения. Экономически - контора выполняет роль посредника, организуя сбыт и тем осуществляя взаимную гарантию всех участников. Юридически - в этом и заключается ее основная обязанность как члена товарищества. С другой стороны, и обязанность поставки, лежащая на участниках синдиката, есть лишь одна из их основных товарищеских обязанностей по картельному договору (наряду с обязанностью нормировки производства и др.). Правда, к этим главным обязанностям могут привступить другие, выходящие за рамки товарищеского договора; тогда это будет смешанный договор, причем именно с договором товарищества может быть связано наибольшее количество отношений иного договорного типа. Но при всем том он остается договором товарищества - пусть смешанным: на него в целом прежде всего распространяется действие норм о товариществе; к дополнительным отношениям иного типа могут получить соответствующее применение и другие нормы (S. 39-41).

Вопрос о юридической природе синдикатского договора имеет не только теоретический характер. Признание его товариществом влечет за собой применение § 723 BGB и, следовательно, прежде всего признание за отдельным участником права на выход из синдиката при наличности уважительных оснований к тому (justa causa). Flechtheim видит в этом необходимый коррелят обязанностей члена синдиката, получающий особое значение при обнаруживающейся тенденции к долгосрочным картельным договорам (S. 41-43). Но как указал Kestner, именно это широкое право выхода и стремятся обойти синдикаты, формулируя свои договоры поставки как куплю-продажу: нарушение договора купли-продажи одним из участников - в отличие от товарищества - не дает права отказаться от договора остальным. Сам Kestner, мы видели, стоит на той же точке зрения (S. 148).

VI

В русской литературе и судебной практике вопрос о цивильно-правовых формах картелей и синдикатов еще не получил надлежащего освещения. Судебная практика по вопросу исчерпывается решениями Киевского окр. суда (от 13/27 марта 1895 г.) по делу киевского синдиката сахарозаводчиков с Баскаковой и Петроградского комм. суда (от 19 января 1913 г.) по делу продажной конторы синдиката "Продуголь" с Южно-Русским Днепровским и Государево-Байракским обществами. В первом случае суд имел перед собой примитивную картельную организацию (без продажной конторы) - с бюро из 16 лиц как единственным органом. Когда наследница одного из участников синдиката отказалась от исполнения договора, бюро предъявило к ней иск, отклоненный судом на том основании, что члены бюро не имели права выступить самостоятельными истцами - без уполномочия всех участников соглашения ("Журнал Петроградского Юридического Общества", 1895, N 8, стр. 125-142)[94]. Г.Ф. Шершеневич находит взгляд практики "совершенно правильным", так как "синдикат не образует юридического лица. Он не имеет представительства. Хотя бы он и организовал "бюро представителей", - это будет представительство отдельных предпринимателей, вошедших в состав синдиката, а не представительство самого синдиката" (стр. 493). Вместе с тем автор высказывается против утверждения Rundstein'a, что синдикаты в большей части действуют в форме товариществ: "для этого считают достаточным, если у синдиката создается свой орган, направляющий все дело производства и сбыта. Но для товарищества необходимо особое имущество, которое и определяет его имущественную самостоятельность. Пока этого нет, самостоятельными хозяйственно остаются предприниматели. Если же орган распоряжается всем имуществом отдельных предприятий, то синдикат приобретает ту хозяйственную и юридическую самостоятельность, которая несовместима уже с самостоятельностью предпринимателей" (стр. 493-494). Необходимо отметить, что Rundstein в указанном месте (S. 24) говорит исключительно о товариществах гражданского права, Г.Ф. Шершеневич же, судя по контексту, имеет в виду прежде всего торговые товарищества и во всяком случае юридические лица. Так его понимает и В.И. Синайский. Соглашаясь, что "одного органа, направляющего все дело производства и сбыта, недостаточно для признания за синдикатом значения юридического лица", он находит, однако, неправильным представление об особом имуществе синдиката как совокупности всех имуществ отдельных предприятий: "особое имущество у синдиката может быть, напр., в виде общей кассы, создаваемой из отчислений и штрафов" (стр. 51). Сам В.И. Синайский видит отличительный юридический признак синдиката (от треста) в том, что "синдикат, как союз самостоятельных предпринимателей, есть прежде всего простой союз, товарищество, а не юридическое лицо", но тотчас же оговаривается: "было бы, однако, неправильно думать, что синдикат не может иметь юридической личности...; синдикаты возникают в жизни под видом товариществ торгового и гражданского права и, следовательно, в известных случаях выступают в жизни в качестве юридического лица" (стр. 4-5). Аналогично высказывается и А.Ф. Федоров: "на... почве сохранения самостоятельности участников, если синдикаты не выливаются в форму товарищеской организации (курсив наш. - А.В.) с каким-либо центральным органом во главе для внешнего представительства и контроля и с общим оборотным фондом, - они лишены характера юридического лица, а потому не может быть и представительства от лица синдиката" (стр. 549).

