Список книг

« Предыдущая | Оглавление | Следующая »

Венедиктов А.В.
Избранные труды по гражданскому праву. Т. 2

§ 98. Буржуазные теории юридического лица

Раскрыть[1137] сущность юридического лица и, в частности, найти за этой правовой формой живых людей или реальный человеческий коллектив пыталась и буржуазно-правовая доктрина (главным образом в период промышленного капитализма), привлекая к своему анализу широкий круг юридических лиц не только буржуазного, но и римского или феодального права. Критический обзор важнейших из этих попыток[1138] позволит нам проверить правильность предложенного нами решения также и путем противопоставления нашего анализа природы советских юридических лиц буржуазно-правовому анализу природы юридического лица.

Старейшей, но до настоящего времени имеющей широкий круг сторонников, теорией юридического лица является теория фикции, впервые сформулированная еще в 1245 г. папой Иннокентием IV (Sinibaldus Fliscus). По утверждению этого известного средневекового юриста, союз лиц лишь путем фикции принимается за одно лицо (fingatur una persona). В действительности же юридические лица - лишь юридическое понятие (nomina sunt juris). Действовать может не само юридическое лицо, но только его члены, ибо само оно является отвлеченным понятием (nomen intellectuale), бестелесной вещью (res incorporalis), неспособной ни к волевым, ни к физическим актам (cum consensum corporis, nec corpus habeat)[1139].

Пользовавшаяся широким признанием среди средневековых юристов, как церковных, так и светских, но несколько заглохшая в период господства естественноправовых идей[1140], теория фикции получила самое широкое признание с того момента, когда ее развил, притом в тесной связи со своей "волевой теорией" (Willensdogma), глава исторической школы права Савиньи. Поскольку "все право существует ради нравственной, внутренне присущей каждому индивиду свободы", первоначальное понятие субъекта права должно совпадать с понятием человека. Это первоначальное тождество обоих понятий Савиньи выражает формулой: "каждый человек - и только человек - правоспособен". Позитивное право, однако, вносит различные изменения в это первоначальное понятие, то отказывая в правоспособности некоторым людям (рабам), то распространяя ее на "что-то" (irgend Etwas), кроме людей, "искусственно" образуя юридическое лицо. Юридические лица - это "искусственные, допущенные в силу простой фикции субъекты". Юридическое лицо так же недееспособно, как малолетний или сумасшедший, ибо юридические действия предполагают "существо, способное мыслить и хотеть" (ein denkendes und wollendes Wesen), которым не может быть юридическое лицо "как простая фикция"[1141].

Таким образом, теория фикции находила живых людей за фигурой юридического лица только путем отказа от самой категории юридического лица как реальной правовой формы, путем отказа от понятия юридического лица как реального коллектива. По тому же пути шел и Иеринг, не щадивший красок для характеристики всей искусственности юридического лица, скрывающего за собой тех, кто только и может быть действительным носителем права как юридически защищенного интереса: живых людей - дестинатаров (бенефициатов). Юридическое лицо для Иеринга - только "фигурант", "простой механизм, имеющий целью удобным образом опосредствовать внешние отношения коллектива", "искусственный носитель прав", "искусственное личное единство", "простая видимость", "подставной субъект (Aftersubject), за которым скрывается подлинный", "воображаемое существо, которое ничем не может пользоваться и ничего не может воспринимать". Если же юридическое лицо как таковое совершенно не способно к пользованию (genußunfähig), оно "не имеет никаких интересов и целей, следовательно, не может иметь и никаких прав"[1142].

Отсюда - только один шаг до полного отрицания самой категории юридического лица, шаг, сделанный не только последователями Иеринга, предложившими заменить понятие юридического лица понятием коллективной собственности[1143], но еще до Иеринга автором известной теории "целевого имущества" (Zweckvermögen) - Бринцем. Как отдельная вещь, так и целое имущество может принадлежать, по утверждению Бринца, не только кому-либо (pertinere ad aliquem), но и чему-либо (pertinere ad aliquid) - какой-либо цели, для служения которой это имущество предназначено. Таким бессубъектным целевым имуществом и является имущество юридического лица. Только в силу присущего людям стремления к персонификации целей и безличных вещей, предназначенных для этих целей, говорят, что имущество принадлежит юридическому лицу, вместо того чтобы сказать, что оно принадлежит определенной цели[1144].

