Список книг

Оглавление | Следующая »

Победоносцев К.П.
Курс гражданского права. Первая часть: Вотчинные права.

"Я вижу ясно путь и истину…" (Е.В. Тимошина)

Целый час этот человек: говорил мне, не говоря об уме -
с великою простотою, открытостью, и я слушал его не только
с удивлением, но и с благодарностью такою, какую мог бы
почувствовать только к старому-старому профессору,
раскрывающему наедине суть своей науки понятливому
ученику. Конечно - это великий государственный ум;
конечно - он истинный христианин:

Из письма В.В. Розанова к С.А. Рачинскому 3 июня 1895 г.[1]

В конце 20-х годов уже прошлого века советский историк Ю.В. Готье с сожалением заметил, что "биографии К.П. Победоносцева не только научной, но и какой бы то ни было, до сих пор нет". Между тем К.П. Победоносцев, который был "вдохновителем и руководителем русской государственной политики в течение всего царствования Александра III и первых лет царствования его преемника", по мнению Ю.В. Готье, "заслуживает полной и подробной биографии: которая была бы настоящим ученым исследованием"[2]. Несмотря на оживление в 90-х годах научного и общественного интереса к мировоззрению К.П. Победоносцева[3], результатом которого стали многие блестящие исследования его творчества[4], научная биография этого государственного деятеля спустя почти век после его смерти так и не была написана. И по сей день не утратили актуальности с горечью сказанные в письме к близкому другу С.А. Рачинскому слова К.П. Победоносцева: "Мое имя служит предметом пререкания и соблазна: Многие ли знают меня? И доброе и злое мне приписывается, и всякий оратор: произносит мое имя с тем, что ему нравится или не нравится"[5].

Вскоре после смерти К.П. Победоносцева барон А.Э. Нольде советовал исследователям, принимающимся за его жизнеописание, "выждать еще, быть может, долгое время, пока история окажется в состоянии установить объективные точки зрения"[6]. Однако отсутствие объективности до сих пор составляет характерную особенность многих современных исследований о К.П. Победоносцеве. Как и сто лет назад за эмоциональными, но бессодержательными эпитетами - "кощей православия" (В.С. Соловьев), "кошмар русской жизни" (Н.А. Бердяев) и т.п. - исчезала верующая, думающая, преданная своему делу личность К.П. Победоносцева, так и в наши дни во многих интерпретациях его жизни и творчества он является подчас лишь поводом для обнаружения идеологических предпочтений их авторов, разворачивающих на фоне его идей свою критику или апологетику консерватизма. Тот факт, что К.П. Победоносцеву, чья деятельность принадлежит уже позапрошлому веку, не удалось стать безмолвным экспонатом музея исторических деятелей, свидетельствует о том, что его жизнь и идеи остаются предметом подлинно живого, жизненного, а не только отвлеченного научного интереса.

Однако биография исторического деятеля - предмет научного исследования, а не повод для выражения собственных идеологических симпатий. Потому едва ли будет оправданно предлагать здесь собственные оценки и состязаться в оригинальности интерпретации с другими исследователями, указывая историческую "роль", "место" и "значение" К.П. Победоносцева в государственной политике пореформенной России - просвещенный читатель настоящего издания способен составить об этом собственное мнение. Лучший способ избежать в данном случае субъективности, не совместимой со спецификой научного исследования, - предоставить возможность рассказать о себе самому К.П. Побе-доносцеву строками своих неизданных и по сей день писем, дневников и воспоминаний, многие из которых, написанные почти полтора века назад, находятся в состоянии, когда они могут уже не дождаться своей публикации и так и остаться неизвестными читателю.

Константин Петрович Победоносцев родился 21 мая 1827 г.[7] в Москве в Хлебном переулке в семье профессора российской словесности Московского университета, магистра философии и словесных наук П.В. Победоносцева (1771-1843) и был младшим из одиннадцати его детей. Мать принадлежала к старинному дворянскому роду Левашовых. К.П. Победоносцев воспитывался в православной семье, где были живы глубокие традиции веры: его отец закончил Московскую духовную академию, дед - служил священником в церкви св. великомученика Георгия, находившейся на Варварке. Его детство прошло, по его собственному выражению, "под сенью Симеона Столпника"[8], святого, в честь которого освящена приходская церковь семьи Победоносцевых. Впоследствии он с благодарностью будет вспоминать своих родителей, сумевших дать ему религиозное воспитание: "Как счастлив тот, у кого воспоминания детства и юности соединены с самыми возвышенными ощущениями, какие способны охватывать душу - с ощущениями и впечатлениями веры!"[9].

После получения первоначального домашнего образования отец К.П. Победоносцева в 1841 г. определил своего сына в Императорское Училище правоведения в Петербурге. Его однокашниками были многие известные впоследствии государственные и общественные деятели: славянофил И.С. Аксаков, в газете которого "День" К.П. Победоносцев в 60-х годах будет регулярно помещать свои статьи, будущие министры юстиции Н.А. Манасеин и Д.Н. Набоков, в отставке которого в 1885 г. К.П. Победоносцев примет непосредственное участие, и др.

После окончания в мае 1846 г. Училища правоведения он был определен на службу в канцелярию 8-го (московского) департамента Правительствующего сената с чином титулярного советника. Благодаря своим знаниям и способностям продвигаясь по служебной лестнице в Сенате, К.П. Победоносцев в 1856 г. за усердие к службе получает орден св. Станислава 2-й степени, а в 1858 г. К.П. Победоносцев уже состоит в должности обер-секретаря Общего собрания московских департаментов Сената с чином статского советника.

В 1859 г. К.П. Победоносцев, который к тому времени уже приобрел известность как автор работ по гражданскому праву и процессу, был приглашен в "оскудевший профессорами-юристами"[10] Московский университет для чтения лекций по гражданскому праву и судопроизводству[11], а в 1860 г. - избран профессором по кафедре гражданского права. Для К.П. Победоносцева, как он напишет впоследствии, университетское преподавание заключалось не только в сообщении студентам определенной суммы знаний, "умственное усвоение" которой сделает человека лишь "ходячим магазином сведений". Оно являлось для него прежде всего способом воспитания нравственного характера слушателя, средством развития самостоятельности и дисциплинированности его мышления. Профессор, полагал К.П. Победоносцев, не должен ограничивать свою деятельность лишь исполнением обязанности "прийти в известный час и прочесть лекцию кучке слушателей, собранных в аудитории", но обязан задумываться над тем, что "происходит в умах и душах его слушателей, и что прибавилось к их росту и развитию от речей его". Дело преподавателя, убежден К.П. Победоносцев, "следить: за развитием мысли и умением каждого слушателя", только тогда "дело самого преподавателя приобретает тем самым живой интерес и подлинно реальное значение, связывая его умственно и духовно с каждым из молодых людей, состоящих под его руководством"[12].

О лекциях К.П. Победоносцева с благодарностью вспоминает А.Ф. Кони: ":прекрасный курс гражданского судопроизводства, ясный, сжатый, точный и поучительный читал нам: Победоносцев. Его курс совпал с изданием Судебных уставов, и это отражалось на содержании его лекций. С живым сочувствием рисовал он пред нами особенности нового состязательного процесса, разъясняя "новшества" кассации, отдельной от апелляции, и благотворность права мировых судей руководиться не только писаным законом, но и народными обычаями. В особенности ставил он высоко начало гласности производства. Его не удовлетворял "канцелярский образ Фемиды, совершающей свое дело с повязкой на глазах". "Что прячется от света и скрывается в тайне, - говорил он нам на лекции о публичности производства, - в том, верно, есть неправда, - и если цель правосудия состоит в отражении правды: то оно не может опасаться света, и все его действия должны совершаться открыто, потому что: объявление правды под покровом канцелярской тайны не есть объявление:". Мы выносили из лекций Победоносцева ясное понимание задач и приемов истинного правосудия"[13].

Преподавательская деятельность К.П. Победоносцева продолжалась с перерывами почти шесть лет, до 1865 г., когда он, с "прискорбием сердечным"[14], вынужден был покинуть университет в связи с умножением служебных обязанностей в Сенате (в 1863 г. он был назначен обер-прокурором 8-го департамента Сената), а также необходимостью преподавать законоведение великим князьям.

Московский университет высоко оценил преподавательскую деятельность К.П. Победоносцева, о чем, в частности, свидетельствует постановление совета университета, в котором предписывалось "выразить К.П. Победоносцеву сожаление о том, что обстоятельства не дозволяют ему продолжать преподавание в университете, которое приносило так много пользы студентам"[15]. В декабре же 1865 г. за "пятилетнюю ученую службу в юридическом факультете: и многие ученые труды, свидетельствующие об обширных познаниях его в юридических науках"[16], К.П. Победоносцев по представлению юридического факультета был избран почетным членом Московского университета. В своем благодарственном письме ректору университета С.И. Баршеву К.П. Победоносцев писал: "Старинная и близкая связь с самого рождения соединяет меня с Московским университетом, в котором отец мой в течение 35 лет занимал профессорскую кафедру, и потому, с тех пор как себя помню, окружен я был именами и событиями и преданиями университетской жизни. Связь эта еще укрепилась и стала для меня ощутительнее с тех пор, как я: призван был на служение Московскому университету в качестве преподавателя. Не дозволяя себе судить высоко о пользе, которую мечтал по мере сил и способностей принести университету своим преподаванием, я радуюсь, что усердие мое к сему делу не осталось незамеченным, о чем свидетельствует мне нынешнее лестное постановление университетское. Поистине вменяю себе в великую честь считаться сочленом университетского сословия и всеми мерами стараться буду, чтобы, сколь можно, почетное мое звание оправдалось на самом деле"[17].

В ноябре 1861 г. молодой профессор Московского университета и обер-секретарь Общего собрания московских департаментов Сената К.П. Победоносцев был командирован "в распоряжение государственного секретаря для временных работ по устройству и преобразованию судебной части"[18]. К.П. Победоносцеву, таким образом, суждено было стать одним из "отцов" судебной реформы 1864 г. и попробовать свои силы на поприще преобразовательной государственной деятельности, которое, как он несколько позднее признавался Б.Н. Чичерину, было "так разрыто нечистыми животными, что трудно на нем работать, не замарав себя:"[19].

Об этом периоде деятельности К.П. Победоносцева позволяют судить как многочисленные составленные им проекты глав и статей Судебных уставов, прежде всего - Устава гражданского судопроизводства, так и его собственные дневниковые записи, а также статьи, анонимно или под псевдонимом опубликованные им в периодических изданиях, атрибутировать которые удалось лишь в наши дни. Данные источники с очевидностью свидетельствуют о том, что уже в этот период мировоззрение К.П. Победоносцева приобретает отчетливые консервативные черты, отчасти - под влиянием идей немецкой исторической школы права, отчасти - вследствие близкого знакомства с правительственными приемами преобразований, о которых он позже, в 1882 г., в письме к С.А. Рачинскому напишет: "Удивительна наша политика преобразований. Либо дверь заперта и ключ брошен - никто и не думает толкаться в двери. Либо все запоры сняты и двери растворены настежь - входи, кто хочет!"[20].

К.П. Победоносцев тем не менее приветствовал правительственное начинание реформировать судебную систему: "В настоящее время, когда всеми более или менее ясно сознаются недостатки существующей у нас системы судопроизводства: добросовестный гражданин, горячо желающий водворения: правды в своем отечестве: не должен уклониться от современного вопроса об улучшении суда"[21]. Учреждение "правого суда", который, по его мнению, должен быть "совестью общественною", представляется ему необходимым прежде всего для того, чтобы "право было не одним только словом: закон не был только обманчивою фразой". "Только посредством суда, - убежден К.П. Победоносцев, - законная правда осуществляется, переходит в действие. Нет правого суда, нет и правды общественной"[22].

Вместе с тем под влиянием идей основателя исторической школы права Ф.К. фон Савиньи К.П. Победоносцев критически относится к планам "восторженных наблюдателей иноземных учреждений" "пересадить на нашу почву уставы и формы суда, успешно действующие в соседнем государстве". Исходя из учения Ф.К. фон Савиньи о "народном духе", созидающем в истории своеобразные формы правовой культуры народа, К.П. Победоносцев полагает, что "у всех народов: формы суда и расправы состояли в тесной связи со всеми условиями политического и народного быта, с нравами и обычаями народными". Поэтому "учреждение, которое в одном краю действует с успехом, в другом оказывается несогласным с народными понятиями и нравами". Законодатель же, забывший об "исторических явлениях народной жизни", рискует "вместо закона: дать отвлеченное правило или мертвую форму"[23].

К.П. Победоносцев формулирует главный принцип правильной законодательной политики: ":закон должен истекать из потребностей действительной жизни, если имеет целью водворить посреди нее порядок и правду". Потому наибольшей критики, по его мнению, заслуживает "вредное направление педантов-доктринеров", которые "не заботясь об указаниях опыта и требованиях действительной жизни", обращают свое внимание только на "отвлеченную теорию судопроизводства": "Ставя свою сухую и мертвую доктрину выше уроков истории и жизни, они не хотят справляться ни с условиями среды, которую надеются переделать по своему произволу, ни с людьми, которые посреди этих условий жили и действовали". "Духа жизни не слышно в их сложной системе", а потому "везде, где такое направление: оказывало влияние: на законодательство, законы являлись сухими сборниками правил и форм, отрешенных и от истории народа, и от условий действительной жизни"[24].

Консервативные приоритеты политического и правового мировоззрения К.П. Победоносцева и определили преимущественно оппозиционное его отношение к новым принципам и институтам судопроизводства и судоустройства, а также к людям, готовившим судебную реформу 1864 г., и учреждениям, в которых происходило обсуждение будущих Судебных уставов.

От первых занятий "в Комиссии о судебных уставах" у К.П. Победоносцева остаются "тяжкие впечатления". Он записывает в своем дневнике (1862 г.): "Вхожу in medias res Петербургского канцелярского формализма и либерализма. Отовсюду веет либерализмом и пошлостью. [:] Убеждаюсь, что не боги обжигают эти горшки и ужасаюсь всеобщего либерального легкомыслия"[25].

