Список книг

« Предыдущая | Оглавление | Следующая »

Венедиктов А.В.
Избранные труды по гражданскому праву. Т. 2

§ 33. "Теория" буржуазной собственности как "социальной функции"

Был ли отказ составителей Германского и Швейцарского гражданских уложений от перечисления в самом законе "вещественных" правомочий собственника отражением тех изменений в организационной структуре капиталистической собственности, которые имели место уже в этой - для западноевропейского континента еще начальной - фазе империализма?

Одной из правовых форм, наиболее широко использованных финансовым капиталом, явилась прежде всего форма акционерных обществ и разнообразных операций с их акциями и облигациями. "Концентрация производства; монополии, вырастающие из нее; слияние или сращивание банков с промышленностью"[851] потребовали самого широкого акционирования капиталистической собственности и вместе с тем нашли в этой правовой форме одну из своих организационных предпосылок. Акционерная форма сделала возможным то "переплетение" отношений частных собственников (путем владения акциями и т.п.), в котором буржуазные исследователи увидели одну из характерных черт развития капитализма, но которое они не оценили и не могли оценить как выражение дальнейшего обострения противоречия между общественным производством и частным присвоением, как явление, которое представляет собою обобществление производства, а вовсе не простое "переплетение", - обобществление, заключенное в частно-собственническую "оболочку, которая уже не соответствует содержанию, которая неизбежно должна загнивать, если искусственно оттягивать ее устранение,... которая все же неизбежно будет устранена"[852]. Акционерная форма дает финансовому капиталу возможность проводить сложнейшие комбинации по перемещению капиталистической собственности путем простой передачи контрольного пакета акций и иных сделок с акциями и облигациями, притом проводить их в полной тайне, с максимальным извлечением спекулятивных выгод для непосредственных участников этих передач и сделок[853]. Путем передачи акций оказалось возможным в течение одного дня или часа передать многомиллионное предприятие с огромнейшими земельными площадями, копями, рудниками и лесами, фабричными корпусами и сложнейшими сооружениями[854]. Нет более необходимости в сложных и дорогостоящих актах по передаче права собственности на недвижимость, в получении согласия кредиторов на перевод пассива или в совершении иных формальностей по передаче прав и обязанностей новому собственнику. Акционерная форма дала возможность достичь большей мобилизации земельной собственности, чем даже та, которую обеспечила ей система Роберта Торренса в Южной Австралии и ряде других стран[855].

Наряду со всевозможными "переплетениями" отношений капиталистических собственников путем владения акциями (а также облигациями) финансовый капитал широко применяет другие формы концентрации и монополизации производства: так называемые договоры совместного участия (Interessengemeinschaften), договоры аренды и иные договорные соглашения, подкрепляемые владением акциями и участием в правлениях, ревизионных комиссиях и наблюдательных советах акционированных предприятий[856]. Благодаря искусному использованию всех этих разнообразных форм финансовый капитал легко скрывает действительные отношения капиталистической собственности не только за абстрактной формой права собственности - в том его виде, в каком его знают буржуазные кодексы, - но и за рядом иных правовых форм. Это давало ему, в частности, возможность укрываться от обложения или контроля над монополистическими организациями[857], если правительство той или иной империалистической страны - под влиянием борьбы отдельных групп внутри самого господствующего класса или под давлением кризиса и т.п. - считало необходимым брать на себя показную борьбу с отдельными монополистическими организациями или с отдельными приемами их деятельности, вызывавшими протест со стороны не объединенных предприятий или потребителей[858].

