Список книг

« Предыдущая | Оглавление | Следующая »

Венедиктов А.В.
Избранные труды по гражданскому праву. Т. 2

§ 23. Юридическая природа феодальной земельной собственности

Приведенные данные о правах сеньора и вассала позволяют определить историческое место института разделенной собственности в общей системе феодальных земельных отношений и уточнить те условия, при которых пожалованная сеньором вассалу земля из собственной аллодиальной собственности сеньора превращалась в зависимую, подчиненную собственность в руках вассала и в верховную, но также связанную, собственность - в руках сеньора.

На примерах из истории западноевропейского бенефиция или русского пожизненного поместья, с одной стороны, и западноевропейского лена-феода или русского наследственного поместья-вотчины - с другой, мы могли видеть различие между первоначальной формой пожизненного бенефиция (поместья) и наследственным леном-феодом (наследственным поместьем-вотчиной) в его "чистой" форме. Пока сеньор передавал свою землю лишь в срочное или пожизненное владение вассалу, последний владел и пользовался ею не собственной властью, но властью, полученной от другого. Только с момента превращения срочного или пожизненного бенефиция в наследственный лен можно говорить о собственной власти вассала над леном, власти, полученной им по наследству от его правопредшественника (как правило, от его отца) и закрепленной за ним феодальным обычаем и законом в качестве его собственной, хотя бы и неполной, ограниченной власти над землей. Именно наследственность лена создавала то изменение во взаимоотношениях сеньора и вассала, которое обязывает исследователя феодальной собственности признать их обоих носителями разделенной собственности, ибо - подчеркнем это еще раз - именно с этого момента вассал начинает владеть и пользоваться леном своей властью, а сеньор начинает делить свою полную собственность на прежний бенефиций - ныне лен - с вассалом. До превращения пожизненного бенефиция в наследственный лен сеньор и вассал делили только доход с земли, отныне они делят и власть над землей, иначе говоря, наступает не только раздел интереса, но и раздел власти над землей. Поэтому примененная составителями Libri feudorum - безразлично к бенефицию и феоду (в смысле наследственного лена) - формула о собственности (proprietas) сеньора и владении либо узуфрукте (possessio vel ususfructus) вассала[507] была адекватна отношениям сеньора и вассала лишь в тот период, когда земля жаловалась сеньором вассалу прекарно, на определенный срок или - максимум - пожизненно[508] и оказалась в явном противоречии с жизнью, когда установился определенный, от воли сеньора не зависевший порядок перехода лена к наследникам вассала[509]. То обстоятельство, что и наследник умершего вассала должен был проделать обычный обряд оммажа, принести клятву на верность сеньору и в силу инвеституры как бы вновь получить лен из рук сеньора, даже с уплатой ему рельефа, не сохраняло сеньору его прежней роли полного собственника бенефиция, которым он мог ранее свободно распорядиться после смерти своего вассала.

Равным образом и историки русского права имели все основания утверждать по отношению к русскому поместью в его первоначальной форме, что собственником поместья оставался московский государь[510] и что помещик являлся только временным условным владельцем[511]. Эта характеристика неприменима, однако, к помещику того периода, когда он превратился уже в наследственного владельца пожалованного его предкам поместья, хотя бы он и не пользовался еще в распоряжении им той же степенью свободы, какой располагали вотчинники в отношении большей части своих вотчин[512]. По отношению к такому помещику можно с тем же правом говорить о подчиненной собственности, как и по отношению к западноевропейскому владельцу наследственного лена.

На этом пути от пожизненного бенефиция или поместья к наследственному лену или поместью (либо вотчине) типа лена, изобиловавшем большим количеством разнообразных переходных форм, рано или поздно наступал момент, когда нарастание элементов власти над землей в руках вассала приводило к такому разделу этой власти между ним и сеньором, при котором сеньор уже не мог считаться единственным собственником пожалованной им земли[513] и должен был признать в лице вассала также носителя права собственности - пусть зависимой и подчиненной, но все же такого права, сохранение которого наследниками вассала не зависело уже от его воли, не говоря уже о других ограничениях власти сеньора над землей, установленных феодальным правом в интересах вассала. Дело историков права - установить по отношению к каждому конкретному виду феодальных владений определенного периода, с какого рода формой собственности имеет дело исследователь в каждом отдельном случае. Нашей задачей является анализ этой формы на том этапе ее развития, когда наследственность лена утвердилась уже с полной определенностью, а вместе с тем сложились и описанные выше взаимоотношения сеньора и вассала. Коротко говоря, мы стремимся проанализировать эти отношения, взятые в их наиболее типичной для развитого феодализма форме.

