Список книг

« Предыдущая | Оглавление | Следующая »

Венедиктов А.В.
Избранные труды по гражданскому праву. Т. 1

§ 1. Принципиальная постановка проблемы в советском и буржуазном праве

Быть может, ни в одном вопросе принципиальная противоположность советского хозяйственного договора буржуазному не находит такого яркого выражения, как в вопросе об основаниях и порядке освобождения от ответственности за неисполнение договора. Буржуазные законодательства освобождают должника от ответственности за неисполнение обязательства, если он докажет отсутствие умысла или неосторожности со своей стороны, иначе говоря, докажет отсутствие своей вины (art. 1147-1148 С. civ., § 276 BGB, § 97, 99 SchwOR). Они повышают, правда, в отдельных случаях ответственность должника, возлагая на него ответственность и за случайно наступившую невозможность исполнения обязательства, например после просрочки должника (art. 1138 С. civ., § 287 BGB, § 103 SchwOR) или при невыполнении договора определенными категориями предприятий (в частности, железными дорогами - § 456 HGB)[702]. Эти исключения ни в какой мере не колеблют общего принципа освобождения от ответственности за неисполнение договора при отсутствии вины должника - подобно тому, как и в деле возмещения внедоговорного вреда расширение ответственности отдельных категорий предприятий, деятельность которых связана с повышенной опасностью (в частности, тех же железных дорог)[703], не означает отказа буржуазного законодателя от общего принципа ответственности лишь за виновное причинение внедоговорного вреда (art. 1382-1383 С. civ., § 823 BGB, § 41 SchwOR).

To обстоятельство, что буржуазные законодательства несколько шире допускают повышение ответственности за внедоговорный вред, чем за нарушение договора, не меняет все же их принципиальной позиции в области возмещения внедоговорного вреда. Вместе с тем необходимо подчеркнуть, что теория причинения, или так наз. объективной ответственности (включая теорию "профессионального риска"), получившая известное признание в связи с ростом частнокапиталистических монополий и развитием капиталистической техники, является такой же буржуазной теорией, как и теория вины, и служит тем же целям извлечения и реализации прибавочной стоимости (капиталистической прибыли). Тот факт, что в деле возмещения внедоговорного вреда она приводит к известному расширению числа случаев ответственности капиталистических предприятий перед их рабочими и третьими лицами за смерть и увечье, свидетельствует лишь о необходимости известных изменений в прежних методах обеспечения предпринимательской прибыли в эпоху империализма по сравнению с промышленным капитализмом. В частности, распространение ответственности предпринимателей за смерть и увечье рабочих на все "несчастные случаи", за исключением вызванных виной самого пострадавшего, представляет собой одну из тех вынужденных рабочим движением уступок господствующего класса, которые вопреки реформистским теориям не означают какого-либо принципиального отхода от основ буржуазного хозяйства и права и которые к тому же в значительной мере парализуются судебной практикой[704]. Кроме того, как в области возмещения внедоговорного вреда, так и в интересующей нас области возмещения договорного вреда расширение числа случаев ответственности определенной категории предприятий обычно компенсируется ограничением этой ответственности определенным лимитом[705].