На той же нигилистической позиции стоят по существу и те из крайних представителей теории фикции, для которых юридическое лицо - "фикция языка", "простой оборот речи"[1145], "прием или способ мышления и изложения", "фиктивное лицо", существующее "только в воображении", "только ради потребностей мысли и языка" признаваемое носителем прав и обязанностей, принадлежащих в действительности подлинным лицам[1146].

Теория фикции, признававшая подлинным субъектом права исключительно живого человека - отдельного индивида, явилась одним из ярких выражений буржуазного индивидуализма и наивного юридического реализма или, точнее, "юридического натурализма". И в том и в другом пункте теория "фиктивного лица" исторической школы права смыкалась с естественноправовой теорией "морального лица", за которым представители школы естественного права также видели лишь отдельных индивидов и которое они были готовы в конечном результате свести к "техническому обороту речи"[1147]. Характерно и не случайно, однако, что на той же индивидуалистической почве остались и яростные противники теории фикции - представители германистической теории "реальной союзной личности" (reale Verbandsperson-lichkeit)[1148]. Сама по себе идея "юридически организованного коллектива", как "целого, которому присуще реальное единство"[1149], была известной реакцией против недооценки - со стороны теории фикции - правовой реальности коллективов, обладающих юридической личностью. Она явилась вместе с тем выражением той непрерывно возрастающей роли, которую форма юридического лица (в первую очередь форма акционерного общества) играла в организации крупнокапиталистических предприятий. Но, связав учение о юридическом лице с органической теорией общества и государства, германисты не удержались в плоскости признания правовой реальности юридического лица и объявили юридически организованный коллектив, "подобно индивиду, телесно-духовным, жизненным единством, которое может хотеть и претворять желаемое в действие". Этот биологический подход к юридическим лицам характерен для всех германистов, не исключая Гирке, который лишь формально пытался протестовать против перегибов со стороны крайних представителей органической теории, полностью отождествлявших коллективные организмы с человеческими или даже с естественными организмами вообще. Гирке заявлял, правда, что право "организует и проникает внутреннюю структуру и внутреннюю жизнь союза" и что в силу этого последний "должен быть - в противоположность индивиду - таким жизненным существом (Lebenswe-sen), в котором отношение единства целого к множеству частей поддается регулированию внешними для человеческой воли нормами". Он не забывал, по его утверждению, о том, что для внутренней структуры "целого, частями которого являются люди... естественное целое не является прообразом", что здесь имеет место "духовная связь", что здесь "кончается царство естественной науки и начинается царство науки духа". Но наряду с тем Гирке сам отдавал щедрую дань антропоморфизму, рассматривал "социальное целое подобно отдельному организму, как что-то живое (als ein Lebendiges)", и подводил "коллективное существо (Gemeinwesen) вместе с отдельным существом под родовое понятие живого существа (Lebenswesen)". Протестуя (на словах!) против далеко идущих аналогий социальных организмов с естественными, Гирке все же не мог удержаться от аналогии органов юридического лица с органами человеческого тела: глазами, ртом и руками. На упреки же по адресу органической теории в том, что одно подлежащее объяснению явление (социальный организм) она пытается объяснить путем другого также еще не объясненного явления (естественного организма), Гирке отвечал, что "загадка организма совпадает с загадкой жизни", что "мы не знаем, что такое собственно жизнь", но что "мы не можем на этом основании изгнать понятие жизни из науки: ибо мы знаем, что жизнь существует". Наука вправе принять "реальное телесно-духовное единство человеческих союзов", хотя "тайна собственной сущности этих жизненных существ остается нераскрытой"[1150].

Подобного рода утверждения Гирке наглядно свидетельствуют о прямом отходе от буржуазно-позитивистского анализа природы юридических лиц в сторону метафизического агностицизма или мистицизма.

Нет необходимости приводить дальнейшие положения Гирке, характеризующие его метафизическое, почти мистическое представление о человеческих коллективах или его националистическую трактовку германских коллективных образований (deutsche Genossenschaf-ten), и менее всего способные раскрыть действительную сущность его "реальной союзной личности". В данный момент нам важно констатировать, что при всем своем отрицательном отношении к теории фикции, Гирке отправлялся по существу от той же индивидуалистической позиции, как и Савиньи. Не объявляя индивида единственным подлинным субъектом права, он строил все же свою "реальную союзную личность" по образу и подобию индивидуальной личности. Не случайно, что Гирке столь же настойчиво проводил "волевую теорию" в вопросе о субъективном праве и субъекте права[1151], как и Савиньи[1152]. Понятие юридического лица как коллективного субъекта права он подчинял по существу понятию индивида, несмотря на все оговорки о различии волевых процессов в юридическом и физическом лице.