Приведенные нами выше данные об ограничениях сеньора и вассала в праве единоличного распоряжения леном, о взаимных обязанностях их в отношении друг друга, о широком праве вассала на пользование леном и его доходами и о разнообразных правах сеньора на участие в доходах лена дают нам все основания утверждать, что противники института разделенной собственности впадают в полное противоречие с действительным характером взаимоотношений сеньора и вассала и с самым понятием права собственности в его применении к этим взаимоотношениям.

Когда романисты и примыкающая к ним часть германистов вслед за Тибо объявляют сеньора единственным собственником лена и приписывают вассалу лишь вещное право на чужую вещь[514], они игнорируют или недооценивают значение той доли власти вассала над землей - притом власти, полученной по наследству от своих предков, а не от сеньора, которая устраняет возможность признать одного сеньора собственником лена. С другой стороны, отказывая вассалу в признании за ним права подчиненной собственности, те же авторы нередко лишают всякого реального содержания право самого сеньора. Забывая о разнообразных правах сеньора по распоряжению леном и по участию в доходах лена, они утверждают, что правомочия вассала "поглощают почти всю совокупность содержащихся в собственности прав"[515], что права вассала "так обширны, что почти ничего не оставляют собственнику" (сеньору. - А.В.)[516]. Итак, у одного (сеньора) - право собственности, но без реальных правомочий собственника, у другого (вассала) - все или почти все реальные правомочия собственника (вплоть до права "с большими или меньшими ограничениями отчуждать" землю)[517], но без права собственности!

Вряд ли можно признать эту конструкцию убедительной даже с точки зрения традиционных определений права собственности. В этом отношении последовательнее был Будей, отвергавший идею разделенной собственности в целях признания права собственности на лен только за вассалом. Будей стремился, как мы уже говорили, доказать, что любое из правомочий сеньора: его право на выморочный лен, право на возврат лена в случае злоупотреблений со стороны вассала, дача разрешений на отчуждение и залог лена и на возобновление пожалования в случае перехода лена к наследникам вассала, право на получение соответствующих сумм при переходе лена к другому вассалу и т.п. - отнюдь не является правомочием верховного собственника и может быть объяснено путем подыскания соответствующей аналогии из богатого арсенала римских или средневековых правовых институтов. Так, например, право на выморочный лен, по мнению Будея, так же мало могло служить основанием для признания сеньора верховным собственником лена, как и право наследования в силу договора о наследовании или в силу родства - основанием для признания верховной собственности за договорным или законным наследником. Если право на возврат лена к сеньору в случае злоупотреблений со стороны вассала должно было бы считаться проявлением права собственности, то, утверждал Будей, с таким же основанием можно было бы трактовать как верховного собственника и продавца вещи, выговорившего себе право отказа от сделки в случае неуплаты покупной цены в срок (sub pacto legis commissoriae)[518]. Нет необходимости приводить другие аналогии Будея, чтобы убедиться в схоластически-догматическом характере аргументации автора, выхватывающего отдельные правомочия сеньора из общей суммы его прав по распоряжению леном и по участию в доходах лена и пытающегося путем чисто внешних, узкоформальных параллелей распылить (раздробить) право верховной собственности сеньора на механический ряд ничем не связанных друг с другом правомочий.

Рядовой пандектист середины XVIII столетия сумел, правда, значительно конкретнее подойти к отвергаемому им праву верховной собственности сеньора, чем известные пандектисты XIX в. - к отвергаемому ими праву подчиненной собственности вассала. Но позиция Будея страдает тем же недостатком, как и позиция противников подчиненной собственности вассала. Перечисляя ряд (хотя и далеко не все) правомочий сеньора, обеспечивающих ему определенную власть над леном и определенную часть доходов лена, он недооценивал все же общее значение этой власти и участия в доходах лена во взаимоотношениях между сеньором и вассалом, - недооценивал прежде всего именно потому, что рассматривал их изолированно, вне связи с общим строем феодальных отношений. Между тем для правильного понимания прав сеньора и вассала на лен необходимо проанализировать их в общей связи со всем строем политических и земельных отношений феодального общества (об этом ниже).

С недооценкой значения прав сеньора по распоряжению леном и по участию в доходах лена мы встречаемся и у Л.И. Дембо[519]. Л.И. Дембо признает субъектом права земельной собственности получателя ренты, а объектом феодальной собственности - "земельную территорию, полученную от вышестоящего сеньора в качестве лена". Эта территория "распадается на две части: одна часть в свою очередь передана в качестве ленов нижестоящим вассалам, другая часть образует поместье данного феодала, которое он хозяйственно эксплуатирует". Проводя указанное деление, автор утверждает, что "в отношении всего лена феодалу принадлежит право на привилегии и право наделения ленами своих вассалов", а в отношении поместья - "самое существенное правомочие собственника - право извлечения дохода, право эксплуатации непосредственных производителей".

