Список книг

« Предыдущая | Оглавление | Следующая »

Венедиктов А.В.
Избранные труды по гражданскому праву. Т. 2

§ 24. Собственность на землю и феодальная иерархия

Чтобы убедиться в полном соответствии формы разделенной собственности всему строю политических и земельных отношений феодального общества, необходимо прежде всего напомнить приведенные выше высказывания классиков марксизма о феодальной собственности как сословной собственности, об иерархической структуре феодальной земельной собственности и тесно связанной с ней системе вооруженных дружин, о прикреплении крепостного к земле и о внеэкономическом принуждении как необходимом условии феодальной формы эксплуатации[537]. Иерархическая структура феодального общества была обусловлена необходимостью закрепить и охранить монопольную собственность класса феодалов на землю и осуществить внеэкономическое принуждение по отношению к закрепленному за этой землей непосредственному производителю. Феодальная иерархия была одновременно и земельной, и политической - в первую очередь военной - иерархией. Отвергая утверждение о том, что феодализм "был перенесен в готовом виде из Германии", Маркс и Энгельс указывали, что "его происхождение коренится в военной организации варварских войск во время самого завоевания, которая лишь после завоевания, благодаря воздействию найденных в завоеванных странах производительных сил, развилась в настоящий феодализм"[538]. Именно в своей неразрывной связи земельная ("иерархическая структура земельной собственности") и военная иерархия ("система вооруженных дружин") обеспечивали "дворянству власть над крепостными"[539]. Мы видели, какое значение придавало феодальное право регулированию военной повинности (ратной службы) феодала и в какой тесной зависимости находился объем этой повинности от размера его земельных владений. Мы видели также, что, отбывая эту повинность в рядах королевского войска, каждый феодал, за исключением непосредственно подчиненных самому королю, отвечал за ее выполнение непосредственно перед своим сеньором и что последний отвечал перед королем не только за свою личную явку, но и за явку своих вассалов.

Военной иерархией не исчерпывалось, однако, все содержание политической иерархии феодального общества. В феодальном обществе вся система отношений собственности - не только между феодалом и крепостным, но и внутри самого класса феодалов - выступает как непосредственные отношения господства и зависимости[540]. В нем "все зависимы - крепостные и феодалы, вассалы и сюзерены, миряне и попы. Личная зависимость характеризует тут общественные отношения материального производства в такой же степени, как и иные, воздвигнутые на этой основе сферы жизни"[541]. Но личная зависимость вассала и сюзерена и представляет собой ту политическую иерархию, которая была непосредственно связана с земельной иерархией и к которой должна быть отнесена данная Марксом и Энгельсом в "Немецкой идеологии" характеристика "действительной иерархии средневековья": "Иерархия есть идеальная форма феодализма; феодализм - политическая форма средневековых отношений производства и обмена"[542].

Как известно, формы политической иерархии менялись на протяжении многовековой истории феодального общества. Политическая иерархия была очень сложной и разветвленной в период феодальной раздробленности, значительно менее разветвленной - в период централизованной феодальной монархии, в которой число ступеней феодальной лестницы неуклонно сокращалось по мере роста абсолютизма. Но и на том, и на другом этапе политическая иерархия феодализма была неразрывно связана с земельной[543], политическая власть феодала - с его властью над землей. Именно в этом единстве политической (включая военную) и земельной иерархии, при котором каждый член класса феодалов принимал непосредственное участие в военно-политической защите феодальной монополии на землю и в осуществлении внеэкономического принуждения, сказывалась существенная особенность феодального строя, являвшегося "ассоциацией, направленной против порабощенного, производящего класса"[544].

Тесным переплетением политических и земельных отношений было обусловлено и переплетение публично- и частноправовых элементов во всей системе феодального права[545]. Там, где собственник земли был одновременно и носителем политической власти по отношению к населению, жившему на его земле, где он облагал повинностями и сборами это население и творил над ним суд и расправу, где он был для него и собственником, и государем, там власть над землей и над людьми, к ней прикрепленными или хотя бы на ней живущими, сливалась в единую власть вотчинника (помещика), в единый комплекс правомочий, которые нельзя было бы отнести только к сфере политических или только к сфере земельных отношений, только к публичному или только к частному праву. Власть над землей сливалась не только с властью над трудом крепостного, но и над его личностью, власть над лицом, отдавшим себя под покровительство и защиту светского или духовного феодала (патронат, закладничество), превращалась в господство над его землей, а отправление любой политической функции становилось таким же источником (статьей) дохода, как и дача земельного участка чиншевику или крепостному. Достаточно сослаться на иммунитет, в котором историки феодализма усматривают один из наиболее характерных институтов феодализма[546].