Итак, не принцип причинения (Verursachungsprinzip), а принцип вины (Schuldprinzip) по-прежнему является руководящим принципом буржуазного права, несмотря на те изъятия из него, которых потребовали рост монополистических предприятий и развитие капиталистической техники[706]. Обосновывая принцип вины, автор одной из последних по времени фундаментальных работ по германскому обязательственному праву заявляет: закон "требует, и правильно требует, чтобы ответчику мог быть брошен моральный упрек (ein ethischer Vorwurf), ибо рафинированное правовое чувство считает, что только виновный несет ответственность за свои действия, и отклоняет эту ответственность в тех случаях, когда кто-либо без собственной вины попадает в несчастное положение". Как последовательный сторонник принципа вины, автор решительно высказывается против расширения повышенной ответственности за те пределы, в которых ее признает действующее законодательство. Железные дороги и почта в состоянии вынести подобную ответственность, так как "они являются (железная дорога фактически) монополистами и могут просто накинуть премию за риск на свои цены, но было бы несправедливо и опасно взваливать ответственность за случай на другие предприятия, особенно на фабрики". Превратить принцип причинения в общий принцип значило бы "полностью парализовать многие предприятия, связанные с опасностью"[707]. Итак, дело не в "моральном упреке" и не в "рафинированном правовом чувстве", а в более реальной опасности возложения лишних тягот на крупнокапиталистические предприятия[708]. Этот аргумент, помимо воли автора, достаточно ясно свидетельствует о причинах той медлительности, с которой буржуазные законодательства идут на расширение договорной и внедоговорной ответственности частнокапиталистических монополий перед их контрагентами или третьими лицами, когда теми и другими являются широкие массы трудящихся или мелкие и средние предприятия. Интересы же крупнокапиталистических и в особенности монополистических предприятий, как кредиторов, принцип ответственности лишь за виновное неисполнение договора тем меньше затрагивает, что, пользуясь свободой договора и диспозитивным характером гражданско-правовых норм, они могут в договорном порядке повышать ответственность своих контрагентов до любых пределов, включая ответственность за невозможность исполнения, вызванную непреодолимой силой. С другой стороны, они вправе в том же договорном порядке[709] снижать собственную ответственность перед своими контрагентами. Законодательство ставит им в этом последнем отношении лишь одно ограничение: запрет освобождения от ответственности за умысел и грубую небрежность (§ 276 BGB, § 100 SchwOR). Подобные отступления от общих норм лишены, впрочем, какого-либо практического значения: поскольку "монополии, вырастая из свободной конкуренции, не устраняют ее, а существуют над ней и рядом с ней" (В.И. Ленин)[710], поскольку не только в периоды кризисов и депрессий, но и в период подъема остается в известных пределах борьба за клиентуру, и монополистические предприятия, как правило, принимают на себя обычную ответственность перед своими контрагентами, следуя выработанным практикой (в особенности международной торговой практикой) стандартным условиям.

"Живучесть" норм об ответственности за неисполнение договора, заимствованных буржуазным правом из римского права[711] и получивших одинаковое признание как в первых кодексах буржуазного общества (art. 1147-1148 С. civ.), так и в кодексах эпохи империализма (§ 276 BGB, § 97 SchwOR), находит себе объяснение в том же стихийном законе стоимости, которым определяются все содержание и форма договорных отношений в буржуазном праве[712]. Анархия производства и обмена, которой не могут устранить ни частнокапиталистические монополии, ни государственные попытки планирования частнокапиталистического хозяйства в период империалистической войны или кризиса[713], ставит определенные границы возможностям частного собственника, будет ли им единоличный мелкий предприниматель или мощное монополистическое предприятие. Никакой рост капиталистической техники не может в условиях капиталистического способа производства преодолеть той ограниченности капиталистического предприятия, которая внутренне присуща частной собственности на средства производства. Только диктатура пролетариата, только пролетарское государство могло на основе социалистической собственности построить плановое хозяйство и потребовать от каждого государственного и кооперативного предприятия полного и безусловного выполнения всех возложенных на него планом заданий. Только советское право могло поэтому принцип вины заменить принципиальной недопустимостью освобождения от ответственности за неисполнение обязательства в обобществленном секторе.