К.П. Победоносцев фиксирует в своем дневнике впечатления от заседаний Государственного совета, на которых происходило обсуждение проектов Судебных уставов. Очевидно, уже тогда у К.П. Победоносцева начинает формироваться резко отрицательное отношение к Государственному совету, что впоследствии, в 80-х годах, приведет его к мысли о необходимости упразднения данного учреждения как заключающего в себе потенциальную опасность превращения из законосовещательного в законодательный орган. Его дневники за 1862 г. изобилуют критическими замечаниями в адрес Государственного совета: "И тут - толпа без рассуждения. Толкуют без всякого толку. И вот - наши парламенты!"[26]. "Тоска была невыносимая. Тоскливее, чем в общем собрании Сената. И это - наше законодательное собрание!"[27], - пишет К.П. Победоносцев по поводу очередного "вялого" заседания Государственного совета, члены которого "либеральничали до тошноты" и предлагали "невероятно уродливые меры".[28]

Уже второе заседание Соединенных департаментов Государственного совета по делу о преобразовании судопроизводства, происходившее 2 мая 1862 г., не оставляет у К.П. Победоносцева никаких иллюзий в отношении профессиональных знаний его участников: ":Жалко подумать - каким скудным запасом сведений обладают самые деятельные из членов: одностороннее отношение к предмету, поверхностные взгляды: ни один вопрос глубоко не обсуждается. Так, напр.[имер], никто не умеет объяснить идею кассации и отличить ее от апелляции"[29]. Сам же К.П. Победоносцев решительно выступал против введения в русский гражданский процесс института кассационного производства, поскольку это учреждение, "перенесенное из чужого мира", "в русском понятии явится каким-то фальшивым термином, ни для кого непонятным". В своих объяснениях, представленных на рассмотрение Комиссии, К.П. Победоносцев указывает, что "этот термин - кассация - создан искусственною теориею, и теория эта так нова для нас, что самим судьям и практикам может разъясниться только после долговременного опыта во всех своих тонкостях". Поэтому К.П. Победоносцев считал необходимым "устранить по крайней мере из законной терминологии слово кассация и кассационный суд" и "объяснить кратко и ясно в законе, когда дозволяется просить о пересмотре дела и когда о признании решения недействительным; и затем предоставить уже практике сенатской развить учение о кассации"[30].

Третье заседание 5 мая 1862 г. оставляет у К.П. Победоносцева еще более гнетущее впечатление: "Опять поразил меня недостаток общих сведений в членах: замечания б.[ольшей] ч.[астью] относились к мелочам, к дополнению редакции к.[аким]-н.[ибудь] малозначащим словом; вглубь никто не шел и важные предметы проглатывались: все имело вид личный и случайный. [:] А непрактичность так велика, что, напр.[имер], требовали безусловной личной явки всех к суду, требовали, чтобы всякое действие суда и распоряжение председателя происходило в присутствии сторон и пр."[31]. Часто обедая у С. Зарудного, К.П. Победоносцев записывал впоследствии происходившие между ними разговоры: "Толковали - что за пустая история государств.[енной] реформы в России, и как тяжело толковать об азбуке, как о спорном вопросе. Дело это - жалкое дело"[32]. Характеризуя участников судебной реформы, в деятельности которых, по мнению К.П. Победоносцева, нет "ни малейшего признака разумного консерватизма", он пишет: "И все они теперь на том помешались, что "ставят себе памятники", принимая эти новые уставы. Как будто они разумеют что-нибудь"[33]. Очередное заседание Комиссии заставляет К.П. Победоносцева с сожалением восклицать: "Бледность знаний и юрид.[ических] идей поразительная. Бедная Россия! И вот кто тебя преобразовывает!"[34]. Таким образом, ближайшее знакомство с людьми, участвовавшими в подготовке судебной реформы, а также с правительственными приемами преобразований приводит К.П. Победоносцева к однозначному выводу: "В одном народе чуется сила мысли и действия. А наверху, в правительстве - страшно и подумать, что делается. Безумные и мальчишки нами правят - в их руках благо и честь России"[35].

Один из главных предметов критики К.П. Победоносцева в этот период составляла перспектива введения в России суда присяжных. В преддверии обсуждения данного вопроса в Комиссии К.П. Победоносцев помещает в прессе анонимные статьи, содержащие обстоятельную критику учреждения присяжных. К.П. Победоносцев предостерегает законодателя от догматического увлечения принципом участия народа в судопроизводстве, приводя в качестве печального примера Францию, где на учреждение присяжных "с самого начала привыкли смотреть как на учреждение политическое, как на ограждение свободы, которую так любит при всяком случае провозглашать и которою так мало пользуется Франция"[36]. Он убежден, что "нельзя обещать успеха учреждению присяжных там, где политическое, социальное и нравственное состояние народа не представляет ему надежной основы: где вследствие исторических причин распространилось между гражданами равнодушие к интересам правды и закона, и смысл законный развит в самой слабой степени"[37].

Вопрос о введении суда присяжных обсуждался на шестом заседании Соединенных департаментов Государственного совета 16 мая 1862 г., по поводу которого К.П. Победоносцев записывает в своем дневнике: "К удивлению, все хором запели похвалу учреждению присяжных. [:] Я думаю - нет. Опытов этих было много, и мы видим, что там, где эти опыты не удались, суд прис.[яжных] б.[ыл] отменен. [:] Однако и Панин кончил тем, что в настоящее время я вижу в этом лучшее средство к улучшению судов наших. Смысл его слов был: пожалуй, попробуем. [:] Итак, вожаки решили - быть суду присяжных. [:] Грустно сказать - менее чем в 20 минут, почти без обсуждения, разрешен был этот важнейший вопрос. Никто не коснулся практической стороны его, практических его условий. Какое жалкое зрелище - а молодые наши чиновники в восторге! Но мне все это очень жалко показалось"[38].

К.П. Победоносцев был одним из немногих деятелей судебной реформы, кто настаивал на сохранении в русском законодательстве института судебной присяги, являющейся, по его мнению, "последним, крайним признаком достоверности" свидетельских показаний, данных "во имя Бога и вечности"[39]. Аргументы, приводимые К.П. Победоносцевым в обоснование своего мнения, представляют интерес в связи с тем, что они демонстрируют столь характерное для консервативного правового мировоззрения требование нравственной обоснованности права, не исключая и такой его формы, как судебное решение, которое не должно основываться "на лживой правде человеческой"[40], но должно быть удостоверением "Божественной правды". Главный из предлагаемых К.П. Победоносцевым аргументов - соответствие присяги "психическим условиям природы человеческой"[41], определяющим свойством которой является "чувство религиозное и сознание ответственности за неправду не перед слепым правосудием человеческим: но перед всевидящим судом Божиим". Свидетельство, данное под присягой, получает доказательную силу потому, что дается "во имя Бога, во имя священнейшего, высшего интереса вечной жизни и вечного правосудия"[42].

Кроме того, присяга обосновывается К.П. Победоносцевым как традиционный институт русского законодательства, необходимо требуемый религиозным сознанием народа: "У нас ли в особенности, - пишет он, - позволительно законодателю придавать малую или второстепенную цену религиозному обряду присяги, у нас ли, где самое сильное, самое определенное чувство, связывающее народ, есть чувство религиозного единства, неразрывно слитое с сознанием единства национального?"[43]. Поэтому судебное решение, основанное на бесприсяжных показаниях, "станет соблазном в глазах народа... в котором... вся сфера понятий держится на религиозном представлении, служащем... коренным источником и безусловным мерилом правды". В конечном счете "совесть верующего человека... откажется признать судебное решение, основанное на бесприсяжных показаниях, и не перестанет протестовать против его правильности, сколько бы ни входило оно в законную силу"[44].

К.П. Победоносцев пытается убедить членов Комиссии в том, что "такое нововведение: было бы в высшей степени разрушительно для правосудия, резко и насильственно противоречило бы правам народным, религиозному чувству народному и подорвало бы в самом корне доверие к: самой власти судебной", в то время как "в настоящую минуту важнейший интерес законодательства состоит в том, чтобы упрочить, утвердить всеобщее доверие к суду"[45].

Однако аргументы К.П. Победоносцева не были приняты Комиссией и 15 февраля 1863 г. К.П. Победоносцев записывает в своем дневнике: ":сегодня взволновало меня письмо Книрима. Переделали - должно быть, по милости Зарудного, - решение о присяге свидетелей. Составилось большинство - свидетелей допрашивать без присяги. Решение, достойное ребят, а не взрослых людей. Можно ли после этого работать с ними!"[46].

К.П. Победоносцев также выступает против введения в русское законодательство принципа несменяемости судей, в котором он видел лишь очередное "отвлеченное" правило, несообразное с "экономией быта": "Начало несменяемости судей иначе, как по приговору суда, за преступления, едва ли может быть применено к нашим обстоятельствам". В числе таких обстоятельств К.П. Победоносцев отмечает прежде всего недостаток людей, "удовлетворяющих вполне всем требованиям судейского звания", из-за чего "нередко приходится назначать на места людей, не вполне удовлетворяющих этим требованиям... которых способность и достоинство только еще предполагаются, а не достоверно известны". Очевидно, что "в таком положении сделать судью несменяемым значило бы отнять у правительства способ поправить ошибку в назначении судьи"[47].

К числу самых "важных вопросов судопроизводства и судоустройства", которые предстояло разрешить в процессе законодательной подготовки судебной реформы, К.П. Победоносцев относит в своем лекционном курсе для студентов Московского университета "вопрос об отделении суда от власти... административной"[48]. Однако, констатируя необходимость разделения властей, К.П. Победоносцев подчеркивает относительность любого законодательного его оформления. Он полагает, что "только продолжительный опыт дает возможность уловить так часто колеблющиеся очертания границы, проводимой законом между этими двумя сопредельными... властями"[49]. К.П. Победоносцев прежде всего обращает внимание на второй аспект принципа разделения двух властей - на необходимость независимости административной власти от судебной, которого не учитывал, по его мнению, проект Устава гражданского судопроизводства.

И вновь представленные К.П. Победоносцевым аргументы не были приняты Комиссией, и он в конце 1863 г., "видя, что не урезонишь людей", "с отвращением бежал из Петербурга в Москву"[50] и вернулся к текущей сенатской работе и преподаванию в университете.

Тем не менее деятельность К.П. Победоносцева по подготовке судебной реформы была высоко оценена правительством, и "за отлично-усердную службу: и в награду особых неутомимых и полезных трудов: по составлению проектов законоположений, касающихся преобразования судебной части" ему было назначено императором "особое прибавочное жалованье по две тысячи рублей серебром в год"[51].

В этот же период, в первой половине 60-х годов, К.П. Победоносцев по приглашению графа С.Г. Строганова, которому тогда было поручено наблюдение за воспитанием царских детей, стал преподавать законоведение наследнику престола Николаю Александровичу и его брату великому князю Александру. К.П. Победоносцев сильно привязался к цесаревичу, которого летом 1863 г. он сопровождал в обязательном для наследника престола путешествии по России. О его теплом отношении к наследнику можно судить по его письму А.Ф. Тютчевой от 14 декабря 1864 г.: "Я своего в.[еликого] князя тоже люблю и все, что до него касается, меня трогает: в нем есть струны, которые могли бы зазвучать, есть цвет, который мог бы раскрыться: дай Бог только ему здоровья"[52].

В качестве преподавателя великих князей К.П. Победоносцев, в изложении которого они знакомились с историей и особенностями системы государственного управления в Империи, несомненно, способен был оказывать серьезное влияние на формирование их политического мировоззрения. Видимо, он сознательно ставил перед собой такую цель, понимая, что будущее направление внутренней политики России определяется уже сейчас - на уроках с наследником престола. Составленные самим К.П. Победоносцевым конспекты его лекций по русскому государственному и гражданскому праву хранятся ныне в Государственном архиве РФ и представляют большой интерес с точки зрения того, какие идеи он считал необходимым сообщить своим воспитанникам[53].

К.П. Победоносцев старался разъяснить наследнику понятие о самодержавии как о власти, действующей прежде всего законно, противоположной беззаконию личного управления, господствовавшему в России до Петра. В допетровской Руси, полагает К.П. Победоносцев, "верховная власть: искала себе орудий для управления в частном хозяйстве государей и управляла Государством как обширною вотчиной, на праве вотчинном". Это вотчинное, или приказное управление "лежало на обществе тяжелым бременем, совмещая в себе все недостатки личного управления, то есть произвол, беспорядки, взяточничество и безнаказанность"[54]. Петр же "верховной власти старался: придать характер государственный"[55]: "Он желал утвердить в России идею правительства, которая прежде совершенно терялась в личной власти. От распоряжений начальственных требуется законность, и повиновение обращается не к лицу, а к закону"[56]. К.П. Победоносцев не скрывал перед наследником своего критического отношения к царствованиям тех из его предков, во времена которых "личный элемент доверия получил перевес над государственным, и потому высшее управление, утратив характер государственного учрежденья, стало орудием и местом частных интриг"[57].

В обычае К.П. Победоносцева было обращаться к великим князьям в день их совершеннолетия со словом приветствия и напутствия. Так, в одном из таких писем к великому князю Сергею Александровичу (1857-1905) К.П. Победоносцев призывает его рассматривать свое положение как "долг" и "призвание", "возложенное Богом", и этот великий долг, "как бы ни казался он иногда тяжел", князь "не вправе снимать с себя", но должен постоянно помнить о том, что "со всяким словом и делом" его "связаны честь, достоинство и нравственная сила Императорского Дома". Он наставляет князя жить "своим умом и своим умением", и быть "независимым от чужой воли и чужого мнения": "Выше всего правило - делать всякое дело: большое и малое, добросовестно и вправду, то есть делать его самому, своим трудом, своей мыслью, своим интересом, своею ревностью". К.П. Победоносцев обращает внимание великого князя на важность выбора людей, объясняя ему, что "к Вам подойдут именно те люди, каких Вы захотите привлечь к себе, и Вы увидите добро, если станете искать его, увидите: зло и низость, если Вам покажется удобнее быть с мелкими и податливыми людьми". В заключение своего письма К.П. Победоносцев пишет: ":если Ваша жизнь проникнута будет сознанием Вашего положения и Вашего долга, если она будет:одухотворена:любовью к России, - она сама по себе послужит к утверждению драгоценнейшего нашего и Вашего блага - духовного единения народного с Царским Домом. [:] Напротив того, если бы Вы, полюбив больше всего наслаждение в жизни, распустили себя в одних выгодах, почестях и сладостях Вашего звания и забыли бы о долге, жизнь Ваша: была бы: грехом перед Богом, преступлением перед Государем, горем и соблазном для любви народной"[58].