Когда сюзерен, соединявший в своих руках политическую власть над населением с властью над землей, - был ли им французский король[547], московский великий князь[548], пожалованный им местный князь[549] или московский митрополит[550], - выдавал иммунитетную грамоту своему вассалу, он признавал за ним или вновь предоставлял ему ряд прав и привилегий, совершенно не различая политических прав от земельных или чисто имущественных. В жалованных льготных грамотах XV-XVI вв. в одном ряду упоминалось об освобождении подвластных грамотчику людей и от сборов и повинностей, носивших в большей мере государственно-территориальный характер ("ненадобе им моя дань никоторая... ни ям[551], ни подвода, ни тамга... ни иная которая пошлина", "ни двора моего, ни волостелевых дворов не ставят... ни к сотскому, ни к дворскому не тянут ни во что, ни иные никоторые пошлины")[552], и от повинностей чисто вотчинного характера ("ни лугов моих не косят", "ни езов моих Великого Князя, ни поледнего не бьют", "ни дров не гонят" "и на медведь не ходят, и прудов моих не копают")[553], и от таких повинностей, как постой и содержание княжеских вассалов и слуг[554], повинностей, которые в условиях феодального натурального хозяйства одинаково налагались и государями на своих подданных, и сеньорами - на своих вассалов, а падали всей своей тяжестью на подвластное им население.

Не менее ярким примером переплетения политических и имущественных элементов являлся и судебный иммунитет. Как тарханно-несудимые грамоты, так и особые несудимые грамоты, передавая в руки землевладельцев-грамотчиков суд над зависимым от них населением и запрещая княжеским наместникам, волостелям и тиунам въезд в села и деревни грамотчиков, тем самым не только резервировали за грамотчиками все судебные доходы, но и избавляли подвластное им население от натуральной повинности по постою и содержанию княжеских судей[555]. Особенно наглядно имущественный эффект несудимых грамот проявлялся в "сместном" ("вопчем") суде, который разбирал споры зависимых от грамотчика людей с посторонними лицами и доходы от которого делились, как правило, "наполы" между грамотчиком и другим участником "сместного" суда: наместником, волостелем и их тиунами[556]. Здесь перед нами такой же пример раздела власти и интереса (доходов)[557] между сюзереном и вассалом, как и в тех случаях, когда сюзерен, предоставляя податной или даже только судебный иммунитет своему вассалу, обязывал его взамен к уплате определенных взносов в свою пользу. Так поступали иногда и французские короли[558], и русские князья[559].

Мы могли бы умножить показ примеров, свидетельствующих о тесном переплетении политических и земельных отношений в феодальном обществе. Думается, однако, что нет необходимости в дальнейшем доказательстве положения о том, что это переплетение должно быть учтено и при анализе феодальной земельной собственности, при анализе взаимоотношений сеньора и вассала по лену. Противники разделенной собственности игнорируют или недооценивают неразрывную связь земельных отношений с политическими в своем стремлении признать единственным собственником лена либо сеньора, либо вассала. Когда Гейслер признает proprietas - в смысле собственности на лен - только за высшим сеньором и делит между сеньором и вассалом только dominium - в смысле господства (Herrschaft) над землей и людьми или даже только над людьми[560], то в этом проявляется его общая тенденция отделить и оставить вне рассмотрения "публично-правовое, политическое значение ленной системы и ленного права" и ограничиться изучением системы ленного права только в ее частно-правовом или даже только в ее вещно-правовом разрезе[561]. Подобная попытка разорвать политические (личные) и земельные (вещные) элементы ленной связи между сеньором и вассалом и ограничиться анализом последних не могла быть последовательно проведена самим автором уже потому, что, по его собственному признанию, "при наличии тесной связи и взаимодействия между личными и вещными элементами в ленном праве с прекращением одного из них должно было отпасть и другое" - прежде всего при добровольном отказе вассала от лена в пользу сеньора или при нарушении им вассальной верности по отношению к сеньору[562].