Таким образом, Л.И. Дембо, отвергая концепцию "расщепленной (поделенной) собственности", признает собственником земли, полученной вассалом в лен от вышестоящего сеньора, в первую очередь "промежуточного" вассала или, что то же, "промежуточного" сеньора (mesne lord, seigneur médiat, Unterherr), являющегося вассалом по отношению к своему сеньору и сеньором - по отношению к своему вассалу.

Признание за "промежуточным" вассалом ("промежуточным" сеньором) права собственности на лен-феод само по себе не ново. Вслед за французским историком Люшером, настойчиво подчеркивавшим свободу перехода крупнейших и некоторых мелких феодалов от одного сеньора (сюзерена) к другому, Н.П. Павлов-Сильванский утверждал, что "при такой свободной коммендации лица с землей, феодала со своим феодом, этот феод теряет совершенно характер условного владения" и "является с характером безусловной собственности". Н.П. Павлов-Сильванский указывал, однако, что подобные феоды "с характером полной, безусловной, аллодиальной собственности", для которых феодальный договор с сюзереном был "чистой фикцией", были характерны лишь для первой половины феодальной эпохи (для Франции - до XII-XIII вв.), т.е. для периода феодальной раздробленности[520]. К такому феоду, являвшемуся "с точки зрения частного права... вотчиной, полной собственностью или наследственной собственностью с ограниченным правом распоряжения", Н.П. Павлов-Сильванский приравнивал и русскую вотчину периода феодальной раздробленности (вотчину удельной Руси XIV-XV вв.), вотчину боярина, имевшего право перехода на службу к другому князю вместе со своей землей (право отъезда с вотчиной)[521]. Если учесть, что у крупного западноевропейского феодала и у русского боярина обычно имелись свои субвассалы, необходимо признать, что и Н.П. Павлов-Сильванский считал "полным" собственником лена-феода именно "промежуточного" вассала ("промежуточного" сеньора). Это не мешало ему, однако, признавать, что "далеко не все феодалы имели возможность свободно переходить со своим феодом от одного сюзерена к другому", что "для большинства феодалов их феоды на деле, как и в теории, действительно были условной собственностью"[522].

Но если в большинстве своем феодалы не имели права свободного перехода и были только "условными" собственниками, если в подавляющей своей массе они были вассалами и субвассалами тех самых крупных феодалов, которые свободно переходили со своими землями от одного сюзерена к другому, то проблема природы этой "условной" собственности мелкого вассала и субвассала по-прежнему требует своего разрешения. В лучшем случае может быть снята лишь проблема взаимоотношений крупного феодала с его номинальным сюзереном, по отношению к которому он фактически, по утверждению историков, являлся аллодиальным собственником. Если это так, если высший сюзерен - в лице князя, короля или императора - был для него сеньором только в силу общего принципа, согласно которому каждый феодальный землевладелец должен был иметь сеньора над собой ("Nulle terre sans seigneur")[523], то отпадают необходимые предпосылки для разделенной собственности в отношениях между высшим сюзереном и подобным крупным феодалом, отпадает тот раздел власти и участия в доходах, который являлся основой для dominium directum сеньора, и остается почва лишь для dominium eminens суверена. В отличие от dominium directum последнее представляло собой своеобразное территориально-государственное верховенство, которое не исчезало окончательно и в период феодальной раздробленности, но сливалось с dominium directum там, где князь или король был не только сувереном-государем по отношению к аллодиальному собственнику, но и верховным собственником-сеньором по отношению к непосредственно подчиненному ему феодалу - княжескому или королевскому вассалу[524].

Итак, признание права собственности на лен за "промежуточным" вассалом (за "промежуточным" сеньором) не снимает проблемы о его взаимоотношениях с его собственным вассалом (субвассалом). Новое в позиции Л.И. Дембо заключается, однако, в его обосновании тезиса собственности "промежуточного" вассала: в его предложении признать собственником лена, полученного от вышестоящего сеньора, вассала как получателя ренты, как феодала, для которого его поместье служит "непосредственной базой эксплуатации" крестьян. Трудно было бы найти другой критерий, который казался бы на первый взгляд более удачным и более отвечающим основным требованиям марксистско-ленинской методологии. Казалось бы, что именно непосредственное присвоение прибавочного продукта крепостного феодалом является решающим - более того, исчерпывающим - признаком для определения субъекта права феодальной собственности на землю. Необходимо было бы лишь последовательно провести эту мысль до конца и признать, что каждый феодал является собственником лишь той земельной территории, которая, во-первых, образует непосредственно эксплуатируемую им землю ("боярскую пашню", обрабатываемую его челядью и крепостными) и, во-вторых, предоставляется им в надел непосредственно подвластным ему крепостным или иным зависимым от него земледельцам. Такое же право собственности, будучи последовательным, необходимо было бы признать и за субвассалом в отношении непосредственно эксплуатируемой им земли и земли, выделенной им в надел крепостным, непосредственно подвластным этому субвассалу[525].