Ранняя смерть любимого воспитанника К.П. Победоносцева цесаревича Николая Александровича 12 апреля 1865 г. стала для него тяжелым потрясением. Болью утраты он делится с А.Ф. Тютчевой: "О, какое горе, Анна Федоровна! Какое горькое и страшное горе! Какая тоска! Какая тьма напала на душу - всю светлую неделю прожил в агонии, от одной телеграммы до другой, и все еще таилась надежда, а сегодня страшная весть все унесла, все разорила - нет нашего милого цесаревича и всякую минуту его, точно живого, видишь перед собою. Кого и что оплакиваю, не умею сказать. Его ли молодую жизнь, его ли погибшую силу и счастье только что распустившееся, - или милое, дорогое свое отечество - одного не умею отделить от другого: Всем горько: но мы, знавшие его, всего сильнее чувствуем, что значит для всех потеря нашего царевича: Я верю, я чувствую всей душой: что этот час - роковой час в судьбах России. На него была надежда, и в каждом из нас, знавших его, эта надежда оживала тем более, чем темнее становился горизонт, чем сильнее стали напирать темные силы, чем безотраднее казалась обстановка судеб наших. На него была надежда - мы в нем видели противодействие, в нем искали другого полюса: И эту надежду Бог взял у нас. Что с нами будет? Да будет Его святая воля"[59].

Служебная карьера К.П. Победоносцева после 1865 г. сложилась так, что ему пришлось окончательно расстаться с Москвой и университетом и переехать в Петербург. После завершения работ по подготовке Судебных уставов К.П. Победоносцев, в ноябре 1863 г. назначенный обер-прокурором 8-го департамента Сената, продолжает свою службу в этом уже реформированном учреждении, с 1868 г. присутствуя в качестве сенатора в Гражданском кассационном департаменте. С августа 1865 и в продолжение 1866-1867 годов он преподает законоведение новому наследнику престола, его супруге, великой княгине Марии Феодоровне, и его брату великому князю Владимиру Александровичу.

Петербургская жизнь К.П. Победоносцеву не полюбилась. Вырванный из привычного для него московского круга общения К.П. Победоносцев находит отраду в переписке со своими московскими друзьями. В письме своему "приятелю" Б.Н. Чичерину от 15 октября 1868 г. К.П. Победоносцев признается: ":здешняя жизнь мне не по душе - все так измельчало на здешнем большом рынке:"[60]. "В Москву я рвусь мыслью, потому что там, в прошедшем, лежит мой досуг, моя свобода, и мир Хлебного переулка"[61], - вновь признается он Б.Н. Чичерину. И даже спустя продолжительное время К.П. Победоносцев так и не смог привыкнуть к Петербургу, характеризуя его в письме к С.А. Рачинскому от 30 июня 1882 г. как "бедлам и центр разврата на всю Россию": "В нем: концентрируются дурные соки отовсюду, ибо он - центр"[62].

Именно к этому времени, к середине 60-х годов, у К.П. Победоносцева формируется критическое отношение к царствованию Александра II, о чем свидетельствуют его письма к сестрам Тютчевым. Он пишет А.Ф. Тютчевой 14 декабря 1864 г.: "А нам здесь - не поверите, как надоели преобразования, как мы в них изверились, как хотелось на чем-нибудь остановиться, чтобы знать, наконец, какое колесо у нас вертится и на каком месте какой работник стоит. [:] И как часто на всем этом рынке проектов, во всем этом шуме дешевых и неглубоких восторгов вспоминаешь слова Иоанна "идолы у язычников - сребро и злато, дело рук человеческих. Очи имут и не видят, уши имут и не слышат, ноги имут и не ходят, язык имут и не говорят. Подобны им все, кто надеется на них и покланяется им." На этом рынке идольском кто встанет, кто появится крепкий, чтоб разбить кумира и провозгласить Бога истинного? У всякого идола - свои жрецы, которые и его и себя вместе с ним защищают"[63]. ":Все что я вижу, что совершается вокруг, гнетет душу. Вокруг совершается такой процесс разложения, что иной раз страх нападает на душу и хочется сказать: довольно. Что еще придется видеть, пережить и испытать в этом безумном, бессмысленном, пошлом мятеже человеческом"[64], - с горечью пишет К.П. Победоносцев Е.Ф. Тютчевой 18 октября 1866 г.

К концу 60-х годов относится его сближение с новым наследником престола Александром Александровичем. "Уроки мои продолжаются, - пишет он А.Ф. Тютчевой 21 марта 1867 г. - Решительно каждое утро езжу либо в Аничков, либо в Зимний к Владимиру. Признаюсь, что эти занятия немало утомляют меня, - утомляют неопределенностью круга, в котором надо действовать. Но чувствую, что надо делать дело, покуда меня оставляют. Отношениями своими к молодым я вообще доволен: оба они, по-видимому, доверяют мне, и я люблю их обоих. [:] Жаль, что нет около них: такого человека, кому бы они верили и кто мог бы людей приводить к ним и помогать им в приеме и в знакомстве с людьми"[65].

Таким человеком очень скоро стал К.П. Победоносцев. Почвой для возникновения доверительных отношений между К.П. Победоносцевым и наследником престола, очевидно, стала прежде всего общая для них обоих любовь к Церкви. Как пишет Ю.В. Готье, "Александр унаследовал от матери повышенное религиозное чувство, составляющее, по-видимому, отличительную черту Гессенского дома, чувство во всяком случае более сильное, чем у его отца и деда"[66]. Кроме того, через К.П. Победоносцева Александр, которого Ю.В. Готье характеризует как "русского нутром человека"[67], имел общение с кружком московских славянофилов, к идеям которых цесаревич, возможно, под влиянием своего профессора законоведения, относился с большим сочувствием. Наконец, их сближало критическое отношение к правлению Александра II, политика которого не соответствовала воспитанным у наследника "не без влияния Победоносцева национально-славянофильским симпатиям"[68]. Начавшаяся в 1864 г. связь Александра II с княжной Е.М. Долгору-ковой, поставившая в ложное положение императрицу, на сторону которой стал наследник и к которой был близок К.П. Победоносцев, только подогревала в цесаревиче и его учителе неприязненное отношение к царствующему монарху. Так, в письме к Е.Ф. Тютчевой 28 ноября 1880 г. К.П. Победоносцев негодует по поводу женитьбы императора на своей фаворитке, последовавшей спустя 2 месяца после смерти императрицы, и по поводу мер к юридическому оформлению положения новой княгини Юрьевской: "Воздух кишит сплетнями разного рода. Всех интересует вновь образовавшееся беззаконное состояние, которое стремятся произвести в законность. Творец этого положения, по-видимому, утратил уже способность сознавать всю его безнравственность, ложь и безобразие. Ему, вероятно, кажется легко свести в одном гнезде и законную свою семью и незаконную"[69].

Сближение К.П. Победоносцева с наследником вызвало недовольство в придворных кругах, о чем он сообщает в письме к А.Ф. Аксаковой 20 декабря 1868 г.: "Изредка вижу и наследника. Странно подумать, какое бремя ожидает эту молодую чету, которая покуда живет беззаботно. Хотелось бы для них сделать добро, но вы лучше многих знаете, как трудно сделать добро в этой сфере. Исполняю свой долг в той мере, в какой могу, но и это скромное мое занятие давно уже сделало меня человеком подозрительным в глазах сильных мира сего. Не знаю, с какого времени: надо мной тяготеет неопределенное, но незаслуженное подозрение. Не имею сомнения в том, что государь смотрит на меня подозрительно, с заднею мыслью: Я попал в число тех, кому положено мешать и загораживать всячески дорогу"[70].

Однако несмотря на свои предположения в 1872 г. тайный советник и сенатор Гражданского кассационного департамента Сената К.П. Победоносцев назначается членом Государственного совета. С назначением на эту должность К.П. Победоносцев, как он впоследствии напишет Николаю II, "получил возможность высказывать вслух всем свои мнения по государственным вопросам, - мнения, коих никогда ни от кого не скрывал", вследствие чего и "приобрел: репутацию упорного консерватора - в противодействии новым направлениям и веяниям государственных либералов"[71].

Его переписка изобилует критическими ремарками по поводу "фабрикации законов в Государственном Совете"[72]. В декабре 1877 г. он пишет Е.Ф. Тютчевой: ":у нас, как нарочно, ежедневные заседания, длинные, преисполненные бессмысленных рассуждений о разных проектах, не имеющих смысла, и эти рассуждения до того мелки и ничтожны, что тоска томит душу. Берут одно слово, одну фразу, - и об ней говорят, говорят, говорят, но никто не хочет идти к центру, разобрать основную идею, поставить вопрос во всю ширь и глубь его: одна цель - отделаться от дела: и нет того безобразия и того безумия, с которым не мирились бы, лишь бы только не возбуждать вопроса, не понести умственного труда, который - увы! слишком многим не по силам"[73].

Характеризуя в письмах к Е.Ф. Тютчевой членов Государственного совета, К.П. Победоносцев пишет, что они "продают правду жизни и твердые ее начала - на... пошлейшие аргументы либеральных начал, и всякий раз оглядываются - не сочла бы нас Европа за варваров!". "Что угодно готовы разрушить, от чего угодно отказаться, что угодно принять, лишь бы блестели лоском Европейской биржи!"[74], - негодует К.П. Победоносцев. Он пишет Е.Ф. Тютчевой о том, "как тяжко" "сидеть между людьми, отрешившимися от преданий, потерявших смысл государственный, желающими только сбросить с себя бремя ответственности, пустить - куда-то - в свободное пространство - в так называемое общество важнейшие функции государственной власти": "Все эти тенденции расслабленного эгоизма прикрываются и оправдываются фразами, формулами истасканного либерализма"[75].

К.П. Победоносцев часто подробно описывает Е.Ф. Тютчевой содержание заседаний Государственного совета, на которых ему "приходится бороться без успеха с помрачением ума и с либеральными юродствами, которыми все заражены у нас, и наверху потеряно верное чутье"[76]. Один из первых таких отчетов посвящен обсуждению военной реформы 1874 г. Хотя в официальных журналах Общего Собрания Государственного совета можно познакомиться с мнением К.П. Победоносцева по данному вопросу, однако доверительный характер его письма расскажет нам гораздо более, чем его мнение, зафиксированное официальной бумагой. "Вся история нового положения о военной повинности, - пишет он Е.Ф. Тютчевой в феврале1874 г., - дутая история. Выдумана она не для потребности, а для забавы, на похвальбу. Первый выдумал Валуев. Главная прелесть дела состояла в том, чтоб не отстать от Европы, и произвести полное уравнение сословий в главной повинности. Весело казалось, что дворянина возьмут в солдаты так же, как крестьянина. [:] Армию нашу коверкают - из-за чего? Из-за отвлеченного принципа уравнения сословий. Принцип этот, по моему убеждению, в корне фальшивый, и у нас более чем где-либо. Но он повсюду в моде, стало быть и у нас. Высказать все это прямо нельзя было. Нас не спрашивали, нужно ли и можно ли вводить такое преобразование. Вопрос этот решили без нас; а нам оставили рассуждать лишь об организации, т. е. под каким соусом подать состряпанное кушанье. Я решился высказаться против принципа уравнения сословий в этом деле, показать: что в таком великом деле, как армия нельзя выезжать на принципе уравнения. Вот главная цель моя - положительного успеху я не предвидел, но знал, что то же слово почти у всех вертится на душе, но никто не смеет или не умеет его высказать. Никто не ожидал, что я буду говорить это. От того речь моя точно обухом поразила и Вел.[икого] Князя, и Милютина. Они даже не нашлись возразить мне, особливо ввиду почти общего сочувствия. Но за всем тем любопытно, что никто меня не поддержал (хотя многие благодарили) и сами благодарившие уговаривали, почти умоляли не делать разногласия. Любопытно, что Государь, когда ему передавали слова мои, вскакивал от сочувствия и говорил: да это мои слова! Это мои мысли! Да неужели этого нет в положении? А через две недели он утвердил это положение"[77].

Свое мнение о неэффективности рассмотрения дел в Государственном совете К.П. Победоносцев настойчиво выражал в письмах будущему императору Александру III. Так, в 1876 г. он пишет цесаревичу: "Не поверите, какая тоска нападает иной раз, когда чувствуешь все ничтожество дел, которыми мы заняты в Государственном Совете. Одно положение вносится за другим, и... одно несовершеннее... другого, потому что составляются они очень часто не людьми дела, а чиновниками, которые готовы написать какой угодно закон для России, лишь бы он был новый. Мы разбираем все это и толкуем с важностью о правиле, в которое никто не верит, и знаем заранее, что все эти правила ни к чему не послужат или послужат только к новой путанице и новым издержкам казны или к новому отягощению народа"[78].

Очевидно, критическое отношение К.П. Победоносцева к Государственному совету было обусловлено тем, что он видел в нем подобие европейского парламента. Государственный секретарь А.А. Половцов цитирует на страницах своего дневника письмо К.П. Победоносцева, где он указывает на то, что, по его мнению, "люди критически относятся к процессу фабрикации законов в Государственном совете, коего конструкция очень несовершенна", более того, подобна той, которая существует "на Западе в законодательных собраниях"[79]. На основании мемуарных источников можно сделать вывод о том, что в 80-х годах упразднение Государственного совета входило в планы К.П. Победоносцева. Так, А.Ф. Кони вспоминает, что К.П. Победоносцев считал Государственный Совет учреждением, "которое надо бы на замок запереть, и ключ бросить в воду"[80].

