Список книг
|
« Предыдущая | Оглавление | Следующая » Кривцов А.С.
Абстрактные и материальные обязательства в римском и в современном гражданском праве
§ 9. "Naturalia negotii"При консенсуальных договорах вопрос об эквиваленте является
гораздо более сложным. Здесь открывается ряд различных возможностей. Может случиться,
что внутренняя психологическая связь между обязанностью перенести известную
имущественную ценность другому лицу и ожиданием от этого последнего какого-либо
эквивалента - вовсе не получила внешнего выражения, - если, напр., два лица
совершили одновременно друг с другом два независимых обязательства, из которых
каждое может считаться эквивалентом по отношению к другому. Даже в тех случаях,
когда указанная связь получила внешнее выражение, - это может иметь место в
весьма различной форме. Наиболее часто встречаемая форма это - фактическая передача
одною стороною взамен одновременной фактической передачи другой стороной. Кроме
того, возможны еще следующие комбинации: фактическая передача с одной стороны
взамен обещания совершить такую передачу в будущем, два одновременно данные
обещания подобного рода и, наконец, передача или обещание передачи одною стороною,
взамен ожидания такой передачи в будущем от соконтрагента.
Двухсторонее обязательство настолько делает ограничение этих
возможностей, - насколько оно требует, чтобы необходимо были эквиваленты за
обязанности с обеих сторон. Однако и здесь открывается ряд вопросов. Является
ли исполнение обязанности одной стороной достаточным основанием, чтобы она
могла требовать исполнения эквивалентной обязанности другой стороной? Или, может
быть, она может требовать такого исполнения независимо от этого обстоятельства?
Ожидаемый эквивалент может оказаться физически или юридически невозможным. В
чем должен заключаться в этом случае эквивалент другого рода, вступающий на
место первоначального эквивалента? В каком объеме должна быть возлагаема эквивалентная
обязанность в случае частичной невозможности исполнения первоначального
эквивалента? При решении первого из этих вопросов отрицательно, возникает
дальнейший вопрос: является ли также и в этом случае сохраненной зависимость
между двумя передачами, которая была установлена при заключении договора?
Другими словами, должно ли в этом последнем случае освобождение для одной из
сторон от обязанности доставить эквивалент в пользу другой стороны, вызванное
невозможностью исполнения выговоренной эквивалентной обязанности, повести за
собой также для другой стороны освобождение от лежащей на ней обязанности; или,
что то же самое, должна ли в этом случае одна из сторон быть принуждена
исполнить обязанность, возложенную на нее юридической сделкой, не получив за
это эквивалента, - или не должна? Или еще вопрос: соответствует ли исполнение
одним из контрагентов своей обязанности тем ожиданиям, которые строил на этот
счет его соконтрагент при совершении юридического акта? Таких вопросов
относительно эквивалента может возникать весьма большое число.
Само собой понятно, что для ответа на подобные вопросы
нельзя ограничиться тем, что мы выставили общее правило относительно существа
правовой цели при юридических сделках. Необходимо более детальное обозначение
этой правовой цели, или, как мы ее определяем, вопроса об эквиваленте, при
каждой отдельной юридической сделке. Если бы право в объективном смысле
отложило вовсе в сторону эту задачу, - то стороны были бы поставлены в
необходимость входить в весьма подробные соглашения относительно каждого даже
второстепенного момента, касающегося их взаимного отношения по заключаемой ими
сделке. Если бы при таком порядке они забыли только один маленький пунктик, -
то могли бы иметь перед собой соверешенно пустое место. Ясно, что право в
объективном смысле должно давать и, действительно, дает, - при каждой
юридической сделке, кроме общего требования эквивалента или сознательного
отрицания такового, - еще комплекс правил для ближайшего определения отношения
сторон по вопросу об эквиваленте на тот случай, если стороны не заключают
специального друг с другом соглашения по поводу того или другого относящегося
сюда момента.
Некоторые комбинации фактов при той или другой юридической
сделке встречаются столь часто, что на этот счет устанавливается известный
жизненный опыт. В самом деле, некоторые моменты так часто повторяются, что
невольно привлекают к себе внимание законодателя. Так, напр., одна из сторон не
исполняет свою praestatio, хотя, сама по себе, в состоянии ее исполнить; или,
напр., praestatio оказывается невозможной; или praestatio уже исполнена, но
оказывается с недостатками, - и многое тому подобное. Все эти факты имеют место
в гражданском обороте на каждом шагу. Это их частое повторение, с одной
стороны, сильнейшим образом взывает к юридической регламентации, а с другой
стороны, дает богатейший материал для такой регламентации.