Столь же неприемлема и обратная попытка Д.М. Петрушевского трактовать феодализм исключительно как "своеобразную форму государственного устройства и управления, которую следует строго отличать от того социального строя, на который она опирается и который делает ее возможной и при известных условиях необходимой". Связывая возникновение феодализма с иммунитетом, Д.М. Петрушевский призывал ни на минуту не забывать публично-правовой природы феодальных отношений и строго отграничивать "феодальную позицию и феодальную власть средневекового сеньора от его социальной позиции и его частной власти как крупного землевладельца и патрона"[563]. Мы видели, однако, что средневековый иммунитет являл собой наиболее яркий пример тесного переплетения политических и земельных отношений, власти над населением и власти над землей. Неудивительно, что сам Д.М. Петрушевский, предлагая "вполне отчетливо представлять себе" границу, отделяющую феодальную (т.е. политическую. - А.В.) власть вотчинника от его частной власти, в то же время признавал, что они находились "в тесном соприкосновении", нередко переплетались и сливались друг с другом, равно как признавал и "неспособность тогдашнего юридического мышления к строгому разграничению частного права и права публичного"[564]. Но ведь эта "неспособность" к строгому разграничению частного и публичного права коренилась именно в тесном переплетении политических и земельных отношений, в том, что и феодальные земельные отношения, в отличие от земельных отношений буржуазного общества, строились как отношения господства и зависимости и что земельная иерархия была таким же необходимым звеном в закреплении всей системы внеэкономического принуждения, как и иерархия политическая. Последняя была отражением или, вернее, выражением первой. Слова Маркса и Энгельса об иерархии как "идеальной форме феодализма" и о феодализме как "политической форме средневековых отношений производства и обращения"[565] могут быть применены и к соотношению политической иерархии с земельной. Нельзя признавать наличие одной и игнорировать либо недооценивать значение другой[566]. Вот почему мы утверждаем, что отрицание института разделенной собственности противоречит не только существу реальных взаимоотношений сеньора и вассала и самому понятию права собственности, но и всему строю политических и земельных отношений феодального общества.

Это не значит, что всякая земельная иерархия при феодализме в то же время необходимо была связана с раздроблением права собственности между сеньором и вассалом. Мы неоднократно подчеркивали, что об этом не приходится говорить ни по отношению к срочному и пожизненному бенефицию раннего феодализма, ни по отношению к земельной собственности вассала позднего феодализма[567]. Но там, где между сеньором и вассалом, как это имело место после превращения бенефиция в наследственный лен-феод, происходил действительный раздел власти и дохода (интереса), там этот раздел, в условиях феодального общества, представлял именно разделенную собственность - в полном соответствии с общим строем политической и земельной иерархии этого общества. Вот почему мы думаем, что, вопреки мнению германских романистов XIX в. и их единомышленников, созданная глоссаторами и постглоссаторами теория разделенной собственности была менее всего "академической теорией" (Schultheorie), хотя она и вышла из стен средневековых университетов. Она правильно отражала реальные отношения феодального общества и то, в чем обвиняли ее творцов романисты XIX в. во главе с Тибо: искажение подлинного смысла римских источников[568], - было ответом на требования жизни, а не на требования отвлеченной школьной теории. Когда постглоссаторов обвиняют в схоластическом расчленении единого права собственности на dominium directum и dominium utile, а каждого из этих прав - на дальнейшие dominia, то забывают не только о духе и методах средневековой науки, но и о том, что именно при помощи этих схоластических дефиниций постглоссаторы приспособляли незыблемую в их глазах (ratio scripta!) систему римского права к потребностям феодального общества.