Основой политического мировоззрения К.П. Победоносцева было убеждение в том, что "всякая конституция, на представительстве основанная, есть ложь". "Рано или поздно, - пишет он О.А. Новиковой в декабре 1881 г., - в этом убедятся все Европ.[ейские] народы, не исключая и Британцев. У них держится порядок: вопреки форме правительства, сделками с нею, и силою характера народного и исторического смысла. Но и у них она уже изнашивается"[81]. В конце 70-х годов, когда последовала череда покушений на Александра II, для К.П. Победоносцева становятся очевидными первые симптомы разложения монархии. Его письма к друзьям в этот период полны тревожных предчувствий. В сентябре 1877 г. он пишет Е.Ф. Тютчевой: ":теперь невольно навертывается на мысль у всех во всей России - какая страшная вещь самовластие: Расшатывается вера в источную власть царскую - против этого ничего не сделаешь, - и тут-то душа спрашивает с ужасом: а за тем что станет делать с собою Россия!"[82]. ":Что может быть безотраднее чувства презрения к правящей власти, и это чувство растет и углубляется, и власть погружается все более и более в тину беззакония. Еще печальнее думать, что чувство это распространяется, что скоро оно станет такою же пошлостью и ложью в общем представлении, как и все остальное: Вижу, как начинает колебаться и бледнеть та вера в разум и призвание власти, которая у нас служит единственною опорою власти, и что тогда с нами будет"[83], - с тревогой пишет он к Е.Ф. Тютчевой в 1879 г. Отношение подданных к власти, по мнению К.П. Победоносцева, изменилось бы только тогда, когда "со стороны власти сказалась бы им другая, господствующая сила приказания, неуклонной воли и прещения". "Увы! Эта-то сила, в которой состоит все нравственное значение власти, - она-то и не сказывается. И люди остаются вследствие того подлыми, копошатся в болоте и служат идолам, которых сами себе изобрели и поставили"[84]. Внутриполитическая ситуация в России давала повод К.П. Победоносцеву сравнивать ее с ситуацией во Франции накануне революции 1789 г.: "Я читаю теперь Revolution Taine'a[85], и читаю с содроганием и ужасом. Несколько лет тому назад - такие книги читались просто с любопытством как рассказ о чем-то чуждом и странном, а теперь поневоле делаешь болезненное сближение. Боже мой! Кого и чему научила история?"[86]. В этой связи К.П. Победоносцев предвидит ситуацию, когда от русского народа "вскоре: потребуются: тяжкие жертвы"[87].

"Времена - сами видите какие грустные, - пишет К.П. Победоносцев издателю "Московских ведомостей" М.Н. Каткову в декабре 1879 г. - Совершаются явления, которым прежде ни за что бы не поверил. Власть уже становится на Руси игрушкою, которую хотят передавать друг другу в руки жалкие и пошлые честолюбцы посредством интриги, ничем не пренебрегающей. Нет уже твердого центра, из которого всякая власть прямо исходила бы и на котором прямо бы держалась"[88].

К.П. Победоносцев возлагает вину за происходящее и могущее произойти в будущем прежде всего на Александра II: "А это 25-летие роковое, и человек его - человек роковой: для несчастной России, - пишет К.П. Победоносцев Е.Ф. Тютчевой в феврале 1880 г. - Бог с ним, Бог рассудит, виноват ли он или нет, только в руках у него рассыпалась и опозорилась власть, врученная ему Богом, и царство его, может быть, и не по вине его, стало царством лжи и мамоны, а не правды!"[89]. Узнав о конституционных планах правительства, в январе 1881 г. К.П. Победоносцев вновь передает свои тяжелые предчувствия Е.Ф. Тютчевой: "Нас тянет - это роковое царствование - тянет роковым падением в какую-то бездну"[90]. Главный упрек, который К.П. Победоносцев адресовал Александру II, - отсутствие у него государственной воли: "О самом владыке и говорить нечего, - пишет он Е.Ф. Тютчевой в январе 1879 г., - он жалкий и несчастный человек, и нет ему возвращения вспять. Бог поразил его: у него нет силы встать и управлять своими движениями, хотя и воображает себя живым и действующим и властным. Явно, что воля в нем исчезла: он не хочет слышать, не хочет видеть, не хочет действовать. Он хочет только бессмысленно волею чрева"[91]. "роковое 25-летие", по мнению К.П. Победоносцева, "измочалило всех наших людей и превратило в евнухов и идиотов". "Ни в ком: не видно разума и воли: все похожи на обезьян, нарядившихся в чужое платье"[92], - пишет он М.Н. Каткову уже в апреле 1881 г.

Свои предчувствия близкого падения монархии и свое видение причин, приведших к "расслаблению" государственной власти, К.П. По-бедоносцев считал своим долгом сообщить наследнику, с воцарением которого он связывал надежды на изменение политического курса: "А у нас так все сложилось, - пишет он цесаревичу в октябре 1876 г., - что мы все с вами заодно и все инстинктивно чувствуем, что вся земля без вас пропадает, как и вы пропадаете без земли"[93].

Следствием "слабости" и "безволия" Александра II, по мнению К.П. Победоносцева, стала его отстраненность от дел государственного управления, что создало опасность развития узурпаторских тенденций правительства, располагающего реальной, фактической властью: "...На-род глубоко убежден, - сообщает он в 1879 г. цесаревичу, - что правительство состоит из изменников, которые держат слабого царя в своей власти"[94]. Характеризуя "патентованные" приемы управления, получившие распространение в царствование Александра II, К.П. Победоносцев пишет цесаревичу: "Вся забота направлена была к преобразованиям на новых началах, к изданию новых регламентов и положений: Все уверяли друг друга и старались уверить высшую власть, что все пойдет отлично, лишь бы принято было такое-то правило, издано такое-то положение, - и все под этим предлогом избавляли себя от заботы смотреть, надзирать и править"[95]. А потому "правительства нет, как оно должно быть, с твердой волей, с ясным понятием о том, чего оно хочет, с решимостью защищать основные начала управления, с готовностью действовать всюду, где нужно"[96]. Все привыкли жить так, "как будто величие их власти им принадлежит, а дело их идет само по себе": "и горько слышать пустые и громкие их речи, когда знаешь жалкие дела их"[97].

Опасность отстранения монарха от непосредственного управления, по мнению К.П. Победоносцева, состоит в том, что она может быть возведена в политический принцип имеющим реальную власть правительством и нравственно распущенным вследствие отсутствия власти обществом: "проповедники свободы и парламентаризма" только того и ждут, что "все само собою сложится без власти, лишь бы власть отступила"[98]. "Придет, может быть, пора, - предупреждает К.П. Победоносцев своего воспитанника, - когда льстивые люди... что любят убаюкивать монархов... станут уверять вас, что стоит лишь дать русскому государству... конституцию на западный манер, - и все пойдет гладко и разумно, и власть может совсем успокоиться. Это ложь, и не дай Боже, истинному русскому человеку дожить до того дня, когда ложь эта может осуществиться"[99].

В конечном счете, народ, который "не видит и не чувствует твердого правительства, не видит единства власти, воли и направления", утрачивает постепенно "то, что для народа всего дороже, т. е. веру в правительство", что, по мнению К.П. Победоносцева и "составляет коренную причину общего смущения и недовольства", могущего спровоцировать в ближайшем будущем революционные потрясения[100]. В 1879 г. К.П. Победоносцев предупреждает будущего императора: "Может прийти минута, когда народ, в отчаянии, не узнавая правительства, в душе от него отречется и поколеблется признать своею ту власть, которая, вопреки писанию, без ума меч носит. Это будет минута ужасная, и не дай Бог нам дожить до нее"[101].

"Расслабление" государственной власти, возникающие вследствие этого политические амбиции правительства, стремящегося "убаюкать" монарха, и утрата народом доверия к власти могут, по мнению К.П. Победоносцева, привести к тому, что "не успеем оглянуться, как возникнет в русской земле и в русском управлении новая лесть, горше всех прежних, явится какой-нибудь бессмысленный парламент на конечную гибель России и на радость друзьям нашим англичанам, немцам, французам и особенно полякам". "Что-то роковое толкает нас в эту бездну со всех сторон, и - увы! - как видно, и со стороны правительства, которое поистине не знает, что делает"[102], - пишет он цесаревичу в 1879 г. При этом, по мнению К.П. Победоносцева, "лучше уже революция русская и безобразная смута, нежели конституция": "Первую еще можно побороть вскоре и водворить порядок в земле; последняя есть яд для всего организма, разъедающий его постоянною ложью, которой русская душа не принимает"[103].

Объяснив цесаревичу на примере царствования его отца механизм разложения государственной власти, К.П. Победоносцев на протяжении 70-х годов преподает ему в своих письмах уроки того, каким должно быть самодержавное правление в России. Он стремится сообщить цесаревичу, человеку, как и он, глубоко религиозному, представление о власти как о священном служении, посвященном Богу. Так, в 1876 г. он пишет будущему императору: "О, какое великое бремя власть и как счастлив, кого миновал этот тяжкий жребий"[104]. В 1879 г. К.П. Победоносцев снова напоминает наследнику о том, что "быть государственным человеком", значит "не утешаться своим величием... а приносить себя в жертву тому делу, которому служишь"[105].

Это "бремя" правления обязывает монарха к постоянному личному проявлению своей власти в сфере государственного управления, о чем К.П. Победоносцев напоминает цесаревичу: "Нет, нигде, а особливо у нас в России, ничто само собою не делается, без правящей руки, без надзирающего глаза, без хозяина"[106]. В связи с этим К.П. Победоносцев убеждает наследника: "Не верьте, когда кто станет говорить вам, что все пойдет само собою в государстве, и что на том или другом положении или законе вы можете успокоиться. Это неправда"[107]. В 1878 г., раздосадованный исходом судебного процесса по делу террористки В. Засулич, К.П. Победоносцев вновь убеждает будущего императора: "Дело не идет само собою, порядок сам собою не установляется, хаос сам по себе не превращается в гармонию. Должны быть люди с твердой волей, с сознанием, чего хотят и к чему идут, с постоянством распоряжения и деятельности. Напрасно успокаивать и обманывать себя... вот примем ту или иную меру, и все придет в порядок. Надобно совсем, извнутри, проснуться и встать, и править рулем и работать всеми веслами и днем и ночью, чтобы провесть судно сквозь мрак и бурю"[108].

К.П. Победоносцев считал утопичной попытку увести монарха от нравственной ответственности перед подданными за результаты своей политики, укрыв его за воздвигнутыми для этого учреждениями. В представлении К.П. Победоносцева, только незыблемость политического значения монархического принципа, обеспечиваемая личным действием верховной власти в сфере управления, способна поднять нравственный авторитет власти монарха в глазах народа, и сохранить между ними отношения взаимного нравственного доверия, которые он считал главным условием жизнеспособности монархии. "Мое глубокое убежденье, - пишет он цесаревичу в 1877 г., - что у нас в России всего более дорожить надо нравственным доверием народа, верою его в правительство. [:] Народ приходит в уныние и тоску, когда не чувствует правящей силы, - Боже мой, как это важно! У нас, в России, нет другой движущей силы, кроме единства народа с правительством в нравственном сознании"[109].

Однако К.П. Победоносцев убежден в том, что только та власть "творит чудеса и чувствуя себя в единстве с народом, сильна великою силой", которая "сознает свою силу и знает, чего хочет, и разумеет, куда вести и как править". "Вся тайна русского порядка и преуспеяния - наверху, в лице верховной власти, - пишет он цесаревичу в 1876 г. - Не думайте, чтобы подчиненные вам власти себя ограничили и поставили на дело, если вы себя не ограничите и не поставите на дело. Где вы себя распустите, там распустится и вся земля. Ваш труд всех подвинет на дело, ваше послабление и роскошь зальет всю землю послаблением и роскошью, - вот что значит тот союз с землею, в котором вы родились и та власть, которая вам суждена от Бога"[110]. Вновь и вновь убеждает К.П. Победоносцев цесаревича: "У нас в России все только людьми можно сделать, и всякое дело надобно держать, не опуская ни на минуту: как только опустишь его в той мысли, что оно идет само собою, так дело разоряется, и люди расходятся и опускаются"[111].

В феврале 1880 г., после очередного покушения на жизнь Александра II, К.П. Победоносцев в письме к Е.Ф. Тютчевой, предвидя близкую возможность вследствие трагических событий смены царствования, выражает свою тревогу по поводу того, что преподанные им цесаревичу уроки государственного управления, возможно, не будут им усвоены: "Боже мой! Как он будет править? Он не видел, как правят мужи силы и разума. Правление отца его, которое он видит, есть отсутствие разума, силы и воли"[112].

В апреле 1880 г. К.П. Победоносцев назначается обер-прокурором Святейшего Синода, должность которого он будет исполнять на протяжении 25 лет, до 19 октября 1905 г. По поводу своего высокого назначения он пишет Е.Ф. Тютчевой: "О, подлинно страшное дело власть, и те, кто желают ее, не ведают, что глаголют. Я всегда смотрел на нее как на бедствие, зная, что во власти надо потерять свободу и быть всем слугою. Поддерживают меня вера в святость призвания и надежда на живые силы"[113].