При таких условиях, естественно, возникает вопрос: какова роль "вещественных" правомочий капиталистического собственника на средства производства in natura, если действительные отношения капиталистической собственности и ее непрерывное перемещение скрыты за "безличной" акционерной формой и разнообразной массой не столько явных, сколько тайных сделок? Не устарел ли для современного буржуазного права традиционный перечень правомочий собственника, который мы по-прежнему находим в западноевропейской литературе 20-х и 30-х годов нашего столетия, например в учебниках и курсах гражданского права Вольфа или Жоссерана?[859] Не отражал ли правильнее изменения в правовом опосредствовании капиталистической собственности в период империализма Гедеман[860], когда он утверждал после первой мировой войны, что новейшее право от представления о собственности "в состоянии покоя" (in seiner Ruhelage), о собственности, как обладании или владении (Haben, Besitzen), все более переходит к понятию собственности как о "живой, находящейся вечно в движении власти, как о функции"? Раньше центр тяжести института собственности усматривали, по утверждению Гедемана, в простом распределении жизненных благ и относились более или менее безразлично к их использованию. Отсюда - право собственника произвольно уничтожать свое имущество, бесконтрольно и безгранично им распоряжаться. Это и есть абсолютная собственность романистов XIX в., философски связанная с индивидуализмом, - собственность, на которую нападают, как на оплот (ein Hort) капитализма. В противовес этому теперь центр тяжести переносят не на простое обладание имуществом, а на участие в текущих операциях, в управлении и доходе. "Кому, собственно, принадлежит промышленное предприятие?" - спрашивал Гедеман и использовал для своего ответа пример акционерного предприятия, где "отношения стали всего яснее". С точки зрения собственности "в состоянии покоя" имущество принадлежит акционерам или, поскольку акционерное общество является юридическим лицом, - этому последнему. Напротив, с точки зрения "живого предприятия", фабрики, как "функционирующего комплекса сил" (als ein funktionelles Kraftquantum), обращаются к доходу и к управлению предприятием[861]. Три силы, "три хозяйственных великих державы", участвуют в доходе: капитал, рабочие и государство. Ходячее представление о том, что львиная доля дохода достается владеющему "собственнику", т.е. капиталу, в корне ложно. Три четверти дохода, утверждал Гедеман, падает на заработную плату рабочих и жалованье служащих. Остаток почти поровну делится между дивидендом и налогами. Еще резче проявляется - с юридической точки зрения - участие рабочих и государства в управлении предприятиями: рабочих - через фабрично-заводские комитеты, государства - через контроль над Selbstverwaltungskörper (предпринимательские объединения, образованные в некоторых отраслях германской промышленности в силу так называемого законодательства о "социализации" 1919-1920 гг. - А.В.). При таких условиях "понятие собственности начинает испаряться" (sich verflüchtigen). "Вещественная собственность" (Sacheigentum) на телесно осязаемые вещи полностью превращается в так называемую "финансовую" и "коммерческую" собственность (das sog. "Finanzeigentum" und "kommerzielles Eigentum"). Так вырисовывается, по утверждению Гедемана, в конечной перспективе расслоение населения на сословия по профессиям (Berufsstände)[862]. От простого обладания (Наben) переходят к содействию, к контролю, к "участию" в смысле участия в текущем управлении. Собственник не вправе уже чувствовать себя "неограниченным господином субстанции" (вещи, имущества), он скорее "только управляющий выпавшими на его долю благами - конечно, снабженный далеко идущими полномочиями". Собственность ныне - уже не "частное дело", как это было в пандектном праве XIX в., но "по преимуществу социальное явление" (ein soziales Gebilde)[863].

Мы привели характеристику современного права собственности, данную Гедеманом, не только для того, чтобы показать, что конечный вывод всех его "новых" конструкций сводится все к той же демагогической идее собственности как социальной функции. В этой плоскости он имел предшественников не только в лице Дюги[864], имя которого обходили молчанием в немецкой литературе, посвященной истории и анализу приведенного выше § 153/III Конституции 1919 г.[865], но и в лице канонистов[866], составителей Прусского земского уложения[867], известного германиста Отто Гирке[868], апологета "юридического социализма" Антона Менгера[869], представителей партии центра в рейхстаге конца XIX в.[870] или имперского суда[871]. К числу этих предшественников можно было бы отнести при желании даже и Иеринга, горячо протестовавшего в свое время против принципа неограниченности собственности и настойчиво доказывавшего, что не только современное, но даже и римское право боролось с попытками собственника использовать имущество в противоречии "с социальным назначением собственности", что и оно проводило не индивидуалистическую, а общественную теорию собственности[872].