Эту связь вопроса об организационных формах картелей и синдикатов с проблемой юридического лица мы хотели бы особенно подчеркнуть для русских цивилистов. При разграничении картелей - товариществ от картелей - неправоспособных обществ германским юристам пришлось непосредственно столкнуться [со связью] и привлечь к своему анализу теории Gierke, Meurer'a, Binder'a и др. По всей вероятности, и русское картельное движение, при переходе к более сложным организационным формам, поставит перед отечественной цивилистикой ту же проблему - в применении к условиям русского права. Нельзя не пожелать, чтобы она оказалась к тому времени достаточно вооруженной как в области общих вопросов о юридическом лице, так и в вопросе об отдельных типах гражданских и торговых товариществ. В данный момент в этом не чувствуется особой потребности только потому, что большинство русских синдикатов прибегло к учреждению продажных контор в виде обычных акционерных компаний, не создавая особых организаций участников синдиката наряду с конторой. Объединение достигается путем стереотипных договоров конторы с отдельными участниками, передающими ей сбыт своих продуктов. Эти сепаратные договоры облекаются обычно в форму договоров комиccиu; так же характеризует их и А.И. Каминка (Предпр. союзы, стр. 28-29). На иную точку зрения стал Петроградский комм. суд - в вышеуказанном решении по делу Южно-Русского Днепровского общества с продажной конторой синдиката "Продуголь" (обществом для торговли минеральным топливом Донецкого бассейна): как видно из договора, предметом его является передача истцом ответчику исключительного права продажи всякого минерального топлива, добываемого из всех рудников, которые эксплуатируются истцом (п. 1), причем общество, во-первых, определяет по своему усмотрению[95] условия и цены продажи, а равно и условия платежа... (п. 5), оставляя за собой право изменять основные цены истца на уголь и кокс при условии одновременного изменения в одинаковую сторону и в том же размере основных цен всех остальных контрагентов (п. 28), а, во-вторых, ежегодно определяет для истца то процентное участие (квантум), на вывоз которого он имеет право в общем количестве топлива, вывозимого всеми контрагентами по совокупности (п. 14)... То положение, в которое поставил себя истец к ответчику по условиям договора, совершенно исключает возможность признать их взаимные юридические отношения за отношения комитента к комиссионеру. От комитента, конечно, зависит передать исключительное право продажи своего товара комиссионеру и тем ограничить себя в праве распоряжаться своим товаром. Но если при этом комиссионер устанавливает для комитента цену его товара и известный максимум, свыше которого последний не может ни передать ему для продажи товара, ни сам продать таковой, то подобного рода соглашение противоречит самой природе договора комиссии и по существу своему является сделкой, которая имеет совершенно другую цель... Обсудив содержание положенного в основу иска договора от 10 марта 1909 г., суд находит, что под видом договора комиссии общество для торговли минеральным топливом Донецкого бассейна заключило со своими контрагентами, а в том числе и с истцом по настоящему делу, договор товарищества (по делу той же конторы с Государево-Байракским обществом судом было вынесено аналогичное решение).

Эти решения интересны не только как первая попытка юридической квалификации договоров продажной конторы с членами синдиката. Характерно именно признание этих договоров договорами товарищества; ту же тенденцию мы имели возможность констатировать в германской литературе - по отношению к аналогичным договорам поставки. К сожалению, Сенату не пришлось высказаться по данному вопросу: решения были, правда, обжалованы ответчиком в Сенат, но истцы до слушания дела отказались от своих исков. Равным образом и в цивилистической литературе мы не нашли ни одного отклика на решения Петроградского комм. суда.

Остается упомянуть о попытке картелей организоваться в форме профессиональных обществ предпринимателей - в порядке правил 4 марта 1906 г. Гос. Совет при обсуждении названных правил признавал регистрацию синдикатских организаций недопустимой, но в самом законе эта идея не нашла определенного выражения. Согласно ст. 1 разд. I "обществом... почитается соединение нескольких лиц, которые, не имея задачей получение для себя прибыли от ведения какого-либо предприятия, избрали предметом своей совокупной деятельности определенную цель"; по силе же ст. 1 разд. II "профессиональные общества имеют целью выяснение и согласование экономических интересов... или поднятие производительности принадлежащих им (членам общества. - А.В.) предприятий" (ср. ст. 44 Устава о пром. ф.-з. и рем.). Так как распределение районов сбыта, установление общих условий поставок или минимальных цен и другие задачи картельных организаций не предполагают получения прибыли для самой организации от ведения ею предприятия, но имеют своей целью лишь "согласование экономических интересов" отдельных участников и "поднятие производительности принадлежащих им предприятий", ряд картелей и был зарегистрирован в порядке правил 4 марта 1906 года (Лурье, стр. 30 и 37; ср. Загорский, Синдикаты и тресты, 1914, стр. 245). Мы имели случай констатировать аналогичное явление в германской картельной практике. Но там весь вопрос остается исключительно в границах частного права и толкования § 21 BGB. В Poccии это прежде всего вопрос административного права, хотя ст. 1 разд. I (в этой своей части) и очень близка по своему составу к § 21 BGB.

Административная практика прибегла для борьбы с картельными организациями к ст. 33 разд. I правил, по силе которой подлежат закрытию общества, преследующие противозаконные цели. В 1909 г. на этом основании было закрыто общество петроградских кирпичных заводчиков, причем [судебное] присутствие об обществах и союзах рассматривало синдикатские функции как действия, воспрещенные уголовным законом. Для борьбы с картельными организациями присутствия могут, сверх того, использовать ст. 6 разд. I, не допускающую регистрации обществ, преследующих "воспрещенные уголовным законом" цели (Лурье, стр. 38-40).

VII

Широкое развитие картелей и синдикатов ставит пред государством задачу "исключительной сложности: признать явление, доказавшее свое право на существование, достаточно сильное для того, чтобы завоевать себе подобающее ему в общем строе отношений положение, и вместе с тем устранить все те вредные его стороны, которые грозят не только ухудшить экономическое положение более слабых, но и подорвать основы общежития, сосредоточив в руках немногих такую страшную силу, с которой засим окажется не по плечу борьба даже и органам государственной власти". Поэтому "все усилия юристов и экономистов должны быть направлены на то, чтобы выработать те формы, создать те гарантии, при которых эти организации, принося обществу всю ту пользу, которую можно извлечь из этой комбинации капиталистического и предпринимательского элементов, приносили бы ему вместе с тем минимум вреда" (Каминка, Предпр. союзы, стр. 7-8 и 127).