В первые месяцы 1881 г. недовольство К.П. Победоносцева правительственной политикой достигает критической точки. "Правительство отказывается от всякой борьбы за основные начала. Напротив того - всякое явление действительной жизни, хотя бы самое безобразное, выставляется существующим фактом, с которым надобно считаться, который остается регулировать"[114], - пишет он Е.Ф. Тютчевой в январе 1881 г. "А с этой точки зрения нет ничего невозможного, ничего отрицаемого - со всем можно в известной форме примириться"[115]. Тем самым, считает К.П. Победоносцев, правительство "поднимает и распускает силы, с коими трудно будет справляться". "Рецепт всей нынешней государственной деятельности", по его мнению, состоит в том, чтобы "не углубляться в коренные начала и уклоняться от борьбы: когда оказывается противное движение, считаться с ним и стараться его урегулировать": "Поднялись студенты - дадим им свободу и самоуправление. Волнуется земство - дадим ему свободу и устройство. Безумствует печать: что делать! Освободим ее"[116]. "Тот же [прием. - Е.Т.] - с Конституцией Российской. Доживем по грехам нашим и до этого"[117]. "О горе наше! - пишет К.П. Победоносцев Е.Ф. Тютчевой. - На эту точку поставлена ныне столь склонная к лени и равнодушию верховная власть и та точка, на коей была всегда в России опора здравым началам правды народной и блага народного - сдвинута с места. И кажется наступает уже время, когда поборники крепких и здравых начал правды и жизни народной оказываются - противниками правительства. Боюсь, что таковым вскоре окажусь и я"[118].

В первые дни после гибели Александра II К.П. Победоносцев употребляет все свое влияние на нового императора для того, чтобы не допустить конституционного пути развития России, которое предусматривалось проектом министра внутренних дел М.Т. Лорис-Меликова. К.П. Победоносцев не раз в первые недели царствования своего воспитанника напоминает Александру III о том, что "судьбы России на земле - в руках вашего величества"[119], а потому "новую политику надобно заявить немедленно и решительно": "Надобно покончить разом, именно теперь, все разговоры о свободе печати, о своеволии сходок, о представительном собрании. Все это ложь пустых и дряблых людей, и ее надобно отбросить ради правды народной и блага народного"[120].

Однако письма К.П. Победоносцева к Е.Ф. Тютчевой за март 1881 г. полны опасениями того, что у восшедшего на престол его воспитанника "воли не будет"[121]. Зная о планах М.Т. Лорис-Меликова "облагодетельствовать Россию конституцией или началом ее посредством вызова депутатов со всей России"[122], которые уже обсуждались при покойном императоре на трех совещаниях, К.П. Победоносцев опасается того, что и при новом государе "по этой стезе пойдут": "Никто не хочет вступить в борьбу, - пишет он Е.Ф. Тютчевой 3 марта. - Власть изветрилась, измочалилась; все стали не мужчины, "а сердцем хладные скопцы". Станут твердить, как уже твердят сегодня газеты: надо устроить громоотвод для личной безопасности и безответственности власти. Для власти, ослабевшей нравственно. Это дьявольское слово соблазна. Надо быть мужем силы и истины, чтоб не послушать его"[123].

Весь март 1881 г. К.П. Победоносцев проводит в тревоге. 28 марта он пишет С.А. Рачинскому: ":не спрашивайте меня, что у нас. Душа моя болит невыразимо, и я готов сказать слова Ионы малодушного: лучше ми есть умрети, нежели жити. Но Бог знает, кого взять, кого оставить здесь. У нас здесь смешение языков, туманом окутаны головы, воля развратилась, много слов и мало дел. Спросите меня, что же будет. - Не знаю. Я поистине несчастлив. Отовсюду за меня хватаются - но что я могу? [:] Сила одинокого пловца не вынесет. Я старовер - и русский человек. Я вижу ясно путь и истину, и ни разу не молчал, ни разу не укрывал своей мысли. За то я прослыл зловещим пророком. А теперь - мое призвание обличать ложь и сумасшествие, - за что многие меня возненавидели и погубили бы, когда бы могли. [:] Здесь все покланяются идолам - свободе печати, всяких гарантий, вольностей и обманчивых форм. А храм Бога живого стоит в запустении"[124].

Ситуация разрешилась только 29 апреля, когда К.П. Победоносцев убедил императора, "не совещаясь с министрами"[125], издать подготовленный им Манифест, в котором торжественно заявлялось о намерении "утверждать и охранять для блага народного от всяких на нее поползновений" "силу и истину Самодержавной власти"[126]. 29 апреля К.П. Победоносцев сообщает Е.Ф. Тютчевой: ":все, одни с восторгом, другие с ужасом, ждали манифеста о конституции. Вся Россия в смятении. Необходимо было прекратить все толки твердым словом. Имя мое в ушах всей здешней интеллигенции с проклятиями, с пеною у рта: "отверзоша на мя уста своя""[127]. Комментируя издание Манифеста и последовавшую вслед за ним отставку либерально настроенных министров, К.П. Победоносцев заявляет Б. Н. Чичерину в мае 1881 г.: ":Манифест был необходим: в противном случае люди, обезумевшие от прикосновения к власти, вскоре привели бы нас к гибели. Радоваться надобно, что нет уже ни Л. Меликова, ни Абазы. Последний совсем потерял голову и уже не мог бы возвратиться к рассудку"[128].

Однако и в мае 1881 г. политическая ситуация, связанная с тем, что нет еще "явственных знаков той политики, которая возвещена в манифесте"[129], дает К.П. Победоносцеву поводы для беспокойства. Он пишет С.А. Рачинскому: "Жизнь, которую веду я теперь, как часовой на посту своем: Не знаю, когда и чем кончится то напряженное состояние, в котором мы живем - увы! до сих пор еще! Подлинно судьбы наши в руках Божиих"[130].

Очередную опасность для самодержавной власти К.П. Победоносцев увидел в проекте созыва Земского собора, представленного новым министром внутренних дел Н.П. Игнатьевым, в назначении которого на эту должность вместо М.Т. Лорис-Меликова он принял самое непосредственное участие. К.П. Победоносцев пишет С.А. Рачинскому 18 июня 1882 г.: "Не советуясь ни с кем из дельных и серьезных людей, он, сговорясь с фантазером Аксаковым, изготовил проект Высочайшего Манифеста на 6 мая и тайно поднес его Государю. Объявлялось о созыве весною Земского Собора от всех сословий и со всей России, из Польши, Финляндии и пр. тысячи в полторы. Этому-то сброду предлагалось отдать на обсуждение устройство губернского и уездного управления, и сделать это учреждение постоянным. Акт написан фразами, напоминающими передовые статьи Руси. К счастью, дело не удалось". По настоянию К.П. Победоносцева Н.П. Игнатьев был отправлен в отставку, и по его же рекомендации новым министром внутренних дел был назначен граф Д.А. Толстой. "Вы опасаетесь Гр. Толстого, - пишет он С.А. Ра-чинскому в том же письме. - Но где такое имя, которое вы бы назвали? Нет такого имени. О Гр. Толстом можно по крайней мере сказать: что он был тверд в мнении и решителен в мерах. Кто бы он ни был, он едва ли скопец - а у нас все скопцы!"[131].

В первые годы царствования Александра III К.П. Победоносцев заявляет о настоятельной необходимости пересмотра Судебных уставов. Двадцатилетнее функционирование новой судебной системы убедило К.П. Победоносцева в том, что общество оказалось не готовым к разумному восприятию дарованных ему свобод. Реформированный суд в России стал, по мнению К.П. Победоносцева, заложником господствовавших в обществе либеральных тенденций, что, в частности, с особенной силой проявилось во время судебного процесса над В. Засулич. В этом деле судебная власть "из малодушной боязни оскорбить будто бы общественное мнение, из желания пощеголять перед интеллигенцией, - пожалуй, перед Европой, - уважением к суду присяжных" предала тем самым "интерес государственный, соединенный с этим делом". Процесс над В. Засулич, по мнению К.П. Победоносцева, показал, что реформированный суд, будучи отделен от государства, "правду существенную и вечную", носительницей которой является верховная самодержавная власть, заменяет "соблюдением форм, в которых полагает свободу и равенство, и боится в чем-нибудь переступить эту формальную правду"[132].

Именно недоверием К.П. Победоносцева к нравственному состоянию общества, деградировавшему вследствие правления Александра II, следует объяснять его намерение пересмотреть Судебные уставы. Так, в письме к А.Ф. Кони в 1879 г. К.П. Победоносцев высказывает сомнения в эффективности функционирования в русском обществе новой судебной системы: "Где рынок, и еще наш российский рынок со всеми торговцами и торговками, бабами, с пьяными и кабаками, - там трудно искать истины и гармонии. А к несчастью, новый суд наш стоит именно на таком рынке"[133]. Особенное негодование К.П. Победоносцева вызывает суд присяжных, о котором он высказывает свое мнение в письме к А.Ф. Кони от 24 октября 1879 г.: ":учреждение присяжных в России, взятое со всею обстановкою - экономическою, политическою, бытовою и пр., есть одно из самых фальшивых учреждений, которые когда-либо введены были в Русской земле рукою от немецкого мастера. От того как бы нарисовалась идеальная его красота и польза, в действительности оно приносит величайший вред и умножает чрез меру ту повальную ложь, которой, как пеленками, обвито все наше официальное учреждение"[134].

В 1885 г. К.П. Победоносцев представляет императору единоличный доклад "О необходимости судебных реформ", который и стал правительственной программой корректировки Судебных уставов 1864 г. В докладе К.П. Победоносцев в частности заявляет о необходимости "пресечь деморализацию, которую распространяет в обществе публичность всех судебных заседаний, возведенная в абсолютный догмат поборниками отвлеченных начал судебной реформы". Он настаивает на "решительных мерах к обузданию" произвола адвокатов, которые, "эксплуатируя своих клиентов в видах личной наживы: терроризируют: судей и обвинителей и свидетелей, возбуждая публику искусственными приемами, действующими на нервы". К.П. Победоносцев считает необходимым изъять из ведения присяжных "один за другим разряды уголовных дел", так как присяжные, "случайно набираемые: из слабых и зависимых людей в обществе, предоставлены случайному воздействию на них всяких случайных влияний"[135] и т.д.

О том, насколько сложно будет осуществить пересмотр Судебных уставов, К.П. Победоносцева еще в 1884 г. предупреждал министр народного просвещения И.Д. Делянов: "Что-то будет, когда настоящий или будущий министр юстиции явится в государственном совете с проектом изменения судебных уставов? Нет мук ада, которых не сочтут его достойным"[136]. Действительно, столкнувшись в Государственном совете с препятствиями к осуществлению своего намерения, К.П. Победоносцев сетует в письме к Т.И. Филиппову: "Бог наказал наших государственных людей, дав им куриную душу и наслав на них куриную слепоту. Что за трусливое стадо и ведет оное - отроча малое и юродивое - Д.Н. Набоков"[137]. В 1885 г. К.П. Победоносцев добивается отставки с поста министра юстиции своего однокашника по Училищу правоведения, после чего инициирует частичный пересмотр Судебных уставов.

Приведенный сюжет с очевидностью свидетельствует о том, что К.П. Победоносцев, будучи обер-прокурором Синода, вследствие своих близких и доверительных отношений с Александром III способен был оказывать влияние на многие другие области государственной жизни, не находившиеся непосредственно в его ведении. По оценке историка А.А. Кизеветтера, К.П. Победоносцеву удалось стать "центральной фигурой в правящих кругах эпохи контрреформ": "Его личность, властная, боевая, воинствующая представляла собой тот узел, в котором сходились все нити государственной политики в царствование Александра III. На посту обер-прокурора Синода он хотел и сумел стать фактически главою правительства, твердо и цепко сжимающим в своей руке руль государственного корабля"[138]. Однако, как справедливо замечает А.И. Пешков, "было бы преувеличением приписывать К.П. Победоносцеву ту роль в системе государственного управления, которая никогда ему не принадлежала: его влияние было значительным, но не всегда определяющим"[139]. Сам К.П. Победоносцев писал об этом впоследствии в письме к П.А. Тверскому от 19 февраля 1900 г.: "С давнего времени люди и европейские да и русские, не знающие, чем и как движутся наши административные пружины, воображают, что все, что ни происходит в России от правительства, движется волею или прихотью какого-нибудь одного, кто в ту или другую минуту считается влиятельною силою, так сказать "первым по фараоне" лицом. И вот, к несчастью, утвердилось всюду фантастическое представление о том, что я - такое лицо, и сделали меня козлом отпущения за все, чем те или другие недовольны в России: [:] Такую тяготу общественного мнения приходится выносить - нельзя опровергать ее, да никто и не поверит, так укоренилась уже иллюзия неведения, невежества и предрассудка"[140].

Политика Александра III, хорошо усвоившего уроки государственного управления, преподанные ему К.П. Победоносцевым, удовлетворила чаяния и надежды его учителя. После смерти Александра III К.П. Победоносцев 6 апреля 1895 г. произнес в Императорском русском историческом обществе речь в память своего воспитанника, которую, по словам поэта А.А. Голенищева-Кутузова "следовало бы постоянно держать перед глазами и в памяти всем русским (в особенности государственным) людям"[141]. "Что бы ни случилось, - говорил К.П. Победоносцев на заседании общества в присутствии нового императора, - все знали и были уверены, на что, в важных случаях государственной жизни, даст Он отрицательный и на что положительный ответ из Своей русской души. Все знали, что не уступит Он русского, историей завещанного, интереса ни на польской, ни на иных окраинах инородческого элемента, что глубоко хранит Он в душе Своей одну с народом веру и любовь к Церкви Православной: наконец, что заодно с народом верует Он в непоколебимое значение власти Самодержавной в России, и не допустит для нее, в призраке свободы, гибельного смешения языков и мнений"[142].

На протяжении всей своей жизни К.П. Победоносцев ведет начатую еще в царствование Александра II борьбу с "идолом" свободы прессы, которая, как он полагал, в нравственно дезорганизованном русском обществе, утратившем культуру мысли, обернется "свободой всяческого делания" и "всяческой речи".[143] Вот как описывает он итоги заседания у П.А. Валуева в письме к Е.Ф. Тютчевой от 26 января 1881 г.: "Все, как один человек, решают - освободить печать вполне, предоставив суду разбирать жалобы на нее со стороны правительства. Можно ли придумать еще что безумное в России? Опять власть, причисляя себя к гнилой интеллигенции, забывает или отвергает главное свое призвание - охранять: многомиллионный народ от яда и соблазна. Я остался: один при том мнении, что по крайней мере суд д.[олжен] б.[ыть] не публичною ареной, а закрытой. И в этом все против меня протестовали"[144].