Действительная - социально-демагогическая - сущность всех этих попыток представить буржуазную частную собственность не только или не столько как право, сколько как обязанность была с такой полнотой охарактеризована и разоблачена в советской юридической литературе, что в настоящий момент мы можем ограничиться лишь указанием на то, что эти попытки тем более настойчиво повторяются, чем более обостряются противоречия капиталистического общества на последней стадии его существования - противоречия между трудом и капиталом[873].

Этим объясняется, что идея собственности как социальной функции наибольшую популярность получила именно при империализме. Не случайно партия центра, потерпевшая фиаско в 1896 г. - при попытке ввести идею "общего блага" в определение собственности Германского гражданского уложения, - получила, как было уже отмечено, полное удовлетворение в 1919 г., когда по предложению ее же представителя формула об "общем благе" была включена в § 153 Германской конституции. Не случайно те же идеи собственности как социальной функции и "общей пользы" (Gemeinnutz) получили столь широкое хождение при гитлеровском режиме, тщетно пытавшемся прикрыть этими и иными социально-демагогическими формулами свою реакционно-черносотенную, разбойничью империалистическую сущность[874]. Выступая в 1940 г. на сессии Академии немецкого права с докладом о проекте "Народного уложения немцев", тот же Гедеман настойчиво подчеркивал, что "национал-социализм принципиально изменил и облагородил наше представление о собственности на имеющее народное значение имущество (volkswichtiges Gut)". "Земля в особенности является народным имуществом (Volksgut)", и собственность на землю представляет собой "народный лен, следовательно, препоручение (Volkslehen, also eine Aufgabe)"[875]. "Сердцевину (Kern)" собственности на землю составляет "обязанность, а не неограниченное по своей идее право господства человека над вещью"[876]. Земля, по народному воззрению, - вообще не "вещь". "Собственность же на "вещи" в этом смысле имеет различный смысл в зависимости от того, идет ли дело о ценной с художественно-исторической точки зрения картине или о листе бумаги либо папиросе. Собственность на подобную картину должна быть связана обязанностями (pflichtgebunden) no отношению к народу". Напротив, было бы "интеллектуальной (?) утрировкой" сказать то же о собственности на папиросу[877]. Нет необходимости особо доказывать, что приведенные положения представляют собой либо пересказ, либо дальнейшее развитие тех же утверждений, с которыми Гедеман выступал и после первой мировой войны[878].

Идея социальной "связанности" собственности нашла признание и в законодательстве фашистской Италии. Составители Итальянского гражданского уложения 1938-1941 гг. ввели в раздел о собственности ряд постановлений о праве административных органов налагать - в случае серьезной и неотложной общественной (гражданской или военной) потребности в том - специальные обязанности временного характера на промышленные и сельскохозяйственные предприятия, о повинностях, связанных с регулированием распределения сельскохозяйственных продуктов и промышленных изделий в интересах национального производства, об экспроприации имущества у собственника, который не сохраняет или не эксплуатирует имущество, представляющее интерес для национального производства, и наносит ему этим тяжелый ущерб и т.д. (art. 27-29 del libro della Proprietà). Характерно, однако, что этим постановлениям предшествует традиционное определение права собственности как права собственника "пользоваться и распоряжаться вещами полным и исключительным способом (in modo pieno ed esclusivo) в пределах и с соблюдением обязанностей, установленных правопорядком" (art. 23), - определение, которое по существу не отличается от приведенных выше определений Итальянского уложения 1865 г. и его прообраза - кодекса Наполеона 1804 г. Не менее характерна и та заботливость, с которой составители нового уложения всюду гарантировали собственнику "справедливое вознаграждение (giusta indemnità)" не только на случай изъятия или реквизиции имущества в силу общественной необходимости, но и на случай его экспроприации, вызванной ненадлежащим хранением или неиспользованием этого имущества (art. 25-26, 29).