К этой точке зрения приводит цивилиста прежде всего изучение положительного законодательства и картельной практики в странах Старого и Нового Света: как уголовные, так и гражданско-правовые запреты оказались равно бессильными в деле борьбы с картелями и трестами. Отсюда - необходимый вывод: "как бы мы ни относились к этим союзам, о запрете их не должно быть, не может быть и речи" (Каминка, стр. 128; ср. Rundstein, S. 95). Еще важнее другой вывод, которым определяется все отношение цивилиста к проблеме картельного (синдикатского) законодательства: "борьба с предпринимательскими союзами или, точнее, со злоупотреблениями в этой области должна быть направлена не на те юридические формы, в которые облекается их деятельность, но на саму деятельность. Формы совместной деятельности, как таковые, не должны быть предметом запрета, они могут и должны быть предметом нормировки" (Каминка, стр. 128). Именно в этом вопросе проявляется с наибольшей определенностью принципиально цивилистическая точка зрения на приемы и цели картельного законодательства. Разные формы совместной деятельности в сфере промышленной и торговой жизни, говорит А.И. Каминка, не должны служить, как таковые, ни предметом поощрения, ни предметом преследования со стороны законодателя. Сами по себе они не представляют ни абсолютных достоинств, ни абсолютных недостатков, но лишь своеобразные особенности. В силу этих особенностей одна форма товарищеской организации представляется более пригодной в одних условиях, для осуществления одних задач, другая, совершенно негодная в этих условиях и для этих задач, представляет, однако, незаменимые преимущества в другой обстановке и для достижения других целей. Выбор наиболее подходящей формы надо предоставить самой жизни, сознательному отношению самих участников этих товарищеских организаций... Это, конечно, отнюдь не обозначает того, что законодатель должен оставаться пассивным свидетелем деятельности этих товарищеских организаций. У него при этом остаются чрезвычайно важные функции, которые должны только быть поставлены в надлежащие границы: он должен дать разного рода организациям формулировку, наиболее соответствующую их существу, и устранить из их деятельности все то, что представляется нежелательным с точки зрения народного хозяйства, тех задач, на страже которых должна стоять государственная власть. Но с этой точки зрения желательной или нежелательной не может быть та или другая форма совместной деятельности. Желательны или нежелательны могут быть результаты этой совместной деятельности; совершенно безразлично, в какие формы эта совместная деятельность будет облечена. Поэтому и борьба с предпринимательскими союзами должна быть направлена не на те юридические формы, в которые облекается их деятельность, но на самую деятельность (стр. 81-82 и 128).

К аналогичному выводу, но под влиянием практических соображений, приходит и Rundstein: "с того момента, как законодатель будет усматривать опасность в форме союзов и подвергать запрету или контролю лишь соединения, выливающиеся в одну определенную форму, предприниматели приложат все усилия к тому, чтобы добиться запретных результатов при помощи другой, не подходящей под признаки закона, формы" (S. 92). На ту же точку зрения стал и предварительный проект министерства торговли, опубликованный в "Праве" (1914, N 23): ст. 1 распространяет проектируемые правила на все "временные соглашения, длящиеся союзы и полные слияния" двух или нескольких предприятий между собой или с третьим предприятием, поскольку их целью является регулирование массового производства, сбыта или цен. А.И. Каминка считает, что "законопроект пошел принципиально по совершенно правильному пути", ибо "любая форма может прикрыть собой деятельность, носящую по существу картельный характер", и находит лишь недостаточно содержательным определение самой цели картельного соглашения ("Законопроект о синдикатах и трестах" - "Право", 1914, N 26, стр. 1989).

Итак, законодательной нормировке должны быть подчинены все монополистические соединения независимо от их организационных форм. Но значит ли это, что законодатель вообще должен отказаться от выработки специальных нормативных определений (Normativ-bestimmungen) для картелей и синдикатов, аналогичных тем, которые предусмотрены торговым уложением для товарищеских соединений? В литературе мнения расходятся. Rundstein, констатируя, что картели при данных условиях выступают в форме товариществ с ограниченной ответственностью, акционерных компаний и т.д., считает, однако, предусмотренные для них в законе нормативные определения недостаточными для картелей и синдикатов. Так, наряду с продажной конторой, организованной в форме торгового товарищества, может функционировать сам картель как товарищество гражданского права или неправоспособное общество; в тех же случаях, когда рядом с конторой нет самостоятельной организации и участники синдиката объединяются лишь стереотипными договорами каждого из них с конторой, сам картель базируется не на выступающей одиноко и самостоятельно конторе, а на ее договорах с отдельными участниками. И в том и в другом случае имеются известные особенности, исключающие возможность приурочения картельных организаций к обычным типам акционерных и других товариществ. Для картелей и синдикатов должны быть созданы поэтому особые нормативные определения (частью диспозитивного, частью принудительного характера), но настолько широкие и общие, чтобы не было стимулов к их обходу и применению иных форм объединения (напр., трестирования). Вместе с тем должна быть произведена и общая реформа законодательства о хозяйственных корпорациях: если существующие товарищеские формы не подвергнутся соответствующему изменению, картели получат возможность отступить от нормального типа и приспособиться к другим, более для них удобным, организационным формам. В частности, Rundstein считает возможным выработать такой тип нормального картеля, при котором была бы запрещена организация самостоятельных продажных контор в форме торговых товариществ; поскольку за картелями была бы признана правоспособность, контора считалась бы простым органом картеля, чем было бы избегнуто искусственное соединение путем сепаратных договоров поставки. Ближайшим и важнейшим результатом явилось бы упрощение картельной организации (Rundstein признает, однако, что подобные ограничения могут послужить толчком к полному слиянию предприятий). В дальнейшем Rundstein высказывается за издание принудительных нормативных определений в защиту интересов меньшинства. Закон должен потребовать квалифицированного большинства или даже единогласия для более важных постановлений картеля, определить точнее правомочия органов картеля по отношению к отдельным членам, предоставить суду право уменьшения картельных неустоек, обеспечить отдельному участнику широкое право выхода из картеля и т.д. (S. 96-102).

Menzel считает необходимым принудить все организованные картели конституироваться в форме обществ (Vereine), ибо они выступают в обороте как юридические лица и затрагивают не только интересы своих членов, но и интересы третьих лиц; лишь неорганизованные картели могут быть освобождены от этой обязанности, поскольку связь участников в них имеет примитивный и обычно краткосрочный характер. Если ни одна из предлагаемых действующим законодательством корпоративных форм не подходит для картелей, должен быть издан специальный закон, предусматривающий особый тип картельных корпораций - притом по образцу публичных, а не частных корпораций (S. 29-30). Независимо от того, должно ли быть вообще реформировано законодательство о хозяйственных корпорациях - в особенности об акционерных компаниях, - законодатель должен принять во внимание не только интересы участников и кредиторов корпорации, но и интересы общества, должен обеспечить государственной власти возможность охраны публичных интересов (S. 69, 77).

В русской литературе за издание "примерных уставов", чем будет "облегчено возникновение предпринимательских союзов", высказался В.И. Синайский (стр. 8). Равным образом и практики картельного движения считают необходимыми "уставные нормы" общего характера - для всех объединений и специального - для отдельных картелей, включаемые в их уставы "в зависимости от вида и экономической силы объединения"; в частности, именно при помощи этих "уставных норм" должны быть проведены ограничение прав большинства и защита интересов меньшинства (Фармаковский, К вопросу о законодательном регулировании синдикатов и трестов, 1910, стр. 49-52).