Свое отношение к очередному "призраку" свободы К.П. Победоносцев высказывает в письме к Е.Ф. Тютчевой от 8 февраля 1882 г.: "Я считаю это понятие (свободу печати. - Е.Т.) пустою и вредною мечтою, которая противоречит русскому здравому смыслу и принадлежит к области многих формальных свобод, заимствованных нашими либералами из чужой жизни и чужой истории. [:] Итак, если бы от меня исходило направление, я: советовал бы правительству взяться за дело печати властною рукою: тогда не осталось бы места многим нынешним изданиям, положительно развращающим народ в целой России. В этом смысле ни одна газета: не была бы свободна от предостережений"[145].

К.П. Победоносцев характеризует газеты как "сущие язвы нашего времени"[146], которыми "завладел сам "отец лжи""[147]. В письме к С.А. Рачинскому в феврале 1898 г. К.П. Победоносцев негодует: "Все газеты в руках промышленников, в большинстве - евреев, и промышляют невежественным либерализмом, сплетнею и скандалом. Поистине я не знаю ни одной редакции разумной и культурной"[148]. Периодические издания либерального направления он называет "лавочками", которые "утвердились под фирмою журналов и которые с нахальством величают себя Русскою прессой, присваивая себе самодержавие в так называемом общественном мнении"[149]. Наблюдения за производимыми либеральными журналами манипуляциями с общественным мнением приводят К.П. Победоносцева к однозначному выводу: "Общественное мнение повсюду, а тем более в России, я считаю обманчивою мечтою, и вижу на опыте целой жизни, как при помощи его не разъясняется, а извращается истина"[150]. Уже в царствование Николая II К.П. Победоносцев пишет С.Ю. Витте 25 декабря 1904 г. по поводу его проекта "освобождения" печати: "Я ужаснулся, прочитав вечером Ваше предложение о печати, и не мог заснуть. Разве Вы не видите, что наша печать - не что иное, как гнусный сброд без культуры, без убеждения, без чести и орудие нравственного разврата в руках врагов всякого порядка? И Вы предлагаете снести разом все предупредительные меры, оставив лишь призрак какой-то кары, бездейственной и бесплодной, дающей только повод к возбуждению новой смуты. Ведь эта печать разнесет яд во все углы до последней деревни и наконец развратит душу народную"[151].

К.П. Победоносцев регулярно помещает, как правило, под псевдонимом свои публикации и переводы "разумных статей"[152] иностранных журналов в различные органы консервативной прессы, прежде всего в издаваемый Ф.М. Достоевским "Гражданин" и "Московские ведомости" М.Н. Каткова. Последний всегда согласовывал с К.П. Победоносцевым редакции наиболее важных статей, касающихся вопросов правительственной политики. Хранящиеся в архивах письма К.П. Победоносцева главным редакторам этих изданий позволяют судить о методах его негласного влияния на прессу. Так, в письме редактору "Московских ведомостей" от 21 ноября 1891 г. С.А. Петровскому, пришедшему на смену М.Н. Каткову, он фактически приказывает: "Послушайте совет: может быть очень плохо, если не послушаете. Берегитесь статей о голоде. Помолчите и о Финляндии, помолчите даже о патриархах и греках - это предмет тоже деликатный:"[153].

В начале царствования Николая II К.П. Победоносцев, видя, что "все противоправительственные, лжелиберальные элементы оживились новою надеждою" на конституцию[154], пишет новому редактору "Московских ведомостей" Л.А. Тихомирову 6 февраля 1895 г.: "Полезны были бы теперь сжатые и ясные указания на действие парламентского правления в Европе, на то сплетение лжи и обмана всякого рода, которым проникнуты выборы представителей: Механика выборов в наших земствах тоже требовала бы фактического разъяснения"[155]. К.П. Победоносцев советует ему переводить статьи из иностранной прессы, за которой он на протяжении всей своей жизни внимательно следил: "Относительно системы парламентских выборов и их производства в последнее время не мало статей в иностранных журналах (за коими никто не следит у нас). Только у нас имеющие очи не видят и имеющие уши не слышат и интеллигенция продолжает поклоняться фетишу конституции и кричать: велика Артемида Эфесская!"[156]. В октябре 1896 г. К.П. Победоносцев вновь напоминает Л. А. Тихомирову: "Наша молодежь к несчастью питается одной русскою дребеденью, и потому гоняясь за призраком правды, воображает, что там, где парламент, не может быть ни негодных министров, ни взяточничества и фаворитства, а у нас-де только есть: Следовало бы разрушить это впечатление живыми примерами произвола, насилия, хищения и подкупа повсюду. Следовало бы показать, чего стоит обсуждение дел и законов в парламенте: и что вся сила уходит в ответы на запросы и речи политических и социальных агитаторов"[157].

Несмотря на то что в 1894 г. на трон вступил еще один воспитанник К.П. Победоносцева, которому он преподавал законоведение в продолжение 1885-1888 годов, перемена царствования вновь вызывает у него тревогу за политическое будущее России, удерживать которую в рамках традиционной государственной формы становится все сложнее. В начале января 1895 г. он пишет С.А. Рачинскому: "Не могу равнодушно думать об этой путанице мыслей, представлений и пожеланий в наших выборных собраниях, с закваской той беспардонной интеллигенции, которая ныне всюду господствует: Та же закваска - увы! и в нашей печати, творящей так назыв.[аемое] общественное мнение. Прискорбно - но надо было ожидать, какая поднялась у этих господ смута и с какими похотями, по поводу перемены царствования. Пробуют грунт, составляют адресы с намеками на конституцию! Тверское собрание составило пошлый и наглый адрес. Это возбуждает опасения - найдется ли сознательная сила, которая сказала бы теперь разумное - quos ego!"[158].

В роли такой "сознательной силы", как и в 1881 г., вновь выступил К.П. Победоносцев, составив для Николая II речь, произнесенную императором 17 января 1895 г., в которой, в частности "мечтания" земских собраний "об участии представителей земства в делах внутреннего управления" квалифицировались как "бессмысленные" и заявлялось о намерении "охранять начало Самодержавия так же твердо и неуклонно", как охранял его Александр III[159]. Однако речь эта уже не могла внести желаемого успокоения в общество и 18 января К.П. Победоносцев пишет С.А. Рачинскому: ":какой поднялся всюду в земствах болтливый говор: И опять безумные, несмысленные похоти, - какой-то конституции"[160]. В письме к Л.А. Тихомирову от 6 февраля 1895 г. К.П. Победоносцев обращает его внимание на то, "как встречена речь Государя иностранною, даже либеральною, печатью", и негодует, что "наше поистине бессмысленное стадо интеллигенции и чиновничества занимается попугайством в протестах против этой речи"[161].

Опасаясь того, что Николай II уступит общественному мнению, К.П. Победоносцев наставляет своего бывшего воспитанника в письме от 7 февраля 1895 г.: "Едва кончилось царствование усопшего государя, как те же люди и прежние их сподвижники проснулись и готовились возобновить ту же агитацию. Тотчас же пущена была смута во всех концах России. [:] По поводу: речи поднялся: глухой ропот в среде чиновничества и интеллигенции. К прискорбию, он слышится между высокопоставленными лицами, облеченными властью. Вот почему теперь более, чем когда-либо, необходима твердость воли верховной во всех исходящих от нее распоряжениях"[162].

Однако уже по истечении первых двух лет царствования Николая II для К.П. Победоносцева становится очевидным, что "в верхних слоях утрачивается русское чувство и исторический смысл"[163]. Правительство, пишет он С.А. Рачинскому 8 ноября 1896 г., утратило "всякую энергию разумной власти при сохранении призрака власти": "В правительственной власти нет ни ясной мысли, ни твердого решения - глаз смотрит по сторонам и успокаивается на временном компромиссе. В законодательстве происходит путаница понятий и предрассудков невообразимая, с совершенным отсутствием и чутья, и ясного, жизненного понятия о России и о народе. [:] Во всем этом - и вверху и внизу - поразительное отсутствие культуры и какая-то бесшабашность мысли и слова: при отсутствии ясного сознания о том, чего хотеть и куда идти"[164]. В январе 1899 г. К.П. Победоносцев в письме славянофилу Д.Ф. Самарину негодует на то, "в каком состоянии разложения у нас ныне мысль государственная - и сколь распространено равнодушия к охранению самых основ Госуд.[арственного] порядка"[165].

В политике Николая II К.П. Победоносцев с горечью обнаруживает те же правительственные приемы, которые так возмущали обер-прокурора в царствование его деда: "Особливо поражает меня бездеятельность власти и властей, - пишет он С.А. Рачинскому 6 февраля 1900 г. - Едва нужно на что-нибудь решиться, никто не решается - надо собрать совещание, составить и подписать протокол: Наконец - не знаешь, куда деваться от законодательства и законов"[166].

Уже в 1900 г. К.П. Победоносцев отчетливо понимает неизбежность в ближайшем будущем революционных потрясений в России. Своими тревожными предчувствиями он делится со своим другом С.А. Рачинским в письме от 19 июля: "До чего доживут - общество и правительство. Удивительно думать, как и те, и другие помешались на служении идолу свободы. Ужасаются анархии и анархистов - но говорят - что же делать - свобода! И на мысль не приходит, что это не борьба идеи с идеей, а борьба с эпидемией, с заразой, которая охватывает тысячи и миллионы душ, распространяемая тою же непререкаемою свободой - свободой всяческого делания, всяческой речи, и особливо свободой печати: И дух захватывает, когда думаешь о несчастной России"[167]. В декабре 1904 г. К.П. Победоносцев пишет издателю "Русского архива" П.И. Бартеневу, с которым он сотрудничал на протяжении долгих лет: "Бог отнял у людей разум. В 1881 г. можно было надеяться - теперь ни в ком нет опоры"[168]. "Я чувствую, - пишет К.П. Победоносцев С. Ю. Витте 25 декабря 1904 г., - что обезумевшая толпа несет меня с собою в бездну, которую я вижу перед собой, и спасения нет"[169].

К.П. Победоносцев постепенно отходит от активного участия в заседаниях Государственного совета, о чем свидетельствует его письмо С.А. Рачинскому от 15 мая 1900 г.: "До чего неистово разгулялся ныне рассвирепевший бес законодательства! На столах лежат пуды печатного материала, заседания идут утром и вечером, говорятся длиннейшие и пустейшие речи ораторами, прошедшими развратную школу Кассац.[ионных] Д-[епартаменто]-в Сената. Это несносно. Я езжу туда редко, лишь по тем делам и вопросам, которые до меня касаются"[170]. К.П. Победоносцев признается своему другу: ":а я - и теперь уже для своего дела чувствую иногда такое ослабление сил, что спрашиваю себя: надолго ли еще их хватит! Были мне в роде того намеки и свыше - но я не могу пожертвовать собою, когда уверен, что жертва будет бесплодная, и когда чувствую, что в той борьбе, ожесточенной и злобной, какая предстояла бы, не найду крепкого разумения и крепкой опоры:"[171].

Однако до своей отставки с поста обер-прокурора Св. Синода К.П. Победоносцеву суждено было сразиться с еще одним "идолом" свободы - с принципом свободы вероисповедания, под предлогом которого в январе 1905 г. в Комитете министров был также возбужден вопрос о замене существующего синодального управления церковью соборным.

Еще в 1881 г. К.П. Победоносцев писал Е.Ф. Тютчевой о том, что "все настояния наших идеалистов о провозглашении того, что они называют свободою в деле вероисповедания", приведут к тому, что "враги наши отхватят у нас массами русских людей и сделают их немцами, католиками, магометанами и проч., и мы потеряем их навсегда для церкви и для отечества". "Какова наша церковь - это показывала нам история и покажет еще: церковь наша - одно с народом - не лучше его и не хуже. В этом ее великое качество. Но государство обязано понять его и обязано защитить ее"[172].

Опасность провозглашения "отвлеченного" принципа свободы вероисповедания К.П. Победоносцев видел в том, что проповедь отделения церкви от государства, "попав в невежественную толпу, да и в интеллигенцию, становится отрицанием государства и анархией"[173], чего, "к сожалению: не понимает наша полуобразованная "интеллигенция""[174].

Требования восстановления патриаршества и соборного управления церковью, выдвигаемых либеральной интеллигенцией и некоторыми церковными иерархами, стремящимися таким образом утвердить за собою, по мнению К.П. Победоносцева, "свободу самовластия", раздавались еще в начале 80-х годов. Главное препятствие для осуществления этих требований К.П. Победоносцев уже тогда видел в неблагополучном духовном состоянии русского общества, которое могло привести к тому, что "соборное управление церковью посредством иерархов и священников" превратится в те же "выборы земские и крестьянские, из коих мечтают составить представительное собрание для России"[175]. В феврале 1882 г. по поводу статей органа славянофильской прессы "Руси" в защиту патриаршего управления церковью К.П. Победоносцев пишет Е.Ф. Тютчевой: "Статьи в Руси о патриаршестве: я читал. Статьи разумно написаны в конструкции плана - но что же из этого? План все-таки держится на воздухе и предполагает какое-то идеальное состояние общества, отодвинутое мыслию на несколько веков назад - и притом в состояние воображаемое. Не угодно ли вам выбрать архиерея - целою губернией? Посмотрите, что выйдет? А люди пишут все это так, как будто настанет золотой век, если введут новое учреждение. И оно будет новое, хотя они и называют его старым. Люди забывают, куда мы ушли из 14-го столетия, из 15-го, из 16-го и 17-го: забывают, что значила в то время духовная власть - это был - и в общем сознании - единственный и главный элемент цивилизации и авторитет. Не угодно ли восстановить тогдашнее нравственное отношение светской власти к духовной. Не угодно ли восстановить миросозерцание самой тогдашней духовной власти. Ведь с этого времени что произошло! Назову одну Французскую революцию, которая перевернула все головы, и в том числе головы тех самых писателей, которые предлагают свой план!"[176]. По этому же поводу К.П. Победоносцев пишет архиепископу Харьковскому Амвросию в апреле 1882 г.: "Какой сон они видели в глубине веков в соборном управлении! Попробовали они хоть на неделю это самоуправление, коего зерно видят в съездах! Закаялись бы просить"[177].