Мы готовы допустить, что такая позиция оказалась бы приемлемой для экономиста или историка, если бы они сочли возможным отвлечься от вопроса о доле прибавочного продукта, передаваемой вассалом сеньору, и придать решающее значение лишь критерию непосредственного присвоения этого продукта, непосредственной эксплуатации труда крепостного. Для экономиста или историка, изучающего совокупность "отношений собственности не в их юридическом выражении как волевых отношений, а в их реальной форме, т.е. как производственных отношений"[526], вопрос, "в чьем распоряжении находятся средства производства"[527], может быть нередко разрешен независимо от того, за кем позитивное право данного общества признает юридическую власть над теми или иными средствами производства. Анализируя отработочную ренту, Маркс говорил о "фактически принадлежащей" непосредственному производителю земле, о "фактически или юридически" принадлежащих ему же орудиях производства[528]. Констатируя, что "в Англии крепостная зависимость исчезла фактически в конце XIV столетия", Маркс писал о свободных крестьянах, "ведущих самостоятельное хозяйство, за какими бы феодальными вывесками ни скрывалась их собственность"[529]. Равным образом и В.И. Ленин считал, что различие форм, в которых выступают в разных государствах сельские рабочие с наделом, "не мешает... экономисту обобщать их под один тип сельскохозяйственного пролетариата", причем "юридическое основание его права на кусочек земли совершенно безразлично для такой квалификации"[530].

Таким образом, экономист, равно как и историк, может отвлечься от юридической формы анализируемых им производственных отношений и не ставить вопрос о волевом элементе этих отношений, - вопрос о том, за кем воля господствующего класса, выраженная в законе (или обычае), признает право, т.е. власть распоряжаться данными средствами производства[531]. Но для юриста вопрос о том, "в чьем распоряжении находятся средства, производства", ставится прежде всего как проблема юридически закрепленной правопорядком за индивидом или коллективом власти над этими средствами. Само собой разумеется, что решение этой проблемы должно быть дано на основе анализа классовой природы каждой формы собственности и должно заключаться не только в определении носителя права собственности с точки зрения действующего закона, но и в установлении того, в какой мере этот закон (в смысле всей системы действующего права) правильно выражает реально существующие отношения собственности. Тем не менее центральным моментом юридического анализа все же является решение вопроса о том, за кем позитивное право данного общества признает (закрепляет) юридическую власть над теми или иными средствами производства как над "своими".

Мы видели, что феодальное право признавало за сеньором не только право на определенную долю прибавочного продукта, непосредственно присваиваемого вассалом, но и определенные правомочия по распоряжению леном, определенную долю власти над выделенной в лен землей. В условиях натурального хозяйства этот раздел власти и дохода (интереса) между сеньором и вассалом означал - с точки зрения феодального права - раздел права собственности на землю между ними. В буржуазном обществе действительные отношения капиталистического присвоения находят свое юридическое выражение не только в праве собственности - в том его виде, в каком его регулирует буржуазный закон, но и в ряде других правовых форм или институтов: в разнообразных формах ссуды капитала (в Марксовом смысле)[532], во владении акциями и облигациями, в договорах о совместной эксплуатации предприятий или об аренде их и т.д.[533] Феодальное право не знает подобной маскировки отношений присвоения[534], связанной с доведенной до предела абстрактностью товарно-денежной формы в капиталистическом обществе. Феодальная собственность на землю получает, как правило, прямое, а не замаскированное выражение в феодальном праве собственности[535].

Именно поэтому раздел власти и дохода с земли между сеньором и вассалом в феодальном обществе принимал форму прямого раздела права собственности между ними, форму верховной и подчиненной собственности, а не какую-то замаскированную форму права собственности одного и вещного права другого, в каких бы различных вариантах ее ни конструировали противники идеи разделенной собственности: в форме права собственности сеньора и вещного права пользования вассала или в форме права собственности вассала и права сеньора на повинности и привилегии в отношении лена. И та и другая форма отношений между сеньором и вассалом имели место в многовековой истории развития феодальной собственности. Мы уже не раз имели случай говорить о бенефиции раннего этапа феодализма, при котором сеньор оставался собственником пожалованной им вассалу земли, а последний становился лишь ее пожизненным владельцем, и о превращении лена на позднем этапе феодализма из подчиненной собственности вассала в полную его собственность, хотя бы и обремененную определенными повинностями в пользу сеньора - бывшего верховного собственника той же земли[536]. Но превращать одну из этих форм - начальную или конечную - в универсальную форму феодальной земельной собственности на всем протяжении ее развития и игнорировать тот этап этого развития, на котором она представляла собой именно форму разделенной собственности, - значит извращать исторический процесс развития феодальной собственности.