Необходимо оговориться, что принципиальная недопустимость освобождения от ответственности за неисполнение договора в обобществленном секторе не сразу получила полное признание в советском праве. В восстановительный период - в особенности в первые его годы - основные положения ГК о договорах, в значительной мере отражавшие тот же принцип вины (ср. ст. 118, 121, 122 и 129 ГК), получили непосредственное применение в практике арбитражных комиссий, рассматривавших споры государственных и кооперативных предприятий. На примере "упущенной выгоды" мы уже имели случай показать, что подобное распространение на отношения внутри обобществленного сектора общих постановлений ГК обусловливалось особенностями экономики первой стадии НЭПа и характером планирования того времени, с одной стороны, и недооценкой качественных отличий советского права от буржуазного - с другой. Исключительные успехи социалистической реконструкции и рост оперативности в планировании всего социалистического хозяйства и каждого его звена создали предпосылки для иного подхода к решению и данного вопроса. Однако трудности роста оказались настолько значительными, что даже и в реконструктивный период, при первом развертывании договорных отношений в обобществленном секторе, ни наркоматы, ни арбитраж, ни хозяйственная практика не смогли занять в вопросе об освобождении от ответственности за неисполнение договора той твердой позиции, на которой они стоят в настоящий момент и которая получила для последней договорной кампании авторитетное подтверждение в основном акте о договорах - в законе от 19/ХII 1933 г. (ст. 20). Но каждый новый год вместе с новыми успехами в выполнении первого и вслед за ним второго пятилетнего плана позволял планово-регули-рующим органам и арбитражу неуклонно сужать круг возможных оснований к освобождению от ответственности. Для первой договорной кампании приказ ВСНХ СССР и НКСнаба СССР от 13/IV 1931 г., N 200/287, о договорной дисциплине, запрещая включать в договоры условия об освобождении поставщика от ответственности за неисполнение договора, вызванное неполучением самим поставщиком заказанного им оборудования или материалов, делал из этого общего запрета исключение для случаев неполучения импортного оборудования и материалов (ст. 3)[714]. Наряду с этим приказ предусматривал освобождение поставщика от ответственности в случае изменения договора президиумом ВСНХ или коллегией НКСнаба - при условии извещения об этом заказчика в трехдневный срок (ст. 5)[715]. Договорная практика значительно расширила круг оснований к освобождению от ответственности за неисполнение договора, включая наряду с указанными выше основаниями условия об освобождении поставщика от ответственности в случае конвенционных запрещений и неподачи вагонов дорогой, мобилизации местного транспорта для чрезвычайных кампаний, неподачи электроэнергии, аварий, требующих капитального ремонта, непреодолимой силы или иных не зависящих от поставщика обязательств и т.д.[716] Все эти условия включались в договоры обычно в общей и широкой формулировке - без разграничения отдельных случаев, в которых одна и та же причина (например, неподача вагонов) могла освобождать или не освобождать поставщика от ответственности за неисполнение договора. Арбитраж принял ряд мер к уточнению оснований и порядка освобождения поставщика от ответственности за неисполнение договора (в частности, в случаях той же неподачи вагонов или аннулирования договора планово-регулирующими органами)[717]. Однако хозяйственная обстановка 1931 г. не давала еще возможности развернуть достаточно энергичную борьбу за принципиальное исключение освобождающих поставщика условий из договоров.

Внесенные арбитражем уточнения были частично учтены наркоматами при даче инструкций для второй договорной кампании, но в других отношениях наркоматская практика скорее пошла назад, допустив наряду с "импортной" оговоркой общую оговорку о допустимости освобождения поставщика от ответственности при наличии обстоятельств, "не зависящих от поставщика": "непреодолимых препятствий", "стихийных бедствий" и т.д. (ст. 18 приказа ВСНХ СССР от 13/17 XII 1931 г., N 850, и ст. 10 приказа НКСнаба СССР от 22/XII 1931 г., N 1073). Преддоговорные и договорные конфликты 1932 г. с наглядностью показали, однако, что включение в договоры условий, заранее в общей форме освобождающих поставщика от ответственности за неисполнение договора при наличии "не зависящих" от него затруднений, демобилизует ("размагничивает") поставщика и создает излишний повод для ссылки на "объективные причины" там, где тот же поставщик, поставленный перед безусловной необходимостью выполнения договора, мог бы преодолеть эти "объективные" препятствия путем напряженного использования всех своих технических и хозяйственных возможностей.