Этот порок был подмечен представителями самой буржуазной науки. Попыткам объяснить сущность юридического лица путем подведения его под понятие субъекта права, созданное на основе лишь одной категории субъекта права: физического лица, был противопоставлен ряд теорий, стремившихся построить более общее понятие субъекта права, охватывающее в равной мере обе категории: как физическое, так и юридическое лицо[1153]. Широкое распространение получила, в частности, теория "правовой реальности" юридического лица, искавшая основу и сущность реальности юридического лица не в сфере социально-биологических явлений, но прежде всего или исключительно в сфере явлений (отношений) юридических. Одни из ее представителей вплотную примыкали к германистической теории "реальной союзной личности" и вслед за нею стремились проконструировать понятие юридического лица "по модели человеческой личности"[1154]. Другие, напротив, полностью отрывали категорию юридического лица от реальных общественных отношений и утверждали, что юридическим лицом может быть "любое существо", ибо правопорядок может любому существу присвоить любые правомочия. "Почему дерево или животное не должно иметь возможности обладать правами?" - спрашивал один из немецких представителей теории "правовой реальности" юридического лица - Колер. "Другой вопрос: пользуется ли правопорядок этой возможностью, ибо он наделяет правами лишь такие существа, для которых эти права могут играть предназначенную им и соответствующую осуществлению права роль?"[1155]

Но если представители буржуазной позитивной юриспруденции пытались все же остаться на почве позитивного права, то представители психологической теории права, начав с признания за абсолютным властителем права создать юридическое лицо под именем "солнце", которому подданные могли бы завещать и дарить свое имущество[1156], кончали утверждениями, что "сообразно богатству и причудливости человеческой фантазии" субъектами права являются "камни, растения и проч., животные и их духи, люди, их зародыши, их духи после смерти, человеческие (представляемые) общества и учреждения, разные божества и иные бестелесные духи" - в зависимости от особенностей правовой психики тех, кто переживает соответствующие психические процессы[1157].

Отрыв понятия субъекта права вообще и юридического лица в частности от его реальной социальной (классовой) основы доведен здесь до предела. Этот отрыв не случаен. Он продиктован крайним обострением классовых противоречий в эпоху империализма. В период промышленного капитализма буржуазно-правовая доктрина также не могла (и не хотела!) раскрыть классовую сущность буржуазных юридических лиц и показать, какие классовые интересы находят свое юридическое выражение и закрепление в этом гражданско-правовом институте. Но она стремилась все же найти за формой юридического лица живых людей - в виде простой арифметической суммы индивидов (теория фикции) или даже в виде "юридически организованного коллектива" (теория "реальной союзной личности"). Со свойственным буржуазному юридическому мышлению консерватизмом ряд буржуазных юристов продолжал оставаться на тех же позициях и в период империализма, стремясь, как и раньше, показать живых людей за фигурой юридического лица[1158]. Но не эти теории, непосредственно примыкающие к учениям XIX в., являются наиболее характерными для периода империализма. Психологическая теория права Л.И. Петражицкого, метафизически-нормативистская теория Кельсена[1159] и другие теории, полностью отрывающие понятие субъекта права от живых людей[1160], наиболее адекватны империалистической стадии капитализма. Классовую сущность основных правовых категорий позднейшая буржуазная наука права стремится скрыть за доведенными до предела абстракциями, так как на этом пути ей проще и легче всего удается замаскировать классовые противоречия и классовую борьбу в период их наибольшего обострения. Именно в этом - причина широкого распространения теорий, превращающих субъекта права вообще и юридическое лицо в частности в голый "пункт приурочения" (Beziehungspunkt)[1161], в "пункт вменения" (Zurechnungspunkt)[1162], в отвлеченный центр, почти в какую-то математическую точку, за которой исчезают не только классы с их интересами и борьбой, но и живая человеческая личность - даже в той ее абстрактной трактовке, в какой ее изображали буржуазные юристы эпохи промышленного капитализма.