Подобная трактовка противоречит, как мы стремились доказать, реальным взаимоотношениям сеньора и вассала и самому понятию права собственности. Она противоречит и всему строю политических и земельных отношений феодального общества.

Примечания:

[507] II F 8, § 2; II F 23.

[508] I F 1, § 1.

[509] I F 1, § 2. Как было уже отмечено, эта формула не помешала позднейшим феодистам говорить о разделенной собственности по отношению к сеньору и вассалу (Stоbbе, II. Bd., S. 62). Формулировки средневековых источников того периода феодализма, когда право собственности на землю еще недостаточно четко обособилось от других вещных прав на нее, вообще не могут играть решающей роли для юридической квалификации реальных отношений феодальной земельной собственности. Анализируя юридическую природу земельных дарений баварских герцогов, а также бургундских королей меровингского периода, Бруннер резко противопоставляет их позднейшим бенефициям Каролингов (в техническом смысле слова). По утверждению Бруннера, баварские герцоги и бургундские короли дарили земли либо в неограниченную, свободно отчуждаемую и передаваемую по наследству собственность, либо в условную и пожизненную собственность, которая возвращалась к герцогу (королю) по смерти одаренного или в случае невыполнения им его повинностей и иных нарушений верности по отношению к герцогу (королю). Лишь с согласия герцога (короля) владелец подаренной земли мог передать ее церкви либо своим прямым наследникам. Отличие подобной условной и ограниченной собственности, имевшей место в Баварии и Бургундии в IX–Х вв., от бенефиция Бруннер усматривает в том, что при пожаловании земли в бенефиций король оставался собственником земли. В обоснование своего взгляда Бруннер ссылается, в частности, на терминологию соответствующих актов как самых герцогских и королевских дарений, так и актов по передаче тех же земель их владельцами церкви (Brunner. Die Landschenkungen der Merovinger und der Agilolfinger. – Sitzungsberichte der Königl. Preus. Akademie der Wissenschaften zu Berlin. Jahrg. 1885, II Hbd., S, 1173 ff.). Но наименование подаренной земли "собственной" (villa propria, proprietas) в актах VIII–IX вв. – в особенности рядом с наименованием ее в одном и том же акте "beneficium" (ср. акт 773 г., приведенный самим Бруннером, стр. 1181) – само по себе также мало может явиться основанием для признания пожалованного собственником земли, как и применение составителями Libri feudorum термина "ususfructus" к бенефицию, превратившемуся в наследственный лен-феод, – основанием для признания держателя последнего узуфруктуарием. В условиях раннего феодализма описанные Бруннером пожалования земли, в особенности под условием выполнения определенных повинностей или соблюдения "особой верности" (стр. 1189–1190), представляли собой по существу тот же бенефиций – пожизненное владение-пользование пожалованной на определенных условиях землей, а не дарение под резолютивным условием, не условную и ограниченную пожизненную собственность. Как ни отлична феодальная земельная собственность от "чистой частной собственности" римского или буржуазного права, как ни широки пределы понятия собственности в феодальном праве, все же нет оснований подводить временное и условное владение-пользование баварского или бургундского землевладельца под понятие собственности до тех пор, пока он не превратился в наследственного владельца этой земли, в подчиненного ее собственника. То, что с разрешения баварского герцога эта земля традировалась церкви "рукой" одаренного, а не "рукой" самого герцога, вопреки мнению Бруннера (стр. 1186), также не является решающим аргументом в пользу признания пожизненного владельца собственником, ибо, как настойчиво подчеркивает сам Бруннер (стр. 1181–1183), земля традировалась им с явного или презюмируемого согласия герцога. Таким образом, перед нами по существу тот же бенефиций, постепенно превращавшийся в наследственный лен-феод и тем самым в подчиненную собственность (ср. Brunner, S. 1202).

[510] Или крупнейший вотчинник в лице светского либо духовного феодала, "испомещавшего" в своей вотчине своих вассалов под условием военной или иной службы (ср. жалованную грамоту митрополита Симона от 14 IV 1498. А.Ю., N 8. – С.В. Рождественский, указ. соч., стр. 10–13 и 18–22. – Л.В. Черепнин, указ. соч., стр. 40–41).