Особенно широкий перечень освобождающих от ответственности условий включали в свои договоры наиболее мощные поставщики, в частности "Стальсбыт", пытавшийся сохранить тот же перечень в прежнем объеме, и в договорах 1933 г.[718], когда НКТП, учитывая достижения первого пятилетнего плана, исключил из своих инструктивных указаний для третьей договорной кампании всякое упоминание о каких-либо основаниях к освобождению поставщиков от ответственности, кроме аннулирования или изменения договора планово-регулирующими органами (ср. ст. 20 приказа от 7/I 1933 г., N 26). Это дало возможность арбитражу в порядке разрешения преддоговорных конфликтов потребовать исключения всех или подавляющей части условий об освобождении от ответственности из договоров на 1933 г. В частности, л/о того же "Стальсбыта" шаг за шагом под непосредственным давлением арбитража сдавало свои позиции, сообщив своим контрагентам сначала лишь об исключении из договоров условий об освобождении "Стальсбыта" от ответственности при неподаче вагонов и поломках капитального характера на металлургических заводах и вслед за тем о полном исключении всего перечня условий об ответственности, в котором еще оставалась ссылка на "форс-мажор"[719]. Произведенное Ленинградским Госарбитражем в конце марта 1933 г. обследование договоров 33 хозорганов обнаружило, что и в договорах других сбытовых организаций продолжали фигурировать прежние условия об освобождении поставщика от ответственности в случае неподачи вагонов или неполучения импортных материалов и оборудования[720]. Предприятия лесной промышленности имели при этом возможность сослаться на постановление НКЛеса от 5/I 1933 г., N 1, которое по-прежнему допускало включение в договоры условий об освобождении поставщика от ответственности за непоставку, обусловленную неполучением поставщиком импортных материалов и оборудования или стихийными бедствиями (ст. 31)[721]. Потребовались настойчивые усилия арбитража, чтобы добиться общего исключения освобождающих поставщика условий из договора. Директивным письмом от 9/II 1933 г., N 10, Госарбитраж СССР предложил исключать при разрешении преддоговорных споров "огульное указание о том, что поставщики освобождаются от ответственности при неподаче вагонов"[722]. Эта директива была подтверждена пост. СТО от 5/III 1933 г. о ходе заключения договоров на 1933 г.[723]

В своем проекте постановления о заключении договоров на 1934 г., легшем в основу закона от 19/XII 1933 г., Госарбитраж СССР предложил в общей форме указать, что "включение в договор условий об освобождении от ответственности, в частности при неподаче вагонов, не допускается" (ст. 15 проекта). СНК СССР уточнил эту формулу указанием, что поставщик отвечает за недопоставку лишь в пределах утвержденного для него плана перевозок, и категорически запретил "включение в договор иных условий об ограничении от ответственности" (ст. 20 закона от 19/XII 1933 г.)[724]. На этом основании Госарбитраж в инструкции от 26/XII 1933 г., N 42, потребовал устранения из договоров "всякого рода оговорок и условий, освобождающих от ответственности" и в соответствии с прежними своими указаниями[725] разъяснил, что конвенционные запрещения и сокращение заявленной поставщиком потребности в вагонах освобождает поставщика только при условии выполнения им производственной программы по поставляемой продукции (ст. 13). Аналогичные директивы были даны и отдельными наркоматами, а также Центросоюзом[726]. Казалось бы, что категорический запрет СНК СССР, Госарбитража и хозяйственных наркоматов, находящийся в полном соответствии с бурным ростом социалистического строительства и неуклонно проводимым укреплением договорной дисциплины в обобществленном секторе, исключал возможность внесения в договоры 1934 г. каких-либо условий об освобождении от ответственности, кроме предусмотренных самим законом случаев сокращения транспортных планов или изменения договоров планово-регулирующими органами. Тем не менее отдельные хозорганы продолжали и в 1934 г. включать в свои договоры пункты об освобождении поставщика от ответственности за неисполнение договора, обусловленное стихийными бедствиями или непреодолимой силой[727].