Образованные таким путем юридические правила являются результатом
тех соображений, которые в практической жизни могут найти себе применение в
целом ряде аналогичных случаев. Ясно, что и другие соображения заслуживают
внимания, - иными словами, найденные юридические правила никогда не в состоянии
удовлетворить всему разнообразию конкретных случаев жизни, так как они являются
только выражением тех соображений, которые в большинстве случаев[134] наиболее полным образом
определяют отношение между соконтрагентами. Право в объективном смысле
выставляет, таким образом, целый ряд правил, которые, по данным жизненного
опыта, оказываются в огромном большинстве случаев, согласующимися с
действительною волею сторон. Эта последняя, как феномен внутренней жизни, если
не получила известного внешнего выражения, никогда не может быть точно констатирована[135], а потому право в объективном
смысле останавливается на том порядке, относительно которого следует
предположить, что он, в огромном большинстве случаев, удовлетворяет интересам
обеих сторон, - пока, конечно, не будет положительным образом доказано, что
воля сторон, в данном конкретном случае, идет вразрез с нормою, основанною на
подобном опыте[136].
Источники дают нам богатейшее доказательство того, что и
римское право, в самой значительной мере, занималось подобным регулированием
отношений, основанных той или другой юридической сделкой между сторонами. Ясным
выражением этого служит тот, основанный на bona fides, порядок, который
применялся в римском праве относительно признанных им категорий консенсуальных
договоров. Напр., при купле-продаже обязанность одной из сторон является
обусловленной действительностью обязанности другой стороны, - но так наз.
negotia claudi-cantia представляют ясный пример тому, что особые обстоятельства
могут обусловить другой порядок. Другой пример: исполнение обязанности одной
стороной может быть сделано ею при помощи - exceptio non adimpleti contractus,
зависимой от одновременного исполнения обязанности другой стороной; напротив,
та сторона, которая уже исполнила свои обязанности по договору, если она не
получит за это эквивалента, не может требовать свою praestatio назад, - но
должна довольствоваться иском об исполнении обязанности своим соконтрагентом,
1. 8 C. 4, 38 1. 14 C. 4, 44. Прибавим сюда находящееся в источниках
множество правил о невозможности praestatio, недостатках исполнения этой praestatio[137], об evictio, periculum rei, -
все эти правила предполагаются подлежащими применению, причем ни в одном месте
источников не требуется для этого наличности направленной на такое применение
воли сторон. Здесь имеется в виду исключительно средняя воля сторон. История
многих институтов в римском праве подтверждает сказанное. Так, напр.,
ответственность за эвикцию или за недостаток вещи на более ранней стадии
развития была принимаема только при существовании на этот счет особого
соглашения контрагентов[138], - на
более поздней стадии - такая ответственность вводится в виде основанного на
опыте юридического правила, служащего выражением средней воли сторон.
Можно было бы доказать существование подобных же правил для
locatio conductio и societas, но достаточно и того, что приведено нами выше.
Совокупность этих правил носит, как известно, название .
Если контрагенты решились заключить юридическую сделку определенного вида, - то
предполагается, что они подчинились той регламентации, которую дают при этой
сделке naturalia negotii, - другими словами, они тем самым имеют в виду сделку
в ее нормальной форме[139]. Отсюда
с логическою необходимостью вытекает, что, раз подчинив свои отношения такому
нормальному порядку, стороны не могут уже потом произвольно утверждать другой
порядок. Тогда они, просто-напросто, впали бы в противоречие со своими
собственными действиями. То обстоятельство, что отступающие от этого
нормального порядка предположения одной из сторон были заметными для другой
стороны, само по себе не может отклонить применения соответствующего правила,
входящего в состав naturalia negotii юридической сделки данного вида. Для этого
требуется, кроме того, чтобы другая сторона приняла это предположение, согласилась
на него[139]. Если такой отмены - принадлежащего
к составу naturalia negotii известной сделки - юридического правила не будет
сделано сторонами при самом заключении сделки, то подобное изменение в
contractus bonae fidei могло быть совершено впоследствии только посредством
pactum adiectum.