[511] К.А. Неволин, указ соч., ч. II (т. IV), стр. 210. – А.Д. Градовский, указ. соч., т. II, стр. 157–158 и 172; ср., однако, стр. 170. – В.И. Сергеевич. Лекции и исследования по древней истории русского права. Изд. 4, 1910, стр. 543. – Н.П. Павлов-Сильванский, указ. соч., 1910, стр. 380–381. – Н.А. Рожков. Исторические и социологические очерки. Ч. I, 1909, стр. 65–66 (цит.: "Очерки"). – Ср. Н.Л. Дювернуа. Источники права и суд в древней России. 1869, стр. 224.

[512] См. § 19 наст. главы.

[513] Мы не забываем о тех случаях вассальной зависимости, когда аллодиальный собственник коммендировал себя вместе со своей землей более мощному феодалу и, признавая последнего своим сеньором, становился его вассалом, а свой аллод превращал в зависимый от него лен (SLandrecht I 34, § 2; ср. жалованную грамоту Ивана III от 27/VII 1487 г. Ивашке Глядящему, которого Иван III пожаловал его же вотчиной в Муромском уезде с освобождением крестьян от пошлин и наместничьего суда (А.А.Э., I, N 120). Если этот аллод превращался в руках коммендировавшегося в наследственный лен, прежний аллодиальный собственник становился таким же подчиненным собственником, как и вассал, получивший наследственный лен из земель сеньора (Прусское земское уложение 1794 г. проводило, впрочем, некоторое различие между этими двумя случаями. – ALR I 18, § 23–24, 39, 178–180, 450). Другой вопрос, что бывший аллодиальный собственник, превратившийся в вассала, мог в ряде случаев чувствовать себя большим "хозяином" своего лена, чем вассал, получивший лен из земель своего сеньора. Решающую роль играло, однако, не происхождение лена, а реальное соотношение сил. Мелкий аллодиальный собственник, коммендировавшийся со своей землей крупному сеньору, находился в большей зависимости от него, чем сильный вассал, получивший в лен часть земель нуждавшегося в его поддержке и терявшего прежнее могущество сеньора.

[514] См. § 17 наст. главы.

[515] Stobbe, op. cit., II Bd., S. 64.

[516] Барон, указ. соч., вып. II, стр. 33–39.

[517] Stobbe, op. cit., II Bd., S. 64.

[518] Budäus, op. cit., S. 66–68.

[519] Цит. тезисы докладов по секции юридических наук на научной сессии Ленинградского университета 1945 г. (стр. 29–32).

[520] Н.П. Павлов-Сильванский, указ. соч., 1907, стр. 74–77; ср. Н.Д. Рожков. Очерки, ч. I, стр. 73.

[521] Н.П. Павлов-Сильванский, указ. соч., 1910, стр. 391 и 395–403. Договоры московских великих князей с тверскими великими князьями XIV–XV вв. признавали за их вассалами право отъезда к другому князю, но с сохранением права высшего суда и чрезвычайной дани за носителем территориальной власти: "А бояром и слугам межи нас вольным воля; а домы им свои ведати, а нам ся в них не вступати; а данью и судом потянути им по земле и по воде" (Договорная грамота в. кн. Василия Дмитриевича с тверским в. кн. Михаилом Александровичем 1398 г. – А.А.Э., т. 1, N 14; см. аналогичную формулу в договорных грамотах 1451, 1462 и 1484 гг. – С.Г.Г.Д., ч I, N 76, 88–89 и 119). Эти договоры отражали борьбу двух начал в тот период, когда владение землей еще не налагало на русского феодала обязанности военной службы в пользу того великого князя, на территории которого была расположена его вотчина: 1) свободы отъезда на службу вместе со своими субвассалами и слугами к другому князю и 2) подчинения вотчины носителю территориальной власти. Уже в договоре Дмитрия Донского с тверским в. кн. Михаилом Александровичем 1368 г., рядом с общим признанием свободы отъезда бояр, Дмитрий Донской оговаривал конфискацию вотчин отъезжавших новгородских бояр и особо поименованных двух московских бояр (С.Г.Г.Д., ч. I, N 28). Еще резче формулировал угрозу конфискации вотчин отъезжающих ярославских бояр Иван III в своей духовной 1504 г. (С.Г.Г.Д., ч. I, N 144; иначе – договорные грамоты его сыновей от 16/VI 1504 г. в отношении бояр в их землях – С.Г.Г.Д., ч. I, N 133 и 134). Боярин централизованного русского национального государства начала XVI в. уже не располагал прежней свободой отъезда. Его земельная собственность все более и более приобретала тот условный и зависимый характер, который дает основание и в его наследственной и отчуждаемой вотчине (а не только в поместье) видеть зачатки подчиненной собственности. Напротив, его предок, свободно менявший своего сюзерена и связанный лишь добровольным обязательством службы ему, в своих отношениях с этим сюзереном был ближе именно к тому аллодиальному собственнику, каким его рисует нам Н.П. Павлов-Сильванский. Прежде всего потеряли свободу отъезда – под угрозой лишения вотчин – служебные князья. Ряд договорных грамот, разрешая свободный переход бояр и детей боярских от одного князя к другому, одновременно запрещал этот переход служебным князьям (см. договорные грамоты в. кн. Василия II с его дядей князем Галицким Юрием Дмитриевичем от 11/III 1428 г. и ряд позднейших грамот в С.Г.Г.Д., ч. I, N 43–44, 49–50, 52–53, 61, 64, 91 и 133–134). Об отъезде бояр и служебных князей см. подр.: В.И. Сергеевич. Русские юридические древности, т, I, изд. 2, 1902, стр. 340–360; т, II, вып. I, 1893, стр. 311–313.