Иначе подходит к вопросу А.И. Каминка; разные формы совместной деятельности, к которым прибегают предпринимательские союзы, не составляют их монополии; к ним прибегают и другие хозяйственные организации. Поскольку же все решительно виды договорных соединений и товарищеских организаций могут быть и бывают использованы картельными организациями, вопрос о картелях вовсе не есть вопрос об особой форме соединения. Формы эти в общем не нуждаются в особом приспособлении в тех случаях, когда ими пользуются для картельных целей. Таким образом, вопрос об отношении законодательства к предпринимательским союзам прежде всего сводится к вопросу о том, в какой мере в данном законодательстве правильно нормируются разные формы товарищеских организаций. Серьезные вопросы могут быть связаны при этом лишь с акционерными компаниями, которые являются излюбленной формой для всех крупнокапиталистических организаций. С этими оговорками можно утверждать, что наиболее существенный вопрос о правильной организации союзов предпринимателей - это вопрос о правильной организации акционерных компаний. Из этого, конечно, не следует, что большая сложность задач, выполняемых акционерными компаниями, носящими картельный характер, не создает необходимости особых мер вмешательства со стороны государства. Но вмешательство это может выразиться лишь в виде модификаций той формы, которая должна быть создана законодателем для акционерных компаний. Чем будет совершеннее эта форма, тем легче будут даваться ее модификации, тем реже будет и сама необходимость в таких изменениях. Вообще же говоря, картельное соглашение может быть облечено в форму любого договорного или товарищеского соединения, и лишь ввиду сравнительной сложности картельных соглашений и в целях надзора над картелями необходимо было бы потребовать письменной и даже нотариальной формы соглашения (Предпр. союзы, стр. 129, 133, 136 и 151-152). Flechtheim также сомневается в целесообразности специальной товарищеской формы или нормального устава для картелей и думает, что потребности в подобной законодательной мере вообще не ощущается: картельная практика прекрасно использовала предложенные ей действующим правом формы (S. 7). Равным образом и проект Министерства торговли предоставляет объединяющимся предпринимателям полную свободу в выборе способов и формы объединения: "договоры, которыми устанавливаются предпринимательские объединения, могут быть заключаемы словесно или письменно, домашним или нотариальным порядком, или же определяются уставом, соответственно тому, какая форма требуется законом для того или другого рода договорного соединения" (ст. 2). Проект требует лишь, чтобы в договорах, совершаемых в письменной форме, были указаны основные данные (названия объединяющихся предприятий, цель и срок объединения и т.д.) - на предмет регистрации объединения в Министерстве торговли (ст. 4). По мнению А.И. Каминки, проект идет даже "слишком далеко", ибо "такое сложное соглашение, на которое к тому же проект имеет в виду возложить такую сложную обязанность внесения ряда сведений в торговую запись, далее составление годовой отчетности, нуждается в письменной форме в момент своего возникновения" ("Право", 1914, N 26, стр. 1991).

VIII

Будут ли созданы для картелей особые нормативные постановления, примерные уставы и т.п., как требуют того Menzel (S. 29), Rundstein (S. 96 ff.) и В.И. Синайский (стр. 8), или же законодатель предоставит объединяющимся предпринимателям полную свободу в выборе формы объединения, как предполагают А.И. Каминка (стр. 129 и 133) и проект Министерства торговли (ст. 2), - в основу картельного законодательства одинаково должен быть положен принцип публичности картельных соглашений и государственного контроля над картельными организациями. В этом сходятся представители всех направлений (Menzel, S. 69-70; Rundstein, S. 103-109; Синайский, стр. 8-9; Каминка, стр. 140-146). "В синдикатах и трестах, - пишет В.И. Синайский, - можно видеть одну из побед человеческого ума над жизненными стихиями. Можно любоваться этой победой, гордиться ею, но все же при условии, если синдикаты и тресты будут вести свою работу на глазах общества и государства, не будут бояться дневного света" (стр. 8). Rundstein усматривает в обязанности публичности первую и основную меру картельного законодательства - притом меру принципиально самостоятельную, а не подготовительную. Ее назначение - отнюдь не в подготовке будущего картельного законодательства, которое еще должно быть создано. Публичность не может считаться средством для достижения еще неизвестной цели; она - автономное мероприятие, обладающее своей собственной целью: "сделать картельное движение общеизвестным" (S. 104). С еще большей определенностью формулирует эту цель А.И. Каминка: "до тех пор, пока вопрос ставился просто - допускать или запрещать такую-то форму совместной деятельности, можно было рассуждать, исходя из общих соображений, частью руководясь общими симпатиями или антипатиями. Теперь, когда речь идет о том, что признать надо, но вместе с тем необходимо поставить деятельность эту в определенные границы в зависимости от особенностей картеля, то для того, чтобы наметить эти границы, общих рассуждений должно было оказаться недостаточно: необходимо внимательное изучение данных предпринимательских союзов... Только такое изучение может дать нам, во-первых, ответ на вопрос, какого рода вмешательство необходимо в деятельность союза, и, во-вторых, дать нам возможность это вмешательство действительно осуществить. Запрещать может и невежественное правительство... регулировать явления, в такой мере сложные, может лишь правительство, хорошо осведомленное" (Предпр. союзы, стр. 139).