Поэтому мы не можем согласиться и с попыткой причислить концепцию разделенной собственности к числу буржуазных концепций, хотя бы ее - вслед за глоссаторами и постглоссаторами - и воспринял ряд буржуазных ученых[569]. Она была именно феодальной теорией, - теорией, созданной феодальными юристами, отвечавшей реальным отношениям и потребностям феодального общества, получившей широкое признание со стороны феодальной судебной и деловой практики, феодального обычая и закона, кончая последними кодексами конца XVIII и начала XIX в.[570] Именно потому, что она была феодальной, она и вызвала против себя столь дружный поход со стороны Тибо и других немецких юристов[571], явившихся идеологами буржуазной собственности в Германии начала XIX в., в которой феодальная собственность занимала еще ряд сильнейших позиций и в которой все вопросы борьбы буржуазных и феодальных начал стояли значительно острее, чем в странах уже победившей буржуазии. Этим объясняется, как нам кажется, тот факт, что в Германии, с ее феодально-полицейскими пережитками, проблема разделенной собственности на протяжении почти всего XIX в. являлась предметом оживленной дискуссии, тогда как во Франции господствующее мнение без колебаний принимало концепцию разделенной собственности. Юридическая доктрина победившей буржуазии, с ее "классическим кодексом" буржуазного общества, полностью расставшегося с институтом разделенной собственности в законодательстве и в жизни, могла спокойно отдать научную дань этому институту, когда он оказался для нее лишь историческим воспоминанием[572].

Примечания:

[537] См. § 12 наст. главы.

[538] К. Маркс и Ф. Энгельс. Соч., т. IV, стр. 64.

[539] Там же, стр. 14; см. также известные положения Маркса о непосредственном политическом характере собственности в феодальном обществе, о государственном бытии как "свойстве, акциденции непосредственной частной собственности, землевладения" в германских майоратах и "о высшей власти в военном деле и в суде" как об "атрибуте" земельной собственности в феодальную эпоху (К. Маркс и Ф. Энгельс. Соч., т. I, стр. 389 и 636–637; т. XVII, стр. 366).

[540] К. Маркс и Ф. Энгельс. Соч., т. XIX, ч. 2, стр. 352. Высказанное Марксом в указанной главе т. III "Капитала" положение о феодальной собственности как "непосредственном отношении господства и порабощения" формулировано им в применении к отношениям между феодалами как собственниками земли и зависимыми от них непосредственными производителями. Это непосредственное отношение собственников условий производства к непосредственным производителям определяло собой весь строй отношений собственности, в том числе и внутри господствующего класса.

[541] К. Маркс и Ф. Энгельс. Соч., т. XVII, стр. 87.

[542] К. Маркс и Ф. Энгельс. Соч., т. IV, стр. 157. Мы заменяем примененное редакторами русского перевода выражение: "отношения производства и общения" – выражением: "отношения производства и обмена", как более адекватным формуле оригинала: "Productions- and Verkehrsverhältnisse" (Маrx / Еngels. Gesamtausgabe, I Abt., V Bd. Die deutsche Ideologie, S. 158).

[543] Предусмотренный великокняжескими договорами XIV–XV вв. отъезд русских бояр к другому князю с сохранением права на высший суд и чрезвычайную дань за носителем территориальной власти (см. прим. 2 на с. 174–175 к § 23 наст. главы) являлся, конечно, некоторым разрывом между политической (военно-служебной) и земельной иерархией, но, во-первых, он представлял собой своего рода компромисс в борьбе между лично-служебным и территориальным началом и, во-вторых, компромисс временный (несмотря на свою более чем полуторавековую историю), неустойчивый и внутренне противоречивый (ср. Н.П. Павлов-Сильванский, указ. соч., 1910, стр. 399–400). В зависимости от соотношения реальных сил практика решала этот спор либо в пользу сильнейшего вассала, сводившего на нет свою земельную зависимость от носителя территориальной власти, либо в пользу последнего, лишавшего отъехавшего боярина его вотчины, взамен которой этот последний естественно получал вотчину в уделе своего нового князя. Подчеркнем также, что этот разрыв между политической и земельной иерархией вообще имеет малое отношение к проблеме разделенной собственности, поскольку в своих отношениях и к тому, и к другому князю русский боярин XIV–XV вв. фактически являлся не подчиненным, а аллодиальным собственником.

[544] К. Маркс и Ф. Энгельс. Соч., т. IV, стр. 14.