В противовес подобным попыткам ослабления договорной дисциплины необходимо со всей решительностью подчеркнуть, что принципиальная недопустимость освобождения от ответственности за неисполнение договора в обобществленном секторе вытекает из самого существа советского хозяйственного договора, как "лучшего средства сочетания хозяйственного плана и принципов хозрасчета" (В.М. Молотов)[728]. Поскольку договор является средством конкретизации плана и вместе с тем одной из важнейших гарантий выполнения и перевыполнения этого плана, возлагаемые им на каждую из сторон обязательства подлежат такому же безусловному выполнению, как и все остальные плановые задания, ею непосредственно полученные[729]. Поэтому все директивы партии и правительства о принципиальной недопустимости отказа от выполнения плана со ссылкой на его "нереальность" или на "объективные" препятствия к его выполнению в равной мере распространяются и на выполнение договоров. Подобно тому как "план, утвержденный правительством, является законом" и не только его невыполнение, но и выступление против него "есть нарушение партийной и советской дисциплины и советского закона" (ср. цит. приказ т. Орджоникидзе от 8/I 1934 г.), так и положение ЦИК СССР о том, что договор МТС с колхозом "имеет силу закона и нарушение его должно караться в установленном порядке", может быть по существу отнесено к каждому договору между предприятиями обобществленного сектора[730]. Вряд ли нужно доказывать, что это положение принципиально отличается от буржуазно-правовой идеи договора, как закона для сторон (ср. art 1134 С. civ.: "Les conventions légalement formées tiennent lieu de loi à ceux qui les out faites"). Для буржуазного права решающим моментом является воля товаровладельца - частного собственника[731], для советского права - плановое задание пролетарского государства одному из звеньев социалистической собственности. Если договорная и арбитражная практика не сделала непосредственных выводов для первой же договорной кампании из высказанного т. Сталиным на совещании хозяйственников 23/VI 1931 г. положения о реальности нашей производственной программы и наличии всех необходимых условий для ее осуществления[732], то это могло быть еще объяснено трудностями перехода от расшатанных извращениями кредитной реформы и искривлениями хозрасчета отношений 1930 г. (фактически сплошь и рядом бездоговорных) к новой практике договорных отношений 1931 г. Но для договорных отношений 1934 г. известное положение т. Сталина о недопустимости ссылок "на так называемые объективные условия"[733] должно явиться непререкаемым руководством к действию, из которого теория и практика должны сделать все необходимые выводы и в вопросе об освобождении от ответственности за неисполнение договоров

Хозрасчетное предприятие вместе с плановым заданием получает соответствующие основные и оборотные фонды, обеспечивающие выполнение этого задания. От своих поставщиков оно вправе и обязано потребовать того же неуклонного исполнения всех их обязательств перед ним, к какому оно обязано само перед своими заказчиками. Выполнение им его плана обеспечивается всей мощью пролетарской диктатуры, активно осуществляющей политическое и хозяйственное руководство не только каждым данным предприятием, но и всеми предприятиями, с ним связанными и его обслуживающими. Иначе говоря, пролетарское государство не только ставит реальные задания своим хозорганам, но и создает условия, обеспечивающие их реальное выполнение. Вместе с тем оно требует, чтобы каждое предприятие обобществленного сектора - в отличие от капиталистического предприятия, обязанного проявить лишь "необходимую в обороте заботливость" (§ 276 BGB)[734], - использовало все свои возможности и напрягло все свои силы для максимального выполнения своих договорных обязательств. И только там, где невозможность исполнения договора создается условиями, лежащими вне сферы возможного воздействия на них со стороны данного поставщика, где дальнейшие требования к нему создавали бы угрозу для выполнения основной задачи хозрасчета: роста социалистического накопления, где ответственность за невозможность исполнения вела бы за собой срыв всего финансово-хозяйственного плана предприятия, - только там возможно освобождение его от ответственности в результате соответствующего распоряжения планово-регулирующего органа (ст. 20 и 22 закона от 19/ХII 1933 г.) или в силу постановления арбитража, основанного на учете всех конкретных обстоятельств каждого отдельного случая. Ибо советское хозяйственное право прежде всего требует конкретного подхода к каждому невыполнению договора и далеко от превращения какого-либо принципа в абстрактную догму или "фетиш"[735]. Но те исключительные случаи, в которых оно допускает возможность освобождения от ответственности за неисполнение договора, являются исключительными случаями, ни в коей мере не колеблющими самого принципа максимального усиления ответственности каждого предприятия за выполнение всех его договоров[736].