Нет разногласий и в вопросе о способах осуществления принципа публичности: по общему признанию, он должен быть осуществлен путем обязательной регистрации всех картельных соглашений и организаций (Menzel, S. 69; Rundstein, S. 105; Синайский, стр. 8; Каминка, стр. 140). В.И. Синайский допускает, правда, возможность иной формы публичности: "правительственное разрешение для возникновения синдикатов, трестов и иных предпринимательских союзов", но и ему "простая, официальная их регистрация" представляется более целесообразной (стр. 8). Регистрации должны подлежать все соглашения и организации, преследующие картельные (монополистические) цели. Если обязанность публичности будет поставлена в зависимость от той или иной формы объединения, легко может случиться, что картели будут принимать менее подходящую для них форму, лишь бы избавиться от тягостной для них обязанности. В результате картель примет несвойственную ему форму - и в то же время вред, приносимый его деятельностью, нисколько от этого не уменьшится (Каминка, стр. 141; cp. Rundstein, S. 105; Menzel, S. 61). Проект Министерства торговли подчиняет поэтому регистрации все предпринимательские объединения, указывая необходимый состав договоров, совершаемых в письменной форме, и требуя сообщения министерству тех же сведений относительно договоров, заключаемых словесно (ст. 4). Виновные в открытии действий предпринимательского объединения без соблюдения установленных правил подвергаются тюремному заключению и денежным взысканиям не свыше 10 т.р. (ст. 9 и 11971); вместе с тем проект предоставляет министру торговли право предъявить в суде гражданский иск о закрытии объединения (ст. 7-б). А.И. Каминка считает подобную коммуляцию тюремного заключения и денежного штрафа "чрезмерной и ненужной" строгостью: открытие действий картеля без соблюдения необходимых формальностей возможно и без злого умысла - вследствие простого недоразумения и т.д.; понятие предпринимательского объединения, даваемое ст. 1 проекта, не в такой мере ясно, чтобы никогда не могло возникнуть сомнений, подпадает ли то или иное соглашение под действие проекта ("Право", 1914, N 27, стр. 2069-2070). Что же касается цивилистических средств побуждения к регистрации, то А.И. Каминка сомневается в целесообразности признания недействительным картельного соглашения, не внесенного в реестр: "эта мера представляется превосходным цивилистическим средством побуждения к соблюдению закона там, где договор заключается между немногими контрагентами, где действие его лишь в слабой степени затрагивает интересы третьих лиц. Наоборот, там, где с существованием данного отношения связаны интересы большого круга лиц... приходится ограничивать действие положения о недействительности соглашения оговоркой о том, что на эту недействительность виновники невнесения в регистр в своих расчетах с третьими лицами не могут ссылаться. Далее, что и в своих взаимных расчетах виновники не могут ссылаться на эту недействительность для того, чтобы уклониться от какого бы то ни было расчета... Таким образом, дело сводится только к признанию соглашения недействительными на будущее время" (Предпр. союзы, стр. 150-151). По-видимому, к признанию незарегистрированного картельного соглашения недействительным лишь на будущее время сводится и требование В.И. Синайского о "немедленном прекращении" незарегистрованного предпринимательского союза (стр. 8), равно - определение ст. 7-б министерского проекта о гражданских исках министра торговли, направленных на "закрытие предпринимательских объединений". Menzel же (S. 72) и Rundstein (S. 107-108) вообще ограничиваются требованием денежных штрафов и решительно отвергают предложение Landesber-ger'a связать действительность картельного договора с его регистрацией ("что не занесено в реестр, то недействительно").

Что должно быть внесено в картельный реестр? Landesberger, один из первых исследователей проблемы картельного законодательства, высказался за необходимость регистрации, наряду с картельными уставами, постановлений картеля, направленных на установление цен, производственных долей и условий закупок и сбыта. Эта идея, однако, не встретила сочувствия ни в германской, ни в русской литературе. По образному выражению Мепzel'я, "реестр, по своей природе, может показать лишь анатомическую структуру организации, но не ее физиологический жизненный процесс" (S. 70). Rundstein считает регистрацию картельных постановлений трудно проводимой и обременительной для картелей мерой, ведущей к ограничению свободы оборота (S. 107). По мнению А.И. Каминки, каждый реестр имеет своей целью облегчить всем тем, кто сталкивается с данным кругом правоотношений, ознакомление с важнейшими фактами, относящимися к той или иной организации. Сообразно с этим реестр должен отличаться легкой обозреваемостью. Если же его обратить в деловой архив, загромоздить всей массой договоров предпринимательского союза с третьими лицами и постановлений его органов, то прежде всего исчезнет именно легкая обозреваемость реестра. Приобретет ли он вместе с тем положительные свойства делового архива, представляется весьма сомнительным. Регистрационное учреждение будет, очевидно, лишено возможности критически отнестись к той массе договоров и постановлений, которые будут ему сообщаться. При желании картельных организаций вся эта масса сведений может представить такой хаос, в котором неспециалист вообще не сумеет разобраться. Между тем то, на что имеет бесспорное право каждое предприятие, - торговая тайна - будет совершенно уничтожено, по крайней мере для добросовестных предпринимателей. Каждый картель заключает ряд самых разнообразных договоров с третьими лицами: одним продаются товары по одним ценам, другим - по другим; одним делаются льготы и уступки, другим - нет и т.д. Все это - совершенно неизбежные спутники современного торгового оборота; они сделались бы совершенно невозможными, если бы каждый договор или каждое постановление картеля подлежало бы внесению в реестр (Предпр. союзы, стр. 143-144; "Право", 1914, N 26, стр. 1996-1997).

Если, однако, обязанность публичности будет ограничена сообщением основных данных, относящихся к составу, средствам и организации картелей, та цель, ради которой эта обязанность устанавливается, не будет достигнута: по этим данным нельзя будет следить за деятельностью картельных организаций. Необходимым дополнением регистрации признается поэтому предоставление особому органу надзора за картелями права на получение всех тех данных, которые окажутся ему необходимыми, чтобы составить полную картину хозяйственной деятельности того или иного картеля. Само собой разумеется, что сведения, получаемые этим путем, не должны заноситься в картельный реестр (Каминка, стр. 144-145; Menzel, S. 70-71; Rundstein, S. 107-108). Наряду с тем на картели и синдикаты может быть возложена обязанность представления ежегодных отчетов об их деятельности (Синайский, стр. 9).