[545] Частно- и публично-правовые элементы переплетались в феодальном праве на всех этапах развития феодализма – как на раннем его этапе (ср. Viollet, op. cit., p. 96; Н.С. Михайловская. Каролингский иммунитет. Сб. "Средние века", вып. II, 1946, стр. 156–157 и 187–189), так и в развитом феодализме (О. Gierke, ор. cit., II Bd., S. 356–357; Pollock and Maitland, op. cit., vol. I, p. 208. – Ср.; В.О. Ключевский. Курс, ч. I, стр. 446–447), и даже в позднем феодализме, когда за помещиком было признано право полной и по существу свободно отчуждаемой собственности (например, в России при Екатерине II), но когда он продолжал по-прежнему соединять в своих руках власть над землей с властью над крепостным населением (вотчинная юрисдикция или вотчинная полиция).

[546] Об иммунитете в Западной Европе и в России см.: Fustel de Coulanges. Histoire des Institutions politiques de 1’ancienne France. Les origines du systeme féodal: le Bénefice et le Patronat pendant 1’epoque merovingienne. 1890, p. XII–XIII, 336 et s. (цит.: "Les Origines etc."); Les Transformations etc., p. 661–662; Esmein, op. cit., p. 151–158; Brunner-Heymann, op. cit., S. 74–75; К.А. Неволин, указ. соч., ч. II (т. IV), стр. 149–152; Д.M. Петрушевский. Очерки из экономической истории средневековой Европы, 1928, стр. 163–167 (цит.: "Очерки"); Д.С. Граменицкий. К вопросу о происхождении и содержании франкского иммунитета. Сб. "Средние века", вып. II, 1946, стр. 142–143 и 149–153; Н.С. Михайловская, цитируемая статья в том же сборнике, стр. 154 сл.; В.И. Сергеевич. Русские юридические древности. Т. I, изд. 2-е, 1902, стр. 364–368; Н.П. Павлов-Сильванский, указ. соч., 1910, стр. 263 сл.; С.Б. Веселовский. К вопросу о происхождении вотчинного режима, 1926, стр. 23, 35–38, 43–48, 66–71 и 99–102 (цит.: "К вопросу и т.д."); его же. Феодальное землевладение, т. I, стр. 110–145 и 391–412; В.И. Сыромятников. Очерк истории суда в древней и новой России. Сб. "Судебная реформа", под ред. Н.В. Давыдова и Н.Н. Полянского, т. I, 1915, стр. 60–70; С.В. Юшков. Очерки, стр. 59, 158–159 и 229–237; История, т. I, стр. 79–32 и 225 и 232; Л.В. Черепнин. указ. соч., стр. 45, 52–53, 60–61, 63, 68–71 и 75; И.И. Смирнов. Судебник 1550 г. (Ист. зап., т. XXIV, 1947, стр. 296–313); К.В. Базилевич в учебнике: "История СССР", т. I, изд. 2, 1947, стр. 176–178; см. также общую сводку содержания русских жалованных льготных грамот: В. Панков. Льготное землевладение в Московском государстве до конца XVI в. и его политическое и экономическое значение. 1911, стр. 7 сл. – В.И. Сергеевич, признавая, что "наши льготные владения и западные иммунитеты суть учреждения однородные", утверждал все же, что "иммунитеты не входят в систему феодализма", что они – лишь явления, предшествующие феодализму, а не самый феодализм" (Древности русского права, т. III, 1903, стр. 471–472).

[547] См. формулы французских иммунитетных грамот (Diplomes): Fustel de Coulanges. Les Origines etc., p. 353, 366–367, 389–393; цит. сб. Н.П. Грацианского (стр. 40; перевод грамоты из Marculfi Formulae, I, N 14).

[548] См. жалованные грамоты Василия II Ивану Петелину от 27/IX 1450 г. и Ивана III Ивашке Глядящему от 27/VII 1487 г. (А.А.Э., т. I, N 46 и 120), а также ряд жалованных льготных грамот XV–XVI вв. в А.Ю.Б., т. I, N 31/I–II, V–VII, IX–X, XII–XIV в XVI–XVII и в "Описании Государственного архива старых дел", составленном П. Ива­новым, 1850, стр. 206–209; см. там же жалованные тарханные грамоты московских царей XVI–XVII вв. (стр. 234–236 и 248–256).