Таким образом, далеко идущие декларации об обязанностях собственника не лишали его права получить стоимость своего имущества даже при прямом нарушении им этих обязанностей. Более того, приведенные постановления нового Итальянского гражданского уложения открывали итальянским предпринимателям возможность избавляться от своих предприятий в период кризиса или депрессии во избежание банкротства и полной потери своей собственности. Отчуждение ставших убыточными предприятий государству применялось - еще до второй мировой войны - и в фашистской Германии, причем и в ней не было недостатка в демагогических попытках обосновать вмешательство фашистского государства в частнокапиталистические отношения соображениями, заимствованными у представителей той же "теории" социальной функции собственности.

Вряд ли можно было бы найти лучшую иллюстрацию к известному положению Энгельса о буржуазной цивилизации, предоставляющей "одному классу почти все права" и взваливающей "на другой почти все обязанности"[879],- положению, сохраняющему полную силу по отношению к капиталистической собственности и в период империализма.

Разоблачение социально-демагогической сущности идеи социальной функции собственности не снимает, однако, вопроса о "вещественных правомочиях" собственника, в связи с которым мы остановились на попытке Гедемана противопоставить "вещественной собственности (Sacheigentum)" XIX в. современную буржуазную собственность как "функцию" (в его - гедемановском - понимании). Действительно ли между капиталистической собственностью периода промышленного капитализма и собственностью периода империализма существует указанное Гедеманом различие? И, в частности, как трактовало прежде и как трактует теперь право собственности господствующее в буржуазной литературе течение?

Примечания:

[851] В.И. Ленин. Соч., т. XIX, стр. 107.

[852] Там же, стр. 173–174.

[853] Акционерные предприятия вообще являются ареной самых разнообразных "комбинаций", направленных к всемерному обогащению руководителей акционерных обществ за счет разрозненной массы отдельных акционеров. Достаточно напомнить всю историю спекулятивных мошенничеств, сопровождавших учреждение акционерных предприятий, биржевые сделки с акциями и облигациями и то использование членами правлений и наблюдательных советов их постов, о котором писал еще Маркс в т. III "Капитала": "На базисе капиталистического производства в акционерных предприятиях возникают новые мошенничества с платой за управление, рядом с действительным управляющим и над ним появляется множество членов правлений и наблюдательных советов, для которых управление и контроль фактически служат лишь предлогом к ограблению акционеров и к собственной наживе" (К. Маркс и Ф. Энгельс. Соч., т. XIX, ч. 1, стр. 424).

[854] Ср.: К. Маркс и Ф. Энгельс. Соч., т. XVIII, стр. 223.

[855] О системе Торренса см.: В.Б. Ельяшевич. Очерк развития современных систем вотчинного оборота на Западе. Изд. 2, 1913, стр. 67–78.

[856] Ср. s. 7–8 of the Clayton Act, 1914 (The Federal Antitrust Laws with Amendments. Washington, 1928, p. 6–7); Annual Report of the Federal Trade Commission for the fiscal year ended June 30, 1940, p. 1, 13, 30–31, 36, 46; Annual Report of the F.Т.С., 1941, p. 3, 12, 38; Annual Report of the F.Т.С., 1943, p. 1, 9, 32–33. См. также нашу работу "Слияние акционерных компаний" (1914, стр. 4–13) и нашу статью "Американское законодательство о трестах и практика его применения" (Революция права, 1929, N 6, стр. 130 и 132).

[857] Когда закон Шермана от 2/VII 1890 г. объявил незаконным всякое соглашение и объединение, в форме треста или иной, направленное на ограничение свободы товарооборота между отдельными трестами или с другими государствами, и запретил всякую попытку монополии (см. цит. статью в "Революции права", 1929, N 6, стр. 126), американские тресты заменили первоначальную форму треста другими формами (Holding Trust, Voting Trust, Consolidation) и одновременно перенесли свои правления в небольшой штат Нью-Джерси, акционерное законодательство которого предоставляло им наибольшие возможности для обхода закона. После первой мировой войны примеру Ныо-Джерси последовало лилипутное княжество Лихтенштейн в Западной Европе, охотно укрывавшее на своей территории правления монополистических организаций от обложения, которому они подлежали бы в месте нахождения их основных предприятий (ср. Art. 111/I, 113, 232–234, 614–616, 629, 637–646, 897 ff. PGR des Lichtensteinischen ZGB, а также Verordnung v. 20 II 1926 zum PGR).