Эти основные положения, в общем и целом, восприняты и проектом Министерства торговли. Статья 4 ограничивает круг сведений, сообщаемых предпринимательским объединением министерству для целей регистрации основными данными о составе, средствах и организации объединения: министерству должны быть сообщены названия (фирмы) объединяющихся предприятий, отрасль производства и торговли каждого предприятия, цель объединения (с указанием прав и обязанностей каждого отдельного предприятия), срок и средства объединения, размер капитала и стоимость имущества отдельных предприятий; для объединений "сложных и постоянного характера" должны быть указаны, сверх того, "коммерческие операции предпринимательского объединения и организация его управления" (ст. 4). Независимо от общих отчетов, представляемых отдельными картелями и синдикатами соответственно избранной ими форме объединения (напр., акционерными компаниями), каждое предпринимательское объединение обязано представлять министерству особые ежегодные отчеты - по утвержденной последним форме (ст. 5). Надзор за возникновением и деятельностью предпринимательских объединений сосредоточивается в отделе торговли, ведущем регистрацию объединений и рассматривающем их отчеты (ст. 6). При этом министру торговли предоставляется "назначать ревизии деятельности предпринимательских объединений с правом рассматривать их торговые книги, документы и деловую переписку и требовать необходимые сведения от прикосновенных к объединению лиц" (ст. 7-а). А.И. Каминка, возражая против формулировки отдельных пунктов, подлежащих регистрации, находит все же, что "в общем" проект встал "на принципиально... правильную точку зрения", хотя в нем и проведено очень слабо "разделение сведений, подлежащих широкому оглашению, и тех, которые должны быть известны только министерству". Между тем надлежащая постановка вопроса о дополнительных сведениях, сообщаемых исключительно для министерства и не подлежащих дальнейшему оглашению, имеет непосредственное значение и для рациональной организации ревизий предпринимательских объединений. Само по себе право производства ревизий для выяснения интересующих министерство вопросов не возбуждает никаких сомнений, но каждая ревизия производит слишком большую сенсацию, может принести серьезный ущерб ревизуемому объединению и т.д. Именно поэтому и было бы желательно обеспечить министерству широкую возможность предварительного получения всех сведений от заподозренного в чем-либо объединения - прежде назначения самой ревизии. Вместе с тем необходимо предоставить это полномочие министерству как на тот случай, когда "деятельность объединения возбуждает сомнения", так и на тот, когда "министерство желает иметь более полные сведения о деятельности объединения, хотя бы по соображениям, не имеющим ничего общего с обвинением объединения в действиях вредных и требующих тех или иных мер репрессии" ("Право", 1914, N 26, стр. 1991-1997; N 27, стр. 2065-2068).

IX

Отказываясь от борьбы с юридическими формами картелей и синдикатов и перенося центр тяжести на их деятельность, законодатель становится пред проблемой борьбы с отдельными видами картельных злоупотреблений. Предусмотреть все картельные злоупотребления и охватить их в одной юридической формуле представляется задачей исключительной трудности. Rundstein сомневается даже, чтобы к этим явлениям вообще можно было подойти путем законодательного вмешательства: формулировка состава злоупотребления, условий возмещения ущерба или уголовной ответственности неизбежно окажется либо слишком широкой - и тогда пострадают также и законные интересы картелей, либо слишком узкой, что облегчит обход закона. Klein был прав поэтому, когда не требовал от 26-го Съезда германских юристов никаких исключительных законов против картелей и в то же время высказывался против каких-либо исключений из общего закона в пользу картелей. При последовательном применении существующих законов будет караться большая часть картельных злоупотреблений; в крайнем случае окажется надобность в некоторых дополнительных специальных нормах, поскольку действующие нормы не будут достигать желательных результатов в применении к картелям. Вообще не следует видеть в борьбе с картельными злоупотреблениями самостоятельной цели, а в дополнительных специальных нормах - особого картельного законодательства. Эти нормы являются лишь распространением на картельное движение общих правил о недозволенных действиях, недобросовестной конкуренции и т.д. Так, § 138 II Гражданского уложения и § 302 уголовного уложения дают защиту против ростовщической политики картельных цен (применение этих правил на практике представляется, впрочем, Rundstein'у довольно сомнительным). Параграф 826 BGB может быть применен для борьбы с бойкотом не входящих в картельные организации предпринимателей и принуждением их к вступлению в таковые (S. 111-112, 114).

Равным образом и А.И. Каминка высказывается за использование для борьбы с картельными злоупотреблениями общих норм о ростовщичестве, недозволенных действиях, недобросовестной конкуренции и т.д. Понятие ростовщичества находится в распоряжении оборота против картельных организаций в такой же мере, как и против каждого отдельного предпринимателя; возможно притом применение не только гражданских последствий, но и уголовных. Последние, однако, не имеют особо угрожающего значения, так как можно будет создавать должности наподобие ответственных редакторов в периодических изданиях. Впрочем, не следует преувеличивать и значения гражданско-правовых последствий признания сделки ростовщической. Дело в том, что понятие ростовщичества есть по преимуществу понятие уголовного права. Оно очерчено поэтому с большей определенностью - границы поставлены более точные, чем это было бы необходимо для отношения исключительно частноправового. Необходимо установить не только чрезмерность цены, но и то, что данная цена была получена благодаря нужде, легкомыслию или незнанию контрагента. Между тем в огромном большинстве случаев относительно цен, устанавливаемых картелями, решительно невозможно будет доказать наличность этих элементов. Гораздо более применимы к борьбе с картельными злоупотреблениями меры чисто цивилистического характера. В каждом гражданском уложении имеется статья, аналогичная ст. 1529 т. Х ч. 1 или § 138 ВGВ. Шкала оснований, в силу которых договор может быть признан недействительным и подлежащим расторжению, в настоящее время - по меpе все большего развития понятия добросовестности в деловом обороте - неизменно расширяется. Понятие недобросовестной конкуренции принимает самые широкие размеры, а еще недавно оно было неизвестно праву. К таким же весьма целесообразным средствам против нежелательных приeмов борьбы с конкурентами, не примыкающими к картельному соглашению, относится запрет и шиканозных действий, установленный германским законодательством. То обстоятельство, что эти средства рассчитаны не специально на борьбу с картелями, но на установление во всем деловом обороте более добросовестных приемов деловой практики, представляется не недостатком, но, наоборот, большим их преимуществом. Специальные меры борьбы всегда являются злом, к которому можно прибегать лишь в крайних случаях, ибо эти специальные меры облегчают обход, давая возможность достичь запретной цели легким видоизменением образа действий. На первый взгляд может показаться, что деятельность картелей носит и в своих злоупотреблениях специфический характер, но это справедливо лишь по отношению к картелям, достигшим монопольного положения на рынке. Обычно же даже и самым могущественным картелям приходится бороться с конкуренцией, хотя бы сравнительно и слабой. Поскольку эта борьба продолжается, деятельность картеля можно подвести под более общие правила, применяемые и к некартельным организациям. Итак, для борьбы с картельными злоупотреблениями оборот имеет и в настоящее время достаточно средств, и дальнейшее усовершенствование этой борьбы должно идти не столько по пути изобретения новых, и притом специальных против картелей, сколько по пути усовершенствования существующих, их приспособления к тем новым приeмам недобросовестности, которые, по существу оставаясь теми же, лишь несколько видоизменяют свою форму (Предпр. союзы, стр. 152-156 и 158).