Как только что было отмечено, в одних случаях предприятие освобождается от ответственности в результате соответствующего распоряжения планово-регулирующего органа (изменение плановых заданий, расторжение или изменение договора планово-регулирующими органами, сокращение плана перевозок и конвенционные запрещения), в других - в силу особого постановления самого арбитража - при наличии конкретных обстоятельств, исключающих необходимость и целесообразность возложения ответственности за невозможность исполнения, возникшую несмотря на полное использование поставщиком всех находящихся в его распоряжении возможностей (отдельные случаи неполучения импортных материалов или оборудования, отдельные случаи стихийных бедствий и т.п.). Обратимся к тем жестким условиям, при которых закон и арбитраж допускают подобное освобождение от ответственности.

":"

Примечания:

[702] Железная дорога освобождается тем не менее от ответственности, если докажет, что утрата или повреждение груза вызваны непреодолимой силой (§ 456 НGВ). Аналогичное расширение ответственности железной дороги и с той же оговоркой о непреодолимой силе предусматривают, в соответствии со ст. 27 § 2 Бернской конвенции о перевозке грузов по железным дорогам от 23/XI 1924 г. (Höniger-Cahn, Handelsrechtliche Gesetze ausserhalb des HGB, 3 Aufl., 1926, S. 331), железнодорожные уставы других стран (равно как и § 82 германского ж.-д. устава от 16/V 1928 г. – RGBI. Nr. 26). Мы приводим особые постановления об ответственности ж.д. как важнейший случай исключения из общих норм об ответственности. Из других немногочисленных исключений, кроме восходящей к римскому праву (1. 3 § 1 D. nautae caup. stab. 4,9) и общепринятой в буржуазных кодексах нормы о повышении ответственности владельцев гостиниц и постоялых дворов за сохранность вещей их постояльцев (art. 1952–1954 С. civ., § 701–702 BGB – только для гостиниц, § 487, 490 SchwOR), необходимо отметить носящее резко выраженный классовый характер повышение ответственности арендатора с.-х. участка за сохранность принятого им по описи и оценке инвентаря (§ 587–588 BGB, § 299 SchwOR).

[703] Haftpflichtgesetz vom 7 Juni 1871, § 1 (Höniger-Cahn, BGB mit Nebengesetzen, 2. Aufl., 1926, S. 497).

[704] Ср. П.И. Стучка, Курс советского гражданского права, т. III, 1931, стр. 142–145 и 147–148; Г.Н. Амфитеатров, цит. статья в сб. "Вопросы советского хозяйственного права", стр. 210–211; И.С. Войтинский, Трудовое право, ч. I, 1934, стр. 84–86.

[705] Ср. § 3 и 3а цит. германского закона от 7/VI 1871 г. и ст. 29, 33 и 36 Бернской конвенции от 23/XI 1924 г.

[706] С каким трудом империалистические государства идут на расширение ответственности капиталистических предприятий, показывает борьба крупных империалистических держав на Парижской и Варшавской конференциях против расширения ответственности воздушного перевозчика и относительно узкие пределы его ответственности, предусмотренные ст. 20 Варшавской конвенции о международных перевозках от 12/V 1929 г. (ср. С.Б. Крылов, Воздушное право СССР, в. I, 1933, стр. 164–166; конвенция напечатана в Zeitschrift für Ausländisches and Internationales Privatrecht, 1930, H. 2, S. 260–267). Та же борьба продолжалась и на Римской конференции 15–30 мая 1933 г. вокруг пределов ответственности воздушного перевозчика за внедоговорный вред.