Прежние опасения К.П. Победоносцева о том, что соборное управление церковью в современном ему обществе превратится в подобие народного представительства, подтвердились в 1905 г., когда "все газеты революционного направления ухватились за эту мысль о Соборе, почуяв в ней новый источник смуты"[178]. К.П. Победоносцев пишет в марте Николаю II о том, что попытки внести "радикальные преобразования: в наше православное церковное управление" грозят "гибелью и для церкви, и для государства в России"[179]. Поэтому, считает К.П. Победоносцев, "возбуждение этого вопроса крайне неблаговременно в такую пору, когда по всему государству происходит смута"[180]. В итоге обер-прокурор добился того, что в марте 1905 г. по Высочайшему повелению вопрос о преобразованиях в церкви был изъят из обсуждения Комитета министров и передан на рассмотрение Синода. Эта была последняя одержанная К.П. Победоносцевым победа.

Политическая деятельность К.П. Победоносцева завершилась его отставкой с постов обер-прокурора Св. Синода и члена Кабинета Министров на второй день после подписания Николаем II Манифеста 17 октября 1905 г., хотя он вплоть до своей смерти и продолжал оставаться членом Государственного совета и сенатором.

О деятельности К.П. Победоносцева на посту обер-прокурора Св. Синода свидетельствует испытавший на себе его власть митрополит Волынский Антоний (Храповицкий), который, по его собственному признанию, "часто навлекал на себя: неудовольствие" К.П. Победоносцева из-за различия во взглядах на принципиальные вопросы церковной политики. Однако в ответ на "наглые выходки газет" митрополит счел своим долгом исполнить "требование своего сердца" и высказать К.П. Победоносцеву "свое высокое уважение и благодарность": "Я чтил в вас христианина, чтил патриота, чтил ученого, чтил труженика. Я сознавал всегда, что просвещение народа в единении с церковью, начатое в 1884 году, исключительно благодаря вам и вами усиленно поддерживавшееся до последнего дня вашей службы, есть дело великое, святое, вечное, тем более возвышающее вашу заслугу церкви, престолу и отечеству, что в этом деле вы были нравственно почти одиноки. [:] Вы подняли над: Россией свет Божественной Библии, распространили слово Божие: на всех наречиях православных племен России: Вы убедили лучшего из покойных царей наших приказать строить православные храмы в православном их архитектурном благолепии, а не в безобразном виде еретических капищ: Вы умели ценить снедающую ревность о Боге под мужицкими зипунами, под бешметами учителей из крещеных инородцев. Вы отыскивали ревнителей веры и Церкви и не стыдились учиться у смиренных тружеников провинции - Рачинского и Ильминского - в то время, когда царь России имел вас своим главным советником, а Европа знала вас как просвещеннейшего профессора и общественного деятеля... Вы не только служили, вы подвизались добрым подвигом. Вы не были, однако, сухим фанатиком государственной или церковной идеи: вы были человеком сердца доброго и снисходящего, как и все три государя, которым вы служили. Люди бедные, или скорбящие духом, люди споткнувшиеся находили сердечный отклик в вашем сердце. Вы не отступали перед страхами человеческими, но часто отступали перед слезами. Быть может, даже иногда погрешали против принципа, подчиняясь жалости, но не погрешали этим против Господа Иисуса Христа: Форма и буква закона не были для вас высшим доводом: горячая и убежденная просьба склоняла вас на изъятие во имя милосердия. Особенно ценно в вас было то, что вы верили в человеческое раскаяние и исправление: в 1883 году вы простили одного раскаявшегося семинариста-революционера, а в 1898 году он был епископом, и таких случаев было много за время вашей службы"[181].

В конце декабря 1906 г. К.П. Победоносцев пишет редактору "Русского архива" П.А. Бартеневу: "Голова отказывается работать, и душа устала. [:] Последнюю свою работу: я закончил, и на днях, думаю, выйдет уже из Синодальной типографии цельная книга всего Нового Завета, который и есть мое завещание Русскому читателю"[182].

10 марта 1907 г. К.П. Победоносцев умер на восьмидесятом году жизни в Санкт-Петербурге в казенном доме обер-прокурора на Литейном проспекте, и был похоронен, согласно его завещанию, у церкви во имя Введения во храм Пресвятой Богородицы, находившейся в Свято-Владимирской церковно-учительской женской школе, созданной его трудами и трудами его жены Е.А. Энгельгардт. Могила К.П. Победоносцева, как и похороненной рядом с ним в 1932 г. его супруги, была найдена на заброшенной территории одного из зданий, принадлежащих ныне С.-Петербургской городской больнице N 21, и восстановлена только в конце 90-х годов.

Е.В. ТИМОШИНА,
кандидат юридических наук,
старший преподаватель кафедры
теории и истории государства и права
юридического факультета Санкт-Петербургского
государственного университета

©Е.В. Тимошина, 2002

Примечания:

[1] Письма к С.А. Рачинскому // Отдел рукописей Российской национальной библиотеки (далее – ОР РНБ). Ф. 631 (С.А. Рачинский). 1895. Май-июнь. Л. 112 об.

[2] Готье Ю.В. К.П. Победоносцев и наследник Александр Александрович (1865–1881) // К.П. Победоносцев: pro et contra. СПб., 1996. С. 451.

[3] Об этом свидетельствует хотя бы тот факт, что в 90-х годах впервые после диссертации С.Л. Эвенчик (1969) были защищены четыре диссертации, в которых освещались различные аспекты мировоззрения К.П. Победоносцева: Жировов В.И. Политические взгляды и государственная деятельность К.П. Победоносцева в 80–90-е годы. XIX века: Дисс. … канд. ист. наук. Воронеж, 1993; Иванников И.А. Проблема государственного устройства в русской политико-правовой мысли (М.А. Бакунин, К.Д. Кавелин, К.П. Победоносцев): Автореф. канд. дисс. Ростов-н/Д., 1995; Пешков А.И. К.П. Победоносцев как идеолог русского православия: Дисс. … канд. филос. наук. СПб., 1993; Тимошина Е.В. Политико-правовые взгляды К.П. Победоносцева: Дисс. … канд. юрид. наук. СПб., 1998.

[4] См., напр.: Зубов А.Б. Политико-правовые воззрения К.П. Победоносцева и их интерпретация зарубежными исследователями русской мысли // Русская политическая мысль второй половины XIX в.: Сб. обзоров / Отв. ред. Н.Н. Разумович. М., 1989. С. 158–208; Пешков А.И. К.П. Победоносцев как идеолог русского православия: Дис. ... канд. филос. наук. СПб., 1993.

[5] Письма к С.А. Рачинскому // ОР РНБ. Ф. 631 (С.А. Рачинский). 1884. Сентябрь-декабрь. Л. 170.

[6] Нольде А.Э. Обзор научной юридической деятельности К.П. Победоносцева: Некролог // Журнал Министерства народного просвещения. СПб., 1907. Часть X. Август. С. 84.

[7] Все даты приводятся по юлианскому календарю (“старому стилю”).

[8] Письма к С.А. Рачинскому // ОР РНБ. Ф. 631 (С.А. Рачинский). 1893. Март-апрель. Л. 43.

[9] Победоносцев К.П. Праздники Господни // Победоносцев К.П. Соч. СПб., 1996. С. 221–222.

[10] Письма Победоносцева к Александру III / С предисл. М.Н. Покровского: В 2 т. М.: Новая Москва, 1925–1926. Т. 2. М., 1926. С. 330.

[11] Литографированный экземпляр его лекционного курса хранится ныне в Российской национальной библиотеке: Гражданское судопроизводство: Лекции проф. Победоносцева, читанные в Московском университете (литографированная рукопись). [М., 1863]. 534 с.

[12] К.П. [Победоносцев К.П.] Об университетском преподавании // Московские ведомости. 1899. № 173. С. 1.

[13] Кони А.Ф. Из лет юности и старости // Кони А.Ф. Собр. соч.: В 8 т. Т. 7. М., 1969. С. 99–100.

[14] Нольде А.Э. Обзор научной юридической деятельности К.П. Победоносцева: Некролог. С. 85–86.

[15] Там же. С. 86.

[16] Там же.

[17] Нольде А.Э. Обзор научной юридической деятельности К.П. Победоносцева: Некролог. С. 87.

[18] Там же. С. 86.

[19] Победоносцев К.П. Письма Б.Н. Чичерину (1864–1903) // Отдел рукописей Российской государственной библиотеки (далее – ОР РГБ). Ф. 334 (Чичерины). К. 4. Ед. хр. 4. Л. 6 об.

[20] Письма к С.А. Рачинскому // ОР РНБ. Ф. 631 (С.А. Рачинский). 1882. Август-декабрь. Л. 142.

[21] Победоносцев К.П. О реформах в гражданском судопроизводстве // Русский вестник. 1859. Т. 21. Июнь. Кн. 2. С. 545.

[22] Там же. С. 542, 543.

[23] Там же. С. 546, 547.

[24] Победоносцев К.П. О реформах в гражданском судопроизводстве // Русский вестник. 1859. Т. 21. Июнь. Кн. 2. С. 548, 549.

[25] Дневники К.П. Победоносцева (1846–1893) // Российский государственный исторический архив (далее – РГИА). Ф. 1574 (К.П. Победоносцев). Оп. 1. Ед. хр. 2 б. Л. 7.

[26] Дневники К.П. Победоносцева (1862–1866) // Там же. Ед. хр. 1. Л. 7.

[27] Там же. Л. 20 об.

[28] Там же. Л. 17.

[29] Дневники К.П. Победоносцева (1862–1866). Л. 12.

[30] Победоносцев К.П. Предварительные замечания о плане и о главных основаниях Устава о судоустройстве // Материалы по судебной реформе в России 1864 года. Т. 17: Соображения разных лиц о преобразовании судебной части (1861–1862). [СПб., 1862]. С. 25.

[31] Дневники К.П. Победоносцева (1862–1866). Л. 12 об.

[32] Там же. Л. 5 об.

[33] Дневники К.П. Победоносцева (1862–1866). Л. 20 об.

[34] Там же. Л. 41 об.

[35] Там же. Л. 45.

[36] [Победоносцев К.П.] Современная летопись, Москва, 8-го ноября // Современная летопись. М., 1861. № 45. С. 9.

[37] Там же. С. 8.

[38] Дневники К.П. Победоносцева (1862–1866). Л. 14–14 об.

[39] Победоносцев К.П. Письмо В.В. Григорьеву // ОР РНБ. Ф. 608 (И.В. Помяловский). Оп. 1. Ед. хр. 2532. Л. 4 об.

[40] Записка о гражданском судопроизводстве (Составлена К. Победоносцевым в декабре 1861 года) // Материалы по судебной реформе в России 1864 года. Т. 26: Замечания о развитии основных положений преобразования судебной части. Ч. 6 (1861–1863). СПб., 1863. С. 30.

[41] Разногласия, последовавшие в Гражданском отделении Комиссии при обсуждении проекта второй книги Устава гражданского судопроизводства. О присяге тяжущегося (ст. 304). Возражение Победоносцева // Там же. Т. 46: Работы Гражданского отделения Комиссии по проекту Устава гражданского судопроизводства. Ч. 1. кн. 1–5 (30 ноября 1862 – 24 октября 1863). [СПб., 1864]. С. 77.

[42] Там же. С. 78.

[43] Записка о гражданском судопроизводстве… С. 29.

[44] Победоносцев К.П. Письмо В.В. Григорьеву. Л. 4, 4 об.

[45] Записка о гражданском судопроизводстве… С. 29, 30.

[46] Дневники К.П. Победоносцева (1862–1866). Л. 36 об.

[47] Победоносцев К.П. Предварительные замечания о плане и о главных основаниях Устава о судоустройстве... С. 22.

[48] Гражданское судопроизводство: Лекции проф. Победоносцева… С. 15.

[49] Победоносцев К.П. Передовые статьи о судебной реформе // Победоносцев К.П. Соч. С. 55.

[50] К.П. Победоносцев и его корреспонденты: Письма и записки / С предисл. М.Н. Покровского. Т. 1: В 2 полутомах. М.-Пг.: Государственное издательство, 1923. Полутом 2-й: Письма 1884–1894 гг. С. 485–486.

[51] Цит. по: Пешков А.И. “Кто разоряет – мал во Царствии Христовом…” // Победоносцев К.П. Соч. С. 5.

[52] Победоносцев К.П. Письма к А.Ф. Аксаковой (ур. Тютчевой) (1864) // ОР РГБ. Ф. 230 (К.П. Победоносцев). К. 5273. Ед. хр. 2. Л. 12 об.

[53] Победоносцев К.П. 1) Лекции по Русскому государственному праву, читанные Цесаревичу Николаю Александровичу и Вел. Князю Александру Александровичу [после 1864 г.] // Государственный архив РФ (далее – ГА РФ). Ф. 728 (Коллекция документов рукописного отделения библиотеки Зимнего Дворца). Оп. 1. Кн. 6. Ед. хр. 3132. Ч. 15. 82 л.; 2) Лекции по гражданскому праву, читанные в 1862 г. Цесаревичу Николаю Александровичу // Там же. Ед. хр. 2725. 206 л.

[54] Победоносцев К.П. Лекции по Русскому государственному праву… Л. 38 об.

[55] Там же. Л. 5.

[56] Победоносцев К.П. Лекции по Русскому государственному праву… Л. 39.

[57] Там же. Л. 40.

[58] Победоносцев К.П. Приветствие старого воспитателя великому князю в день его совершеннолетия // Победоносцев К.П. Соч. С. 116–122.