Не следует, однако, думать, что борьба с картельными злоупотреблениями не представляет никаких особенностей и не требует никаких дополнительных мероприятий. Особенность этой борьбы обусловливается тем, что признание сделки, совершенной картелем, недействительной не поражает действительности всех других аналогичных сделок той же картельной организации. Картель может спокойно допустить таковое признание, заплатить все связанные с этим убытки и продолжать к своей выгоде деятельность в том же направлении. Более опасна для картеля борьба со стороны пострадавшего конкурента: в этом процессе она может быть присуждена к возмещению всех убытков, связанных с невозможностью для истца дальнейшей промысловой деятельности - вследствие недобросовестных действий картельной организации. Но ввиду чрезвычайной силы картельных организаций не следует преувеличивать значение даже и этих процессов. Нельзя забывать, что к процессу прибегают сравнительно редко и что может оказаться выгодным в этих исключительных случаях платить за свои неправильные действия, но зато извлекать уже без всякой церемонии все выгоды из недобросовестной конкуренции. Необходимо поэтому расширить возможный объект исковых требований. Не только данная сделка картеля или данный образ его действий может быть признан не подлежащим судебной охране: сам картель на основании тех же принципов может быть признаваем неохраняемым правом и подлежащим прекращению - в тех случаях, когда сущность его организации заключается именно в недобросовестной конкуренции. Для этого недостаточно установления отдельного акта недобросовестности; должно быть установлено, что самое картельное соглашение возникло с целью такого рода деятельности, что условия, положенные в ее основание, являются нарушением принципов добросовестности в обороте (Каминка, стр. 158-159).

Какому органу должно быть предоставлено прекращение картелей? Menzel, считая, что борьба с картельными злоупотреблениями лежит вообще в плоскости административного, а не гражданского или уголовного права (S. 27), находит нецелесообразным возлагать обсуждение таких сложных хозяйственных явлений, как картели, на обычные гражданские суды. Он высказывается поэтому за проект Sttinbach'a поручить аннулирование картельных договоров особому картельному суду с участием сведущих лиц (в качестве членов) и особой картельной прокуратуры (S. 58). Hirsch, не соглашаясь с основной идеей Мепzel'я об административно-правовом регулировании картелей, считает все же необходимым создание особых картельных судов - по образцу промышленных судов, из экономически образованного юриста, как председателя, и двух предпринимателей, как членов: одного, принадлежащего к картельной организации, и другого, не принадлежащего к таковой (S. 13-14). А.И. Каминка, напротив, придает решающее значение не сложности дела (и в настоящее время гражданскому суду приходится высказываться по самым сложным хозяйственным вопросам), а тому, "какая точка зрения должна быть положена в основу судебного решения. Если решение должно зависеть не от того, полезна ли или вредна деятельность картельной организации, "справедливы ли" цены или возможна продажа товаров по более низким ценам, но исключительно от того, может ли быть признана деятельность картелей противоречащей добрым нравам и господствующим представлениям о нравственных и дозволенных действиях, то мы будем иметь обычный спор, подлежащий разрешению гражданских судов" ("Предпр. союзы", стр. 160-161). Но и он признает, что "сложность гражданского процесса, направленного на доказательство несоответствия деятельности картельного соглашения требованиям добрых нравов, может вызвать необходимость государственного вмешательства в форме участия органа правительственной власти как стороны в процессе". Желательно именно выступление правительственной власти в качестве стороны в процессе, так как роль органа, дающего необязательное для суда заключение, "легко сводится к простой формальности" (стр. 162-163). Эта точка зрения принципиально признана и проектом: ст. 7 предоставляет министру торговли право предъявлять в подлежащих судебных местах гражданские иски о закрытии предпринимательских объединений - в случае нарушения ими определенных постановлений закона. Необходимо упомянуть в заключение о предложении В.И. Синайского "ввести обязательную дачу показаний на суде лиц, заинтересованных в сокрытии сведений и непредъявлении документов" (стр. 10).

Мы обозрели главнейшие цивильно-правовые средства борьбы с картельными злоупотреблениями. Как указал А.И. Каминка, отстаивать возможность и целесообразность борьбы со злоупотреблениями картельных организаций посредством мер, находящихся в распоряжении цивилиста, еще не значит признавать возможным ограничить борьбу с возможным злом этими средствами. Образ действий картелей может не находиться в противоречии с добрыми нравами, и тем не менее цена товаров окажется несоразмерно высокой. Конечно, исключительно мерами гражданского права тут помочь нельзя: необходимо государственное вмешательство в деятельность картелей и синдикатов. Возможно при этом как непосредственное вмешательство в их деятельность, так и косвенное воздействие путем мероприятий, не применяемых непосредственно к картелям, но оказывающих на них в конечном результате то именно воздействие, ради которого эти меры принимаются. К первой категории относятся право признания тех или других картельных соглашений недействительными ввиду того вреда, который они наносят обществу, участие органов правительственной власти в управлении делами картелей и их специальное податное обложение. Ко второй - установление максимальных цен на товары картельных организаций, поощрение конкурирующих с ними предприятий и таможенная система, рассчитанная на борьбу с картелями, злоупотребляющими своим монопольным положением (Предпр. союзы, стр. 164 и 167-168; ср. Menzel, S. 73; Rundstein, S. 109-111). Аналогичные меры предусмотрены и проектом министерства торговли: "в случае опасной или вредной для государственных интересов деятельности предпринимательских объединений, выражающейся в значительном, не оправдываемом условиями производства или сбыта, повышении или понижении цен на массовые продукты... могут быть принимаемы, с утверждения совета министров, нижеследующие меры: а) повышение или понижение железнодорожных тарифов, б) понижение, повышение и отмена таможенных пошлин и в) введение вывозных пошлин" (ст. 8; А.И. Каминка в "Праве", 1914, N 27, стр. 2076-2079). Ближайший обзор их и других мероприятий не входит в нашу задачу.