[549] См. четырехстатейную несудимую грамоту 1538 г. кн. Ф.М. Мстиславского, пожалованного в. кн. Василием III Юхотской волостью, сыну боярскому Ивану Толчанову, которому кн. Мстиславский в свою очередь пожаловал в поместье деревню и 10 починков (цит. у С.Б. Веселовского. К вопросу и т.д., стр. 84).

[550] См. жалованные грамоты митрополита Ионы 1460 г. (А.А. Э., т. I, N 45), митрополита Филиппа 1474г. (цит. "Описание Государственного архива старых дел", стр. 210–211) и митрополита Макария 1562 г. (А.Ю.Б., т. I, N 31 (XXIV)).

[551] О ямской повинности см.: В.Н. Лешков. Русский народ и государство. История русского общественного права до XVIII в., 1858, стр. 316–326.

[552] А.Ю.Б., т. 1, N 31/IV–V.

[553] А.Ю.Б., т. I, N 31/V, IX, XV и XX; А.А. Э., т. I, N 120 и 158.

[554] А.Ю.Б., т. I, N 31/ХIV, XVI, XVIII–XIX и XXII; А.А. Э., т. I, N 120. См. также жалованные грамоты князя А.И. Воротынского Успенской Шаровкиной пустыни 1547 и 1551 гг., напечатанные в приложении к статье акад. С.Б. Веселовского: "Последние уделы в северо-восточной Руси" (Ист. зап., т. XXII, 1947, стр. 127–131).

[555] А.А. Э., т. I, N 17–19, 21, 23, 34–39, 41, 44–47, 120, 122 и 153; А.Ю.Б., т. I, N 31/I-II, IV–VI, IX–X, XII и XIV–XXIII. Императорской Российской Академии член Тимофей Мальгин в своем кратком "Опыте исторического исследования и описания старинных судебных мест Российского Государства и о качестве лиц и дел в оных" (СПб., 1803) еще не уделял жалованным несудимым грамотам никакого внимания (он излагает лишь общие правила ст. 30 Судебника 1550 г. о "сместном суде" – стр. 7). Константин Троцына, в подтверждение своего положения о том, что "владельцы населенных имений всегда были судьями между людьми, жившими на их землях, в делах гражданских и нередко уголовных", мог сослаться уже на ряд жалованных грамот, напечатанных в т. I А.А.Э. (История судебных учреждений в России. СПб., 1851, стр. 40). Ф. Дмитриев в своей обширной "Истории судебных инстанций и гражданского апелляционного судопроизводства от Судебника до Учреждения о губерниях" (М., 1859) неоднократно останавливался на жалованных грамотах и настойчиво подчеркивал, что "жалованные грамоты духовным лицам давались по преимуществу в качестве землевладельцев, ибо в этом случае суд над крестьянами уступался им как источник дохода" (стр. 90; ср. стр. 17, 100–101 и 118).

[556] А.А.У., т. 1, N 9, 17, 19, 44, 46 и 149; А.Ю.Б., т. I, N 31/I, XIV, XX и XXIII. Большинство жалованных льготных грамот монастырям предусматривало, однако, и при "сместном" суде взыскание судебных пошлин и штрафов в пользу того участника суда, которому был подвластен ответчик – по правилу: "чей человек, того и прибыток" (А.А.Э., т. I, N 18; А.Ю.Б., т. 1, N 31/II, V–VII, IX–X, XII, XV–XIX, XXI–XXII; ср. С.Б. Веселовский, К вопросу и т.д., стр. 48).