[707] Leonhard, Allgemeines Schuldrecht des BGB, I Bd., 1929, S. 424–425. Автор другой новейшей работы – Josserand – готов признать, что ответственность за нарушение договора носит более "объективный" характер и что нарушившая договор сторона "отвечает не только за свою вину, в обычном смысле слова, но и за свои действия". Оставаясь на почве действующего закона (art. 1147–1148 С. civ.), он вынужден, однако, в своих конкретных выводах следовать общепринятому принципу вины (Cours de droit civil positif français, t. II, 1930, n° 610–611). Представители традиционной доктрины поступают проще, заявляя, что должник отвечает за неисполнение обязательства только в том случае, если это неисполнение может быть ему "вменено" (ср. Planiol, t. II, n° 225, 230).

[708] Ср. возражения Colin et Capitant против распространения принципа объективной ответственности на внедоговорный вред. "Он привел бы к опасным и несправедливым последствиям. Он убил бы всякую инициативу, подавил бы индивидуалистическую концепцию гражданского права, являющуюся его основой. Сказать, что человек должен нести все последствия своих действий – даже законных, как только они наносят вред другому – на том основании, что каждый должен нести риск своей деятельности, – значит отвратить индивида от всякой активности, осудить его на инертность. Равенство в распределении риска, конечно, так же желательно с точки зрения права, как оно желательно с точки зрения политической экономии в деле распределения богатств. Но нельзя приносить ему в жертву ни производства, ни источника этого производства – человеческой активности" (Cours élémentaire de droit civil français, 4-е ed., 1924, t. II, р. 371).

[709] Если только дело не идет о снижении повышенной ответственности, установленной самим законом (ср. § 701 BGB, § 489 SchwOR и § 471 HGB).

[710] Сочинения, изд. 2, т. XIX, стр. 142.

[711] Girard, p. 652–660; Dernburg, II Bd., S. 100–105,108–109; Windscheid-Kipp, II Bd., S. 91–108.

[712] "Проблема ответственности неразрывно связана с возможностью исполнения, является ее оборотной стороной. В буржуазном обществе эта возможность исполнения лимитирована непреодолимыми в рамках капитализма и органически свойственными ему противоречиями. Стихийным законом стоимости продиктована "невозможность исполнения" (Г.Н. Амфитеатров, цит. статья в сб. "Вопросы советского хозяйственного права", стр. 213).

[713] См. стр. 402–404 наст. сборника.

[714] Аналогично – прим. 1 к ст. 1 и ст. 7 приказа НКВнешторга СССР от 8/VII 1931 г., N 395, о договорной дисциплине (БФХЗ, N 24, стр. 16).

[715] Приказ от 13/IV 1931 г. воспроизводил в данном вопросе (с незначительными изменениями) ст. 3 и 4 цит. приказа ВСНХ и НКТорга от 27/IV 1930 г., N 1297/662, о договорной дисциплине.

[716] Отдельные промыслово-кооперативные организации вводили в свои договоры в качестве условия, освобождающего от ответственности, выселение артелей из производственного помещения – ввиду частных случаев такового (М.О. Красносельский, Практика договоров в промысловой кооперации, 1934, стр. 46).

[717] См. § 3 и 5 настоящей главы.

[718] Не менее широкий перечень оснований к освобождению от ответственности включал в свои договоры на 1933 г. и "Углесбыт" (И.К. Гамбург, За качество договоров – БГА, 1933, N 4–5, стр. 6, и Г.Н. Амфитеатров, цит. статья в сб. "Вопросы советского хозяйственного права", стр. 197).

[719] Ср. п. 3 пост. арбитража Ленинградского уполномоченного НКТП от 2/II 1933 г. по преддоговорному спору Ленэнерго с л/о "Стальсбыта": "§ 31 исключить, как резко противоречащий директивам правительства, с одной стороны, и размагничивающий поставщика в одной части, а в другой содержащий общеизвестные правила" (протокол N 549) – и п. 1 пост. арбитража НКТП от 21/II 1933 г. по преддоговорному спору Котлотурбины со "Стальсбытом" (протокол N 6269).