Печатается по:

Венедиктов А.В. Картели и синдикаты // Вестник гражданского права. VI. Очередные вопросы в литературе гражданского права (литературное обозрение).

1915. N 4. С. 117-145; N 5. С. 113-140.

Примечания:

[59] Die Kartelle und die Rechtsordnung, 1902.

[60] Die rechtliche Behandlung der Kartelle, 1903.

[61] Das Recht der Kartelle, 1904.

[62] Среднее место занимает Die Rechtsform der Kartelle (1908) v. Bauch.

[63] Die Rechtsformen der Kartelle, 1907.

[64] Das Recht der Kartelle in Deutschland, 1909.

[65] Die Rechtsform der Kartelle, 1910.

[66] Deutsches Kartellrecht, erster Band: Die rechtliche Organisation der Kartelle, 1912.

[67] Аналогичную эволюцию можно проследить на работах Pick’а: Der Kartellvertrag nach österreichischen Rechte (1908) и Praktische Fragen des österreichischen Kartellrechts (1913).

[68]  Ueber den zivilistisch-organisatorischen Character der Kartellorganisation (Kartell-Rundschau, 1913, N 11–12). Zur Frage des zivilistisch-organisatorischen Charakters der Kartellorgani­sation (K.-R., 1914, N 5).

[69]  Kartellrechtliche Studien, cap. I: Der Verein als Gebilde des Kartell-rechts (K.-R., 1914, N 4).

[70] Доклад перепечатан без изменений в вышеназванной работе Menzel’я.

[71] Zeitschrift für gesammte Staatswissenschaft, Bd. LIV, S. 521.

[72] Cp. Kestner, Organisationszwang (eine Untersuchung über die Kämpfe zwischen Kartellen und Ausseitern), 1912.

[73] Цитируются нами по отд. изд. 1909 года.

[74] Сборник памяти проф. Г.Ф. Шершеневича, 1915, стр. 1–13.

[75]  Отдельные положения цивилистического характера имеются в брошюрах: Лурье, Предпринимательские союзы по русскому праву, 1914, и Фармаковского, К вопросу о законодательном регулировании синдикатов и трестов, 1910, а также в большинстве экономических исследований по данному вопросу.

[76] Нам известна лишь вышеназванная ст. А.И. Каминки в "Праве" (1914, N 26–27).

[77] А.И. Каминка находит неудачным термин "объединение" для характеристики более или менее прочных организаций, какими представляются синдикаты и тресты, и настаивает на предложенном им еще в 1909 году термине "предпринимательские союзы" ("Право", 1914, N 26, стр. 1990). Тем же термином пользуется и В.И. Синайский (стр. 1 сл.). Против него – Лурье, по мнению которого термин "предпринимательский союз" в равной мере применим к союзам официального представительства предпринимательских интересов и к частным профессиональным союзам предпринимателей, что исключает его пригодность для специального обозначения картелей и синдикатов (стр. 9–12).

[78] Rundstein, S. 8–9; Bauch, S. 3–5; Silberberg, S. 17; Flechtheim, S. 6; Hüttner, S. 9.

[79] Hüttner, S. 9; Rundstein, S. 10; Каминка, стр. 14–16.

[80] Под методами картелирования Rundstein понимает те пути, коими картели достигают ограничения или исключения конкуренции: нормировка цен или производства (S. 7).

[81]  В германском праве ему соответствует (без полного, однако, совпадения) институт Treuhand (Heутапп, Trustee und Trustee Company im deutschen Rechtsverkehr, 1910, S. 4).

[82] Rundstein, S. 13–14; Bauch, S. 2; Каминка, стр. 59–79.

[83] См. определения Bücher’a, Grunzel’я, Liefmann’a, Pohle и других экономистов, приве­денные у Bauch’a, S. 6–8.

[84] Слияние акционерных компаний, 1914, стр. 1–13.

[85] Под общее понятие договорной связи мы подводим в данном случае и корпоративную связь участников картеля. Bauch, напротив, считает необходимым наряду с "договорными соглашениями" упомянуть и о "корпоративных соединениях" (S. 9), выделяя тем самым уставы корпораций из общего понятия договора. Признавая за уставами частноправовых корпораций договорный характер, мы не считаем необходимым вводить это добавление, но не видим особых оснований и против него. Для нас важно подчеркнуть в картеле не специально договорный или корпоративный характер связи участников, а ее юридический характер – в отличие от фактической связи, создаваемой сосредоточением акций нескольких предприятий в руках одного (trust).

[86] Это определение в одинаковой мере применимо и к тресту в англо-американском юридическом смысле, и к voting trust, и к holding trust, ибо в каждом из них объединение достигается посредством господства стоящей во главе треста организации (будет ли им board of trustees или специальная Holding Company) в общих собраниях всех остальных. Различен лишь тот титул, на основании которого последняя получает распоряжение акциями. Напротив, оно неприменимо к так наз. консолидированному тресту, но эта форма и юридически и даже экономически отличается от указанных трех.

[87] Liefmann, Beteiligungs-und-Finanzierungsgesellschaften, 1909, S. 48–50, 246–265 и наше "Слияние", стр. 49–53.

[88] Liefmann, S. 113–116; Tschierschky, Kartell und Trust, 1903, S. 11.

[89] Применение термина "синдикат" к картелям с центральной продажной конторой является общепринятым как в юридической, так и в экономической науке. Именно в этой форме организовано большинство русских картелей; таковы синдикаты "Продамета", "Продуголь", "Продвагон", "Кровля", "Проволока", "Медь" и др. Этим объясняется, что русской практике остался чуждым термин "картель". Менее употребительно применение термина "синдикат" к консорциуму банков для эмиссии акций и других ценных бумаг, которого держатся общие курсы торгового права (Liefmann, Lehrbuch des Handelsrechts, 1912, S. 505; Cosack, Lehrbuch des Handelsrechts, 1910, S. 830).

[90] Трайнин, Тресты и картели и уголовный закон ("Право", 1908, N 38, стр. 2031 и 2035).

[91] Курсив везде наш. – А.В.

[92]  См.: "Вестник права", 1913, N 42, стр. 3091–3092; по делу Государево-Байракского общества было вынесено аналогичное решение.

[93] Доклад напечатан в "Вестнике права" (1914, N 26 и 27).

[94] Решение суда было утверждено палатой.

[95] Курсив везде наш. – А.В.