[557] В "сместном" суде, как и в судебном иммунитете в целом, наглядно проявлялось свойственное феодальному праву переплетение политических и земельных отношений, публично- и частноправовых начал. Протестуя против попыток некоторых юристов сравнивать право суда со всяким другим частным правом и даже не видеть "никакой разницы иногда между правом суда и правом собственности, иногда между правом суда и правом пользования", Н.Л. Дювернуа писал: "Если какой-нибудь вотчинник XV в. ставил рядом в свой доход "татины деньги и хлеб земляной", то ведь отсюда еще очень далеко до того, чтобы он считал себя в суде таким же хозяином, как на своей пашне" (указ. соч., стр. 264). Мы думаем, однако, что вотчинник XV в. считал "татины доходы" таким же доходом своего вотчинного хозяйства, как и "хлеб земляной", что и в вотчинном суде, и на вотчинной пашне он чувствовал себя единым хозяином. Если вотчинная юрисдикция н не являлась в главах феодального общества "частным правом" вотчинника, то столь же мало им являлось и его право на землю, в котором, так же как и в праве вотчинника на суд, частноправовые элементы столь тесно переплетались с публично-правовыми, что не было никаких оснований их различать. Ср. также: Б.И. Сыромятников, цит. статья в сб. "Судебная практика", т. I: "Управление и суд превратились в доходные статьи ("пути") вотчинного хозяйства... Феодальный, вотчинный принцип" превратил судебную власть "в хозяйственную принадлежность поместья-государства" (стр. 61 и 69).

[558] Fustel de Соulanges. Les Origines etc., p. 392–396. – Н.П. Павлов-Сильванский, указ. соч., 1910, стр. 276–277.

[559] А.А.Э., т. I, N 19, 28 и 120; А.Ю.Б., т. I, N 31/IV, XIII и XVIII.

[560] Heusler, Institutionen, Bd. II, S. 48–49.

[561] Ibid., S. 153–154.

[562] Ibid., S. 166.

[563] Д.М. Петрушевский. Очерки, стр. 164–165; см. его же статью "Феодализм и современная историческая наука" в Сборнике этюдов из всеобщей истории в честь пятидесятилетия научной жизни Н.И. Кареева, 1923, стр. 114. Тот же отрыв публично-правовых (политических) отношений феодального общества от частноправовых (земельных) отношений характерен и для основной работы Д.М. Петрушевского "Восстание Уота Тайлера. Очерки из истории разложения феодального строя в Англии" (изд. 4, 1937, стр. 161–162 и 166–167).

[564] Д.М. Петрушевский. Очерки, стр. 165–166. То же признание тесного переплетения политических и земельных отношений содержалось по существу и в утверждении Д.М. Петрушевского, что феодализм в Англии, "конструировав все земельное право страны, как право феодальное, рассматривал каждого землевладельца, как феодального держателя земли, верховным собственником которой являлся сам король" (цит. статья, в "Сборнике этюдов и т.д.", стр. 118). Ср. признание связи между политическими и земельными отношениями при анализе положения английского крестьянства (Д.М. Пет­рушевский. Восстание Уота Тайлера, стр. 173).

[565] К. Маркс и Ф. Энгельс. Соч., т. IV, стр. 157 (см. стр. 183 наст. сборника).

[566] Подобный разрыв политической и земельной иерархии противоречил бы всей истории феодального общества, в котором борьба за власть и борьба за землю были неразрывно связаны между собой. Достаточно напомнить всю историю междукняжеской борьбы в период феодальной раздробленности и драматическую историю борьбы дворян-помещиков и Ивана Грозного с крупными вотчинниками (см. литературу, указанную в прим. 6 на с. 131–132 § 18 наст. главы). Ср. также возражения И.И. Яковкина по адресу историков, утверждавших, что московские князья не землю собирали, а собирали власть: "непонятно, как можно было собирать власть без земли" (Учение товарища Сталина об образовании многонационального государства [Уч. зап. I Ленингр. юрид. инст., вып. II, 1940, стр. 31]).

[567] См. § 12 и 18 наст. главы.

[568] См. § 16 наст. главы.

[569] См. цитируемые тезисы Л.И. Дембо (стр. 29).

[570] См. § 15 наст. главы.

[571] См. § 16 наст. главы.

[572] См. сравнительную характеристику исторических условий, в которых находились французские и немецкие юристы XIX в., у Энгельса, писавшего о Германии даже в 1888 г., как о стране, в которой до сих пор еще не завершился "процесс разложения остатков средневековья", как об экономически отсталом обществе, в котором "феодальный юнкер и цеховой мастер бродят, как призраки, в поисках нового тела для нового воплощения" (К. Маркс и Ф. Энгельс. Соч., т. XVI, ч. 1, стр. 503–504).