[858] Ср. так называемые антитрестовские законы (Antitrust Acts) Соединенных Штатов Америки: закон Шермана от 2/VII 1890 г., закон о федеральной торговой комиссии от 26/IX 1914 г., закон Клейтона от 15/Х 1914 г. и др. (The Federal Antitrust Laws with Amendments. Washington, 1928, p. 1–32) или германский указ от 23/XI 1923 г. "против злоупотребления хозяйственной властью" (Verordnung gegen Mißbrauch wirtschaftlicher Machtstellungen – RGBI. I, S. 1067).

[859] Enneccerus – Kipp – Wolff, op. cit., Bd. II 1, S. 147. – Josserand, op. cit., t. I, n° 1469.

[860] Hedemann. Sachenrecht des Burgerlichen Gesetzbuches. 1924, S. 61–65, 80 (цит.: "Sachenrecht").

[861] Ср. аналогичные утверждения Гольдшмидта о превращении акционерного общества из "капиталистического товарищества соединившихся акционеров в нейтральное учреждение ("заведение" – Anstalt) как собственника средств производства". Тем самым, утверждает Гольдшмидт, "усиливается позиция всех работающих – от руководящего директора до последнего рабочего – по отношению к простым владельцам денег (Geldgeber). В какой мере эти учреждения преобразуются в подлинные общественные хозяйства (Gemeinwirtschaften), зависит от будущего общего хозяйственного развития". Автор заканчивает свою – не нуждающуюся в комментариях – характеристику акционерных предприятий типичным для социал-реформиста утверждением, что современное развитие акционерного права, "если оно будет направлено по определенному пути, следует даже приветствовать с социалистической точки зрения" (Goldschmidt. Reichswirtschaftsrecht. 1923, S. 113).

[862] Таким образом, еще за десять лет до гитлеровских законов о "сословной" организации германского хозяйства (ср. законы о предварительной перестройке имперского продовольственного сословия от 13/IX 1933 г. – RGBI. I, S. 626 – и о подготовке к органической перестройке германского хозяйства от 27/II 1934 г. – RGBI. I, S. 185) Гедеман уже выступал с фашистской идеей подмены классовой структуры буржуазного общества "расслоением населения на сословия по профессиям". Тем легче ему было явиться одним из главных авторов проекта "Народного уложения немцев" (Volksgesetzbuch der Deutschen), которое еще более нуждалось в социально-демагогическом приукрашивании, чем законодательство веймарской Германии (ср. отчет о выступлении Гедемана на сессии Академии немецкого права в 1940 г. с докладом о ходе работ по составлению проекта названного уложения: Freisler. Von der Arbeit am Volksgesetzbuch. Zeitschrift der Akademie fur Deutsches Recht, 1941, H. 1, S. 9–12).

[863] Hedemann. Sachenrecht, S. 61–65, 80; см. также утверждения Гедемана о публицизации и социализации гражданского права в его известной речи от 21/VI 1919 г. в Иене (Das bürgerliche Recht und die neue Zeit. 1919, S. 11–12, 15, 24–25) и его же уверения, что появившаяся впервые в конституционном документе "идея обязанностей в хозяйственной жизни", как выражение "духа времени" (Zeitgeist), переживет "наспех построенное политическое здание" Конституции 1919 г. (Reichsgericht und Wirtschaftsrecht. 1929, S. 204–205).

[864] Дюги. Конституционное право. Общая теория государства. М., 1908, стр. 905–906; Социальное право. Индивидуальное право. Преобразование государства. СПб., 1909, стр. 13 и 79; Общее преобразование гражданского права со времени Кодекса Наполеона. М., 1919, стр. 78–95. В частности, и о капиталистических предприятиях Дюги еще в 1912 г. писал: "В наших современных индустриальных государствах... предприятия приобретают социальный характер. Предприниматель выполняет поистине социальную функцию" (Общее преобразование гражданского права, стр. 79). Дюги в свою очередь имел предшественников в рядах французских социологов в лице Конта, на которого сам Дюги ссылался в цит. работе "Социальное право", стр. 9 и 79. Но именно Дюги был самым видным представителем теории собственности как "социальной функции" в науке права (см. об этом: акад. И.П. Трайнин. К вопросу о соотношении государства и права. Известия Академии Наук СССР. Отделение экономики и права, 1945, N 5, стр. 6). Не случайно это учение было связано с его именем, когда теория собственности как "социальной функции" стала одним из излюбленнейших средств прикрашивания империализма в устах его апологетов, и прежде всего в устах самого Дюги.