[522] Н.П. Павлов-Сильванский, указ. соч., 1907, стр. 76. Подчеркнем во избежание недоразумений, что Н.П. Павлов-Сильванский в обеих своих работах (1907 и 1910 гг.) говорит лишь об "условной" собственности феодала, а не о "разделенной" собственности в обычном смысле этого слова.

[523] Ср.: К. Маркс. Капитал, т. I, глава 4: "Противоположность между властью земельной собственности, покоящейся на отношениях личного подчинения и господства, и безличной властью денег хорошо схвачена в двух французских поговорках; "Nulle terre sans seigneur" – "L’argent n’a pas de maître". ["Нет земли без господина" – "У денег нет господина"] (К. Маркс и Ф. Энгельс. Соч., т. XVII, стр. 163). Во Франции принцип обязательного сеньориального господства над каждым свободным землевладельцем впервые был провозглашен еще в IX в. [см. извлечение из капитуляриев 847 и 865 гг. у Fustel de Coulanges (Les Transformations etc., p. 660–661)], наиболее четко формулирован известным французским юристом Бомануаром в 1283 г. и после длительной борьбы с господствовавшим в некоторых провинциях противоположным принципом: "Nul seigneur sans titre", создававшим презумпцию в пользу аллодиальной собственности, был окончательно прокламирован для всей Франции указами 1626 и 1629 гг. (с незначительными изъятиями, сделанными позднее для некоторых провинций). Адвокаты фиска сделали из принципа "Nulle terre sans seigneur" вывод о том, что если какое-либо земельное владение не имеет над собой сеньора, то оно находится в феодальной зависимости от короля в силу принадлежащей ему общей верховной собственности (directe universelle) на все земли во Франции (Viоllеt, ор. cit., p. 697–702; Esmein, op. cit., p. 249–252, 765–766). Равным образом и в Англии король признавался "всеобщим лордом и изначальным протектором (universal lord and original protector) всех земель его королевства". Всякая земля считалась пожалованной ее владельцу непосредственно или через посредство другого лорда королем; следовательно, в Англии, строго говоря, не было места для аллодиальной собственности (Blackstone, op. cit., vol. II, p. 51, 53, 59–60, 105; сам Блэкстон, впрочем, был склонен думать, что "в действительности" этот принцип являлся "простой фикцией" – стр. 51). В Германии, напротив, наряду с ленными владениями (len), существовали – и даже в значительном количестве – аллодиальные владения (eigen), и в споре о характере владения презюмировался его аллодиальный характер (Homeyer, ор. cit., Teil II 2, S. 632; историю самого термина alodis см.: Grimm, ор. cit., II Bd., S. 3–4 [f. 492–593]). Русский удельный князь в период феодальной раздробленности "считал себя собственником всей территории княжества", причем "его верховные государственные права так сливались с владельческими, вытекавшими из поземельной собственности, что и сами рассматривались, как статьи простого поземельного хозяйства" (В. О. Ключевский. Боярская Дума, стр. 73–75). В условиях централизованного национального и затем многонационального государства московские государи, стремясь, чтобы "земля бы из службы не выходила" (см. Соборный приговор 9/Х 1572 г. – Указатель Российских законов, ч. I, стр. 95–96), также склонны были считать всю землю государственной землей (ср.: И.Д. Белжев. Крестьяне на Руси. Изд. 4, 1903, стр. 88. – С.Ф. Платонов. Очерки по истории смуты, стр. 96–97. – M.Ф. Владимирский-Буданов. Обзор, стр. 589). Поскольку обязанность ратной службы распространилась на вотчины и последние в свою очередь превратились в "условную собственность" (см. § 19 наст. главы), московские цари были верховными собственниками по отношению к своим вассалам – не только светским, но и духовным, хотя в их отношениях с ними элементы государственного суверенитета постепенно приобретали все большее значение по сравнению с элементами чисто сеньориального господства (сюзеренитета).