Как поступать в том случае, если одна из сторон прямо выговорила
себе, что она хочет считать себя обязанной только в том случае, если
осуществиться известное ее предположение. Такое специальное условие является
ограничивающим юридическую сделку обстоятельством, и эта сделка может
приобрести значение только с теми изменениями в нормальном правоотношении,
которые вызваны означенной прибавкой. Необходимо только принятие подобного ограничения
другим контрагентом. Конечно, бывает весьма трудно в каждом отдельном случае
решить, насколько такое принятие имеет место в действительности. Ведь акцепт
подобного рода может совершиться и в молчаливой форме. Как бы то ни было, здесь
должны быть приняты во внимание соображения самого различного характера, -
относительно этих соображений мы поговорим подробнее несколько ниже. Здесь надо
сделать пока только одно предварительное замечание. Ограничение действия
юридической сделки исполнением известного предположения одной из сторон
означает всегда отклонение от обычного, нормального порядка при данной
юридической сделке. При прочих равных условиях, нельзя допустить, чтобы, при
такой прибавке к сделке, другая сторона имела от этого только вред. Вот почему
для этой другой стороны должны непременно существовать за этот вред известные
выгоды, которые являются для нее как бы эквивалентом. Другими словами, в таких
случаях следует всегда предполагать, что сохранилось отношение взаимности, -
что большей обязанности, чем нормальная, отвечает также и большее право.
Разумеется, все это имеет силу только до тех пор, пока противное не будет
доказано[140].
Naturalia negotii юридической сделки, о которых до сих пор
шла речь, - имеют, таким образом, в виду нормальный порядок, касающийся таких
моментов, которые в жизни наиболее часто повторяются. Этим путем находит себе
фиксирование большинство возможных предположений сторон. При этом никогда не
нужно забывать, что naturalia negotii охватывают только весьма ограниченный
круг тех предположений, которые служат для сторон стимулом к заключению
юридических актов. Средние правила, само собой понятно, могут образовываться
только путем принятия во внимание таких моментов, которые повторяются наиболее
часто. Это - постоянно возбуждаемые вопросы о последствиях неисполнения
эквивалента, о невозможности такого исполнения и т.п. На этот-то счет и
складываются те общие правила, которые образуют naturalia negotii. Отсюда само
собой ясно, что naturalia negotii охватывают, по общему правилу[141],
только те предположения сторон, которые стоят в связи с вопросом об
эквиваленте. Значительное число предположений, кроме указанных, выступает со
слишком индивидуальным характером, чтобы их можно было подвести под известные
общие правила, выработанные путем среднего опыта.
Сказанное сделается для нас совершенно ясным, если мы бросим
взгляд на приведенные нами выше[142] примеры,
которые по своему элементарному характеру являются весьма удобными для
исходного пункта исследования. В самом деле, в этих простых случаях заключается
в действительности собрание большинства разнообразных предположений сторон.
Напомним, для примера, соображения о поправлении здоровья сельской жизнью,
вызывающие куплю-продажу известного имения или соображения продавца этого имения,
заключающиеся в стремлении найти себе деятельность в городе. Сколько предположений
имеет место при покупке земельного участка - о свойствах той земли, которая
предназначается для культуры, - является ли она преимущественно полевою, или
садовою, огородною землею! Коротко говоря, юридическую сделку может вызвать
целый ряд различных стимулов, которые имеют только ту общую черту, что все они
касаются полезного эффекта, ожидаемого стороной от юридической сделки. Остается
открытым вопрос, имеет ли для ее действительности какое-либо значение то
обстоятельство, что ожидаемые предположения не осуществились, - и если имеет,
то какое? Представим себе, напр., что состояние здоровья у того лица, которое
надумало купить имение, - улучшилось настолько, что ему нет уже никакого вреда
жить в городе. Может ли он, сославшись на это обстоятельство, без дальнейших разговоров,
отказаться от юридического акта? Очевидно, нет. Ведь его соконтрагент, вступая
в договор хотел прочным образом рассчитывать на то, что сделка состоится, и,
очень может быть в расчете на эту сделку, предпринял целый ряд экономических
действий, которые, если юридический акт на деле не осуществится, принесут для
него более или менее значительный материальный вред. Вопрос разрешается очень
просто, если он даже не знал о предположениях противоположной стороны при
заключении юридической сделки. В этом случае, конечно, не может быть никакого
сомнения, что то обстоятельство, исполнятся ли или не исполнятся ожидаемые
предположения, для действительной сделки не должно иметь ровно никакого
значения. Однако даже в том случае, если эти побудительные стимулы соконтрагента
в момент совершения договора являлись для него вполне заметными, -
существование столь важного имущественно-юридического акта, как купля-продажа,
не может быть поставлено в данном случае в зависимость от соображений одной из
сторон о состоянии своего здоровья. В самом деле, еще нужно доказать, что эти
соображения имели решающее значение для заключения сделки. Кроме того, само понятие
- "состояние здоровья" является весьма неопределенным моментом. Совершенно то
же самое, - может быть, даже еще в бóльшей степени следует сказать