[865] Ср.: Wolff. Reichsverfassung und Eigentum. 1923, S. 10–13. – Hedemann. Sachenrecht, S. 15–16.

[866] В отличие от ранних канонистов, отрицавших самую идею частной собственности, позднейшие канонисты, не отрицая частной собственности, увещевали лишь христиан чувствовать себя только "простыми управителями" (als blosser Verwalter) своего имущества "по поручению бога" (Hedemann. Sachenrecht, S. 10; см. также: Wolff, op. cit. S. 12).

[867] Ср. § 74 введения к Прусскому земскому уложению: "Отдельные права и выгоды членов государства должны уступать правам и обязанностям, направленным на осуществление всеобщего блага, если между ними наступает действительное противоречие (коллизия)".

[868] Otto Gierke. Deutsches Privatrecht. Bd. II, 1905, S. 353, 465; ср. его же противопоставление "социальной тенденции" германского права "индивидуалистической и односторонне капиталистической тенденции чистого манчестерства", в тяготении к которому Гирке обвинял авторов первого проекта Германского гражданского уложения (Der Entwurf eines bürgerlichen Gesetzbuchs und das deutsche Recht. 1839, S. 3–4).

[869] Антон Менгер. Новое учение о государстве. Изд. 2, 1906, стр. 96; ср. его же: Гражданское право и неимущие классы населения. Перевод с 3-го изд. (1903), стр. 122–126.

[870] См. § 32 настоящей главы.

[871] В одном из своих решений имперский суд объявил: "Собственность не только управомочивает, но также и обязывает собственника" (RG 89 S. 121 – приведено в цит. брошюре Wolff ’а, S. 11).

[872] Jhering. Der Zweck im Recht. 4 Aufl., 1904, S. 404–411, 414–416 (первое издание 1877 г.).

[873] Последним по времени вариантом "теории" собственности как социальной функции является понятие "народного капитализма", предложенное председателем Торговой палаты США Джонстоном. В своей книге "America Unlimited" (1944) Джонстон утверждает, что американские капиталисты, строящие железные дороги, выплавляющие сталь или выпускающие автомобили, не только извлекают миллионные прибыли, но и принимают живое участие в "процессе создания американской цивилизации" (цит. по статье Г.Ф. Александрова "О современных буржуазных теориях общественного развития". – Большевик, 1946, N 11–12, стр. 16). См. также § 36 наст. главы.

[874] Ср.: И.В. Сталин. О Великой Отечественной войне Советского Союза. Изд. 5, 1946, стр. 27–23.

[875] Этим трудно переводимым в данном контексте термином (Aufgabe) Гедеман, по-видимому, стремился заменить свой прежний термин "функция" (Function – см. Sachenrecht, S. 61), может быть, в связи с общей тенденцией к замене "чужеземных" слов "истинно-немецкой" терминологией.

[876] Ср. § 155/III Германской конституции 1919 г. ("Обработка и использование земли является обязанностью землевладельца по отношению к обществу"), в котором Гедеман усматривал в свое время "мост" от индивидуальной собственности к так называемой "социализации" (Sachenrecht, S. 16).

[877] Цит. по указанному выше отчету Фрейслера (Frеislеr in Zeitschrift der Akademie fur Deutsches Recht, 1941, H. 1, S. 11).

[878] Это не помешало, однако, Гедеману на той же сессии Академии немецкого права выступать с патетической декларацией о "национал-социалистской революции права", которая должна была получить свое целостное выражение в "Народном уложении немцев" (ibid., S. 12).

[879] К. Маркс и Ф. Энгельс. Соч., т. XVI, ч. I, стр. 152.