[524] См. прим. 1 на с. 63–65 § 7 главы II.

[525] Л.И. Дембо в цитируемых тезисах не касается вопроса о правах низовых вассалов на их лены ("подлены"). Он ограничивается лишь анализом прав "промежуточного" вассала, причем характеризует "содержание" его права собственности "в отношении всего лена" как "право на привилегии и право наделения ленами своих вассалов" (стр. 31). Но если феодалу в отношении передаваемой им в "подлены" земли принадлежали только право на привилегии и право субинфеодации и притом как права, входящие "в содержание" его права собственности на весь лен, то, очевидно, и с точки зрения Л.И. Дембо "самое существенное правомочие собственника – право извлечения дохода", т.е. право на ренту, должно было принадлежать субвассалу. Следовательно, у вышестоящего феодала были одни правомочия собственника, у получившего от него землю в "подлен" – другие. Это и есть разделенная собственность.

[526] Приведенная формула Маркса дана им в письме Швейцеру о Прудоне от 24/I 1865 г. в применении к буржуазной собственности (К. Маркс и Ф. Энгельс. Соч., т. XIII, ч. I, стр. 24–25). Она может быть бесспорно отнесена, однако, и к другим формациям, в которых отношения собственности получают "юридическое выражение", т.е. принимают форму права собственности (см. прим. 2 на с. 26–27 § 2 главы I).

[527] Ср. И.В. Сталин. Вопросы ленинизма. Изд. 11, стр. 554.

[528] Капитал, т. III (К. Маркс и Ф. Энгельс. Соч., т. XIX; ч. 2, стр. 351; разрядка наша. – А.В.).

[529] Капитал, т. I (К. Маркс и Ф. Энгельс. Соч., т. XVII, стр. 781–785).

[530] В.И. Ленин. Соч., т. III, стр. 129–130 (разрядка наша. – А.В.).

[531] Допуская подобное устранение вопроса о юридическом выражении производственных отношений, мы отнюдь не утверждаем тем самым, что для экономического или исторического анализа производственных отношений правовая форма этих отношений вообще не играет роли. Классики марксизма дают в своих произведениях огромное количество образцов использования правовых категорий для целей экономического или исторического анализа – в особенности для анализа типов или форм собственности. Мы допускаем возможность отказа от анализа правовой формы для экономиста и историка в тех случаях, когда она не играет роли для их анализа или когда она не адекватна производственным отношениям и способна лишь исказить экономический и исторический анализ этих отношений.

[532] Ср. К. Маркс и Ф. Энгельс, Соч., т. XIX, ч. 1, стр. 372–373; т. XIX, ч. 2, стр. 18.

[533] См. § 33 главы IV.

[534] Ср. К. Маркс. Капитал, т. I, гл. I: "... как бы мы ни оценивали те характерные маски, в которых выступают средневековые люди по отношению друг к другу, несомненно во всяком случае, что общественные отношения лиц в их труде проявляются здесь именно как их собственные личные отношения, а не облекаются в костюм общественных отношений вещей, продуктов труда" (К. Маркс и Ф. Энгельс. Соч., т. XVII, стр. 87). Эта характеристика отношений личной зависимости, в которой крепостной находится от феодала, может быть соответственно применена и к отношениям личной зависимости вассала от сеньора, о которых Маркс говорит несколькими строками выше (там же, стр. 87).

[535] В качестве одного из исключений может быть приведено приобретение права собственности на землю путем фидуциарной сделки лицом, за которым феодальное право не признавало земельной правоспособности в пределах данной территории. Так, например, в некоторых германских городах коренные бюргеры (Altbürger) стремились затруднить внедрение новых элементов путем запрета приобретать городские недвижимости не-бюргерам. Этот запрет обходился путем приобретения не-бюргером недвижимости на имя одного из бюргеров, который в качестве его доверенного (Salman), но формально от своего имени, выступал в обороте и в суде по всем отношениям и спорам, связанным с этой недвижимостью. Шредер считает подобного фидуциара верховным собственником, а непосредственного владельца (фидуцианта) – подчиненным собственником (ор. cit., S. 691, 793). Мы имели уже случай указывать, что фидуциарная собственность, при которой нет реального раздела интереса между действительным собственником и его доверенным (фидуциаром), не может быть подведена под понятие разделенной собственности (см. прим. 1 на с. 67 § 7 главы II).

[536] См. об этих путях перехода от одного вида собственности к другому: Bluntschli, ор. cit., S. 174; Heusler, Institutionen, II Bd., S. 180–181; Brunner-Heymann, ор. cit., S. 203; Planiol, ор. cit., t. I, n° 2326; note 1.