[59] Цит. по: Готье Ю.В. К.П. Победоносцев и наследник Александр Александрович (1865–1881). С. 456.

[60] Победоносцев К.П. Письма Б.Н. Чичерину (1864–1903). Л. 7.

[61] Там же. Л. 21 об.

[62] Письма к С.А. Рачинскому // ОР РНБ. Ф. 631 (С.А. Рачинский). 1882. Январь-июль. Л. 167.

[63] Победоносцев К.П. Письма к А.Ф. Аксаковой (ур. Тютчевой) (1864). Л. 12 об.

[64] Победоносцев К.П. Письма к Е.Ф. Тютчевой (1866) // ОР РГБ. Ф. 230 (К.П. Победоносцев). К. 4408. Ед. хр. 1. Л. 6.

[65] Цит. по: Готье Ю.В. К.П. Победоносцев и наследник Александр Александрович (1865–1881). С. 457.

[66] Там же. С. 461.

[67] Там же.

[68] Там же. С. 465.

[69] Победоносцев К.П. Письма к Е.Ф. Тютчевой (1880) // ОР РГБ. Ф. 230. К. 4409. Ед. хр. 2. Л. 84 об.–85.

[70] Цит. по: Готье Ю.В. К.П. Победоносцев и наследник Александр Александрович (1865–1881). С. 462.

[71] Письма Победоносцева к Александру III. Т. 2. С. 331.

[72] Дневник государственного секретаря А.А. Половцова / Под ред. П.А. Зайончковского: В 2 т. Т. 1. М., 1966. С. 390.

[73] Победоносцев К.П. Письма к Е.Ф. Тютчевой (1877) // ОР РГБ. Ф. 230 (К.П. Победоносцев). К. 4408. Ед. хр. 12. Л. 66 об.

[74] Победоносцев К.П. Письма к Е.Ф. Тютчевой. (1878) // ОР РГБ. Ф. 230 (К.П. Победоносцев). К. 4408. Ед. хр. 13. Л. 68–68 об.

[75] Победоносцев К.П. Письма к Е.Ф. Тютчевой (1880). Л. 79 об.–80.

[76] Победоносцев К.П. Письма к Е.Ф. Тютчевой (1874) // ОР РГБ. Ф. 230 (К.П. Победоносцев). К. 4408. Ед. хр. 9. Л. 14.

[77] Победоносцев К.П. Письма к Е.Ф. Тютчевой (1874). Л. 9–10.

[78] Письма Победоносцева к Александру III. Т. 1. М., 1925. С. 53.

[79] Дневник государственного секретаря А.А. Половцова / Под ред. П.А. Зайончковского. Т. 1. С. 390.

[80] Цит. по: Зайончковский П.А. Российское самодержавие в конце XIX столетия. М., 1970. С. 100.

[81] Победоносцев К.П. Письма к О.А. Новиковой (1878–1882) // ОР РГБ. Ф. 126 (Киреевы). К. 8479. Ед. хр. 6. Л. 5–5 об.

[82] Победоносцев К.П. Письма к Е.Ф. Тютчевой (1877). Л. 48.

[83] Победоносцев К.П. Письма к Е.Ф. Тютчевой (1879) // ОР РГБ. Ф. 230 (К.П. Победоносцев). К. 4409. Ед. хр. 1. Л. 69–69 об.

[84] Победоносцев К.П. Письма к Е.Ф. Тютчевой (1881) // Там же. К. 4410. Ед. хр. 1. Л. 135 об.

[85] К.П. Победоносцев имеет в виду книгу И. Тэна “История французской революции” (рус. пер.: Ч. 1–6. Харьков, 1906–1913.).

[86] Победоносцев К.П. Письма к Е.Ф. Тютчевой (1878). Л. 24 об.

[87] Там же. Л. 4 об.

[88] Победоносцев К.П. Письма М.Н. Каткову (1862–1887) // ОР РГБ. Ф. 120 (М.Н. Катков). К. 9. Ед. хр. 47. Л. 19 об.

[89] Победоносцев К.П. Письма к Е.Ф. Тютчевой (1880). Л. 11 об.

[90] Победоносцев К.П. Письма к Е.Ф. Тютчевой (1881). Л. 1.

[91] Победоносцев К.П. Письма к Е.Ф. Тютчевой (1879). Л. 3.

[92] Победоносцев К.П. Письма М.Н. Каткову (1862–1887). Л. 32 об.

[93] Письма Победоносцева к Александру III. Т. 1. С. 53.

[94] Там же. С. 249.

[95] Там же. С. 52–53.

[96] Там же. С. 117.

[97] Там же. С. 207.

[98] Победоносцев К.П. Письма к Е.Ф. Тютчевой (1881). Л. 135.

[99] Письма Победоносцева к Александру III. Т. 1. С. 54.

[100] Там же. С. 267.

[101] Там же. С. 194.

[102] Там же. С. 208.

[103] Там же. С. 249.

[104] Письма Победоносцева к Александру III. Т. 1. С. 53.

[105] Там же. С. 207.

[106] Там же. С. 52.

[107] Там же. С. 54.

[108] Там же. С. 120-121.

[109] Письма Победоносцева к Александру III. Т. 1. С. 67.

[110] Там же. С. 53.

[111] Там же. С. 207.

[112] Победоносцев К.П. Письма к Е.Ф. Тютчевой (1880). Л. 12.

[113] Победоносцев К.П. Письма к Е.Ф. Тютчевой (1880). Л. 31.

[114] Победоносцев К.П. Письма к Е.Ф. Тютчевой (1881). Л. 14.

[115] Там же. Л. 2 об.

[116] Там же. Л. 2–2 об.

[117] Там же. Л. 9.

[118] Там же. Л. 2 об.

[119] Письма Победоносцева к Александру III. Т. 1. С. 318.

[120] Там же. С. 317.

[121] Первые недели царствования Императора Александра Третьего: Письма К.П. Победоносцева из Петербурга в Москву к Е.Ф. Тютчевой // Русский архив. 1907. Кн. 2. Вып. 5. С. 89.

[122] Там же. С. 93.

[123] Там же. С. 90–91.

[124] Письма к С.А. Рачинскому // ОР РНБ. Ф. 631 (С.А. Рачинский). 1881. Январь-август. Л. 62–62 об.

[125] Первые недели царствования Императора Александра Третьего… С. 100.

[126] Высочайший Манифест // Московские ведомости. 1881. № 120. С. 1.

[127] Первые недели царствования Императора Александра Третьего… С. 99, 100.

[128] Победоносцев К.П. Письма Б.Н. Чичерину (1864–1903). Л. 30.

[129] Письма Победоносцева к Александру III. Т. 1. С. 338.

[130] Письма к С.А. Рачинскому // ОР РНБ. Ф. 631 (С.А. Рачинский). 1881. Январь-август. Л. 104–104 об.

[131] Письма к С.А. Рачинскому // ОР РНБ. Ф. 631 (С.А. Рачинский). 1882. Январь-июль. Л. 145 об.–146.

[132] Победоносцев К.П. Письма к Е.Ф. Тютчевой (1878). Л. 68.

[133] Письма К.П. Победоносцева А.Ф. Кони (1876–1900) // ГА РФ. Ф. 654 (А.Ф. Кони). Оп. 1. Ед. хр. 2892. Л. 17.

[134] Там же. Л. 18 об.–19.

[135] Победоносцев К.П. Доклад о необходимости судебных реформ (1885) // ОР РГБ. Ф. 230 (К.П. Победоносцев). К. 4394. Ед. хр. 3. Л. 3–5.

[136] К.П. Победоносцев и его корреспонденты. Т. 1. Полутом 2-й. С. 462.

[137] Победоносцев К.П. Письма Т.И. Филиппову (1879–1896) // ГА РФ. Ф. 1099 (Т.И. Филиппов). Оп. 1. Ед. хр. 2414. Л. 92–92 об.

[138] Кизеветтер А.А. Победоносцев // На чужой стороне. 1924. № 4. С. 258.

[139] Пешков А.И. “Кто разоряет – мал во Царствии Христовом…”. С. 6–7.

[140] Тверской П.А. Из деловой переписки с К.П. Победоносцевым (1900–1904) // Вестник Европы. 1907. Кн. 12. С. 654.

[141] К.П. Победоносцев и его корреспонденты. Т. 1. Полутом 2-й. С. 999.

[142] Победоносцев К.П. Государь Император Александр Александрович: Речь о нем К.П. По­бедоносцева в заседании Императорского Русского исторического общества 6 апреля 1895 года // Победоносцев К.П. Соч. С. 167–168.

[143] Письма к С.А. Рачинскому // ОР РНБ. Ф. 631 (С.А. Рачинский). 1900. Июль-август. Л. 2.

[144] Победоносцев К.П. Письма к Е.Ф. Тютчевой (1881). Л. 14 об.

[145] Победоносцев К.П. Письма к Е.Ф. Тютчевой (1882) // ОР РГБ. Ф. 230 (К.П. Победоносцев). К. 4410. Ед. хр. 2. Л. 17.

[146] Письма к С.А. Рачинскому // ОР РНБ. Ф. 631 (С.А. Рачинский). 1881. Январь-август. Л. 5.

[147] Там же. Л. 124.

[148] Письма к С.А. Рачинскому // Там же. 1898. Январь-февраль. Б.л.

[149] Победоносцев К.П. Письма М.Н. Каткову (1862–1887). Л. 19 об.

[150] Письма разных лиц к П.И. Бартеневу (1887) // Российский государственный архив литературы и искусства (далее – РГАЛИ). Ф. 46 (П.И. Бартенев). Оп. 1. Ед. хр. 579. Л. 265 об.

[151] Цит. по: Тальберг Н.Д. Победоносцев: Очерки истории императорской России. М., 2000. С. 123–124.

[152] Победоносцев К.П. Письма М.Н. Каткову (1862–1887). Л. 73.

[153] Победоносцев К.П. Письма С.А. Петровскому (1890–1896) // ОР РГБ. Ф. 224 (С.А. Петровский). Оп. 2. Ед. хр. 24. Л. 47 об.

[154] Письма Победоносцева к Александру III. Т. 2. С. 334.

[155] Победоносцев К.П. Письма к Л.А. Тихомирову (1890–1906) // ГА РФ. Ф. 634 (Л.А. Тихомиров). Оп. 1. Ед. хр. 113. Л. 48–48 об.

[156] Победоносцев К.П. Письма к Л.А. Тихомирову (1890–1906). Л. 50–50 об.

[157] Там же. Л. 73, 77 об.–78.

[158] Письма к С.А. Рачинскому // ОР РНБ. Ф. 631 (С.А. Рачинский). 1895. Январь-февраль. Л. 29.

[159] Слово русского самодержца // Московские ведомости. 1895. № 18. С. 1.

[160] Письма к С.А. Рачинскому // ОР РНБ. Ф. 631 (С.А. Рачинский). 1895. Январь-февраль. Л. 68 об.

[161] Победоносцев К.П. Письма к Л.А. Тихомирову (1890–1906). Л. 47 об.–48.

[162] Письма Победоносцева к Александру III. Т. 2. С. 305.

[163] Письма к С.А. Рачинскому // ОР РНБ. Ф. 631 (С.А. Рачинский). 1897. Ноябрь-декабрь. Л. 106 об.

[164] Письма к С.А. Рачинскому // Там же. 1896. Ноябрь-декабрь. Л. 44–44 об.

[165] Победоносцев К.П. Письма к Д.Ф. Самарину (1878–1899) // ОР РГБ. Ф. 265 (Самарины). К. 198. Ед. хр. 21. Л. 49–50.

[166] Письма к С.А. Рачинскому // ОР РНБ. Ф. 631 (С.А. Рачинский). 1900. Январь-февраль. Л. 132 об.

[167] Письма к С.А. Рачинскому // Там же. Июль-август. Л. 2.

[168] Письма разных лиц к П.И. Бартеневу (1904) // РГАЛИ. Ф. 46 (П.И. Бартенев). Оп. 1. Ед. хр. 596. Л. 394.

[169] Цит. по: Тальберг Н.Д. Победоносцев: Очерки истории императорской России. С. 123–124.

[170] Письма к С.А. Рачинскому // ОР РНБ. Ф. 631 (С.А. Рачинский). 1900. Май-июнь. Л. 1 об.

[171] Письма к С.А. Рачинскому // Там же. 1896. Ноябрь-декабрь. Л. 84 об.

[172] Победоносцев К.П. Письма к Е.Ф. Тютчевой (1881). Л. 140.

[173] Письма к С.А. Рачинскому // ОР РНБ. Ф. 631 (С.А. Рачинский). 1901. Сентябрь-октябрь. Л. 166.

[174] Из писем К.П. Победоносцева к Николаю II (1898–1905) / Публ. М.Н. Курова // Религии мира. История и современность. Ежегодник. М., 1983. С. 179.

[175] Победоносцев К.П. Письма к Е.Ф. Тютчевой (1881). Л. 75–75 об.

[176] Победоносцев К.П. Письма к Е.Ф. Тютчевой (1882). Л. 18 об.

[177] Победоносцев К.П. Письма к Амвросию, архиепископу Харьковскому (1882) // ОР РГБ. Ф. 230 (К.П. Победоносцев). К. 9804. Ед. хр. 5.

[178] Из писем К.П. Победоносцева к Николаю II (1898–1905). С. 186.

[179] Там же. С. 184.

[180] Из писем К.П. Победоносцева к Николаю II (1898–1905). С. 185.

[181] Цит. по: Глинский Б.Б. Константин Петрович Победоносцев: Материалы для биографии // К.П. Победоносцев: pro et contra. С. 405–406.

[182] П.Б. [Бартенев П.А.] К.П. Победоносцев: Его Некролог с выдержками из его дневника // Русский архив. 1907. № 4. С. 635. К.П. Победоносцев имеет в виду свою последнюю книгу: Новый Завет Господа нашего Иисуса Христа в новом русском переводе К.П. Победоносцева: Опыт к усовершенствованию перевода на русский язык священных книг Нового Завета. СПб: Синодальная типография, 1906.