относительно предположений продавца сельского земельного участка о
бóльшей приятности городской жизни. Представим себе, что после
заключения сделки произошла смерть кого-либо из его близких, или расстроившееся
здоровье не располагает его к городской жизни. Само собою понятно, что
вследствие этих обстоятельств он не может отступить от совершенной сделки хотя
бы его предположения и были вполне заметны для противоположной стороны. Гораздо
более сомнения возбуждает, напр., такой случай: некто продает свой сельский
земельный участок, чтобы жить в городе вместе со своей дочерью, - и эта
последняя, совершенно неожиданно умирает после продажи земельного участка. В
этом случае, конечно, отпал бы для него стимул к заключению юридического акта,
который состоял в стремлении перевести свое состояние в более удобную форму
капитала, для того, чтобы это дало ему возможность жить в одном месте с близким
ему лицом. Однако и здесь можно сделать то возражение, что, может быть, при
этом имели место также некоторые другие побудительные стимулы к продаже
сельского земельного участка, так что жизнь вблизи дочери не была единственным
соображением, вызвавшим юридическую сделку, т.е. не имела того, что мы называем
решающим характером. Это возражение совершенно правильно. Но представим себе
такой случай, когда относительно продавца имения прямо может быть доказано, что
он ненавидит городскую жизнь с ее беспокойством и шумом и что он не имеет ни
одного близкого ему человека в городе, кроме дочери, - так что единственным
стимулом совершить, предположим весьма невыгодную для него в материальном
отношении продажу является сильное желание жить вблизи любимой дочери. Если мы
к этому прибавим, что дочь с мужем и детьми внезапно умерла от заразительной
болезни, - то не является ли совершенно ясным, что тем самым отпало решающее предположение
к совершению договора? Правда, то предположение (жизнь вблизи дочери), которое
выставляет продавец, может оказаться симулированным. Может быть, он прикрывал
им какие-либо другие предположения. Может быть, он просто выдвинул один из
побудительных стимулов, чтобы порисоваться и снискать себе репутацию нежного
отца семейства. Однако даже такое объяснение дела симуляцией одного
предположения другим явится невозможным в примере покупки отцом обстановки для
дочери, выходящей замуж, - в том случае, если брак не состоится вследствие
смерти дочери. Представим, что отец уже был престарелый человек, не имевший
других детей, кроме единственной дочери, что он был очень недоволен покупкой
обстановки, так как при его удрученном материальном положении - эта трата была
слишком тяжела для его кармана, - но он был абсолютно вынужден к этому, чтобы
исполнить отцовский долг. Коротко говоря, представим себе, что свадьба дочери
была действительно решающим соображением при покупке обстановки, -
соображением, не допускающим возможности какой-либо симуляции. Вопрос о действительности
или недействительности юридического акта выступает здесь совершенно ясно в
своей острой форме. Или, например, известный случай с игрой в повышение -
понижение каких-либо акций. Одна сторона побуждается заключить сделку расчетом,
что акции поднимутся, другая - что они падут. Само собой понятно, что предположение
одной стороны вполне заметно для другой. Тем не менее в этом случае никто не
решится поставить в зависимость действительность сделки от исполнения подобных
предположений. Что же является критерием в одном случае - для признания за
неисполнением предположения опорачивающего сделку характера, а в другом случае
- для отрицания такого характера?
Наиболее простое решение вопроса заключалось бы в признании
невозможности выставить на этот счет какое-либо общее правило ввиду
пестроизменчивого характера занимающих нас моментов. Это, в свою очередь,
означало бы объявить все подобного рода предположения сторон при юридических
сделках лишенными всякого значения, насколько, разумеется, они не прибавлены к
сделкам в качестве "условия". Между тем, такое простое решение едва ли
оказалось бы вместе и справедливым. Так, напр., подобное игнорирование предположений
стороны может возбудить немало сомнений в только что приведенном нами примере
покупки отцом обстановки для дочери. В рассматриваемом случае весьма легко
может произойти, что невыгода для продавца остаться с мебелью на руках является
чрезвычайно незначительной в сравнении с той невыгодой и тяжестью, которые
возникнут для покупателя от юрдической сделки, если ожидаемое им предположение
в действительности не осуществится. С другой стороны, в нашем примере всегда
может произойти какое-либо чрезвычайное обстоятельство, которое в состоянии
возбудить догадку, что здесь было намерение назначить вознаграждение за риск при
неосуществлении предположения, - каковым, напр., является назначение непомерно
высокой цены за обстановку. Приведем еще пример. Допустим, что кто-либо решился
предпринять репаратурные работы в принадлежащем ему доме и с этой целью
заключил договор с каким-либо лицом, - побужденный к тому единственно целями
предстоящей починки здания, а дом, между тем, вслед за заключением подобного
договора, сгорел. Если бы мы решились в этом и многих тому подобных случаях
применять указанное несколько выше правило, - т.е. не обращать никакого
внимания на то, исполнилось ли предположение или нет, - то мы, очевидно, пришли
бы, благодаря этому, в конфликт с самыми элементарными требованиями справедливости.