[720] При обследовании по поручению Ленинградского госарбитража договоров л/о Союзхимсбыта мы принуждены были констатировать, что л/о Союзхимсбыта – в отличие от Стальсбыта – не исключило этих условий из всех своих договоров и после того, как арбитраж Ленинградского уполномоченного НКТП исключил их из договора того же отделения с Союзабразивом (см. пост. арбитража от 7/II 1933 г. и акт обследования качества договоров л/о Союзхимсбыта от 22–23/III 1933 г.).

[721] ст. 16 приказа НКЛП СССР от 7/I 1933 г., N 6 (в ред. 15/I 1933 г.), воспроизводила ст. 20 приказа НКТП от 7/I 1933, N 26; напротив, ст. 17 Инструкции НКЛП РСФСР от 5/ХII 1932 г. предусматривала освобождение поставщика от ответственности в случае неполучения импортных материалов и оборудования (БФХЗ, 1933, N 14, стр. 11). Инструкция НКВнешторга от 4/XII 1932 г. упоминала лишь об аннулировании и изменении договора планово-регулирующими органами (ст. 14). Приказ НКСнаба СССР от 5/I 1933 г., N 10, и пост. НКСовхозов от 5/I 1933 г. не давали никаких указаний.

[722] БГА, N 2–3, стр. 3.

[723] СЗ, N 21, ст. 122.

[724] Еще резче формулирует этот запрет ст. 30 проекта Закона о договорах, не упоминая и об основаниях к освобождению от ответственности, предусмотренных самим законом: "включение в договор указаний на обстоятельства, при наличии которых обязанная сторона освобождается от ответственности за неисполнение договора, запрещается".

[725] Цит. директивное письмо от 9/II 1933 г., N 10.

[726] Ср. ст. 19 и 23 приказа НКЛП СССР от 26/XII 1933 г., N 1252, ст. 30 и 31 приказа НКЛеса от 27/XII 1933 г., N 912, и ст. 36 пост. Центросоюза oт 25/XII 1933 г., N 1586. Приказ НКТП от 21/ХII 1933 г., N 1070, не содержит никаких указаний по данному вопросу.

[727] См. § 5 настоящей главы.

[728] Принципиальная недопустимость ссылок на "невозможность исполнения" в советском праве наиболее четко сформулирована Г.Н. Амфитеатровым (цит. статья в сб. "Вопросы советского хозяйственного права", стр. 216–221, и Законопроект о договорах, стр. 43–45). См. также: В. Комаров, Основные вопросы теории советского права в свете исторической роли диктатуры пролетариата ("Советское государство", 1934, N 1, стр. 52).

[729] Ср. приговор Верхсуда СССР от 22/VII 1933 г. по делу о некомплектной отгрузке комбайнов: "Каждая директива правительства есть оперативный приказ, подлежащий безоговорочному исполнению сверху донизу" ("За индустриализацию", N 195).

[730] Раздел VII пост. ЦИК СССР от 4/I 1934 г. по докладу НКЗ об итогах сельского хозяйства 1933 г. и о весенней посевной кампании 1934 г (СЗ, N 2, ст. 16).

[731] Ср. Маркс, Капитал, т. I, гл. 2, ГИЗ, 1923, стр. 52.

[732] Вопросы ленинизма, изд. 10, 1934, стр. 465–466, ср. стр. 440.

[733] Отчетный доклад XVII партсъезду о работе ЦК ВКП(б) (Стенографический отчет, стр. 33). См. также заключительное слово т. Молотова по докладу XVII партсъезду о втором пятилетнем плане (там же, стр. 522–523).

[734] Ср. заимствованную из римского права формулу art. 1137 С. civ. о заботливости "доброго отца семейства" ("tons les soins d`un bon père de famille").

[735] Ср. Г.Н. Амфитеатров, Законопроект о договорах, стр. 44: "Эта постановка вопроса ни в коей мере не должна вести к автоматизму ответственности по договору, к отказу от учета тех реальных условий, в коих протекает само исполнение договора".

[736] Подр. см.: Г.Н. Амфитеатров, цит. статья в сб. "Вопросы советского хозяйственного права", стр. 216–221, и его же. Законопроект о договорах, стр. 43–45.