Такое правило можно допустить только в области торгового права. В этой области
на первом месте должна стоять прочность и обеспеченность оборота, и
индивидуальные соображения сторон отходят совершенно на задний план. Вне
отношений торгового права означенное правило не может иметь применения. Юридические
сделки вызываются всегда ожиданием сторонами исполнения тех или других своих
предположений. Вычеркивать эти последние без дальнейших разговоров нельзя,
чтобы не прийти к весьма несправедливым результатам. Сводя к общему итогу
предыдущие рассуждения, мы приходим к мысли, что, с одной стороны, нельзя
оставлять без всякого внимания предположения участников юридической сделки, - а
с другой стороны, нельзя в виде общего правила постоянно придавать значение
таким предположениям. Где же провести границу между предположениями,
неисполнение которых имеет влияние на юридическую сделку, и такими
предположениями, которые представляются безразличными?
Совершенно аналогичный вопрос может быть предложен относительно
так наз. naturalia negotii. Ведь стороны всегда могут отменить действие одного
из правил, принадлежащих к числу naturalia negotii. Так вот нередко возникает
сомнение, произошла ли такая отмена на самом деле или нет?
Чтобы ответить на эти вопросы, нужно прежде всего обратить
внимание на изъявление воли сторонами, как оно нашло себе внешнее выражение в
самом договоре. Это - сам контракт, заключенный сторонами, - который должен
быть подвергнут подробному рассмотрению, чтобы на основании этого договора
решить, что должно считать в том или в другом случае за истинную волю сторон.
При этом не могут быть принимаемы в расчет общие соображения о
"справедливости". Вопросом является только то, что должно быть означено справедливым
в том или в другом отдельном случае. Ведь стороны могут поступать при
регулировании их взаимного отношения столь неразумно, сколь возможно. Если при
этом вдруг задаться мыслью - подчинить отдельный момент в этом правоотношении
более разумной и справедливой, с общей точки зрения, регламентации, - то
от этого произойдет только путаница и даже прямо несправедливость, так как
отношение будет регулировано против воли самих сторон. В самом деле, в
соображения сторон могли входить какие-либо исключительные обстоятельства, не
имеющие места в виде общего правила. По какому праву мы отвергли бы в подобном
случае ясную волю сторон в угоду отвлеченному принципу? Защищаемая нами точка
зрения находит себе подтверждение и в источниках, а именно в 1. II, § 1,
D. 19, 1 говорится: . Naturalia negotii, если, вообще, они
относительно того или другого отдельного пункта в данном случае имеют
применение, - подлежат таковому, только .
Таким образом, главное значение следует придавать выраженной
обеими сторонами воле, т.е. тем словам контракта, в которые она воплотилась.
Разъяснить эти слова - составляет основную цель всего дела. Соображения одной из
сторон, побудившие ее к заключению сделки, - должны являться безразличными. Они
имеют значение лишь настолько, насколько они приняты другой стороной. Действительная
воля сторон в том виде, как она нашла себе выражение в словах контракта[143], должна служить базисом для
разрешения вопроса о том, какие из предположений сторон являются существенными
и какие нет. Если же слова контракта оставляют место на этот счет каким-либо
сомнениям, то здесь начинается задача толкования сделки. Судья должен обратить
внимание на все моменты, которые можно собрать в интересах указанной цели. Сюда
следует отнести прежде всего те разъяснения, которые могут дать предварительные
переговоры сторон перед заключением ими юридического акта. Затем главное
внимание должно быть сосредоточено на содержании договора в его целом. Очень часто
бывает, что тщательное рассмотрение этого содержания может помочь сделать
какие-либо заключения относительно такого предположения сторон, которое прямо в
договоре нигде не выражено. После такой интерпретации можно с полным основанием
утверждать, что ответ на занимающий нас вопрос является вполне сообразным с действительной
волей сторон, нашедшей себе выражение в исследуемом договоре[144].
Если же после такой операции получится результат , - то
предположения одной из сторон не принимаются вовсе в расчет, так как
относительно них нельзя доказать, что они приняты соконтрагентом.
Примечания:
|