Вскрывая классовую сущность юридического лица в условиях каждой общественной формации, использующей этот гражданско-правовой институт[1163], марксистская теория права отвергает как натурализм теории фикции или антропоморфизм теории "реальной союзной личности", так и идеалистический формализм теории "правовой реальности" юридического лица, психологической теории права и т.п. Реальность правовых отношений и организационно-правовых форм лежит для нее в той же плоскости, как и реальность других идеологических общественных отношений: в плоскости их неразрывной связи с материальными общественными отношениями, в их обусловленности последними[1164]. Реальность правовой формы непосредственно связана с реальностью тех общественно-производственных отношений, которые этой правовой формой опосредствуются. Юридическое лицо реально как определенная правовая форма общественных отношений людей, как форма правовой организации определенного человеческого коллектива. В отличие от буржуазной теории "правовой реальности" юридического лица для марксистской теории права признание правовой реальности юридического лица отнюдь не является средством для сокрытия за этой правовой формой реального коллектива, состоящего из живых людей. В отличие от теории фикции марксистская теория права видит, однако, за правовой формой юридического лица именно реальный коллектив, а не арифметическую сумму индивидов, связанных между собою лишь определенными вещно- или обязательственно-правовыми отношениями, но с точки зрения теории фикции не образующих собой все же в реальной правовой действительности особого - отличного от этой арифметической суммы индивидов - субъекта права. Равным образом марксистская теория права не мыслит этого реального коллектива по образу и подобию индивида, как это делает германистическая теория "реальной союзной личности". Юридическое лицо для нее - особый вид субъекта права, имеющий ряд специфических правовых особенностей, свойственных только коллективным субъектам права, и наряду с тем ряд общих с индивидуальным субъектом права (физическим лицом) черт, совокупность которых и образует содержание общего понятия субъекта гражданского права, охватывающего как физическое, так и юридическое лицо в качестве двух самостоятельных видов субъекта права.

Для марксистской теории права совершенно неприемлемы, наконец, и попытки буржуазных ученых раскрыть "сущность" юридического лица путем полного отрыва проблемы управления имуществом юридического лица от проблемы права собственности на него. Мы имеем в виду теории, признающие подлинными субъектами права в юридическом лице его администраторов. С наибольшей категоричностью и ясностью эту идею выразил Серман. Отправляясь от понятия субъективного права как власти, признаваемой за волей (puissance accordée à une volonte), он объявил истинными субъектами права в юридическом лице его органы и его представителей, как тех, у кого "мы видим постоянно действующую и решающую в каждый момент волю, производящую перемещение, отчуждение и приобретение имущества", определяющую "судьбу благ, посвященных той цели, о реализации которой идет дело" в юридическом лице. Но права администраторов юридического лица - права особого рода. Они ограничены обязанностью администраторов использовать определенным образом то имущество, которое находится в их власти. Поэтому они не имеют права собственности как jus utendi et abutendi и не могут распоряжаться имуществом по своему усмотрению (à leur gré). "В этом смысле можно сказать, что имущество юридического лица является имуществом без собственника", что администраторы имеют на него только "формальную и номинальную собственность, т.е., с точки зрения третьих лиц, только они одни и могут распоряжаться им, но что они не имеют все же собственности материальной и экономической". Вместе с тем только администраторы являются действительными кредиторами по требованиям юридического лица, но с обязанностью использовать полученное в пользу юридического лица, равно как только они являются действительными должниками по обязательствам юридического лица, но с оплатой их из имущества юридического лица. В конечном итоге Серман определяет право администраторов на это "имущество без собственника" (biens sans maitre) как "право управления" (droit d'administration)[1165].

Аналогичную позицию занимают - правда, лишь в отношении определенного круга юридических лиц - Гельдер и Биндер. Придавая решающее значение воле, Гельдер объявляет частные права и обязанности юридических лиц - учреждений и альтруистических союзов, не преследующих личных интересов своих членов, - "должностными" и, следовательно, публичными правами и обязанностями так называемых "носителей должности" (Amtsträger): администрации учреждения или членов союза, а имущество подобных юридических лиц - "должностным имуществом" (Amtsvermögen), объектом "должностной власти", предназначенным для осуществления цели юридического лица. Напротив, в эгоистических союзах, преследующих полностью или частично интересы своих членов, имущество юридического лица является частным товарищеским имуществом его членов (Gesellschaftsver-mögen)[1166]. Еще уже определяет круг юридических лиц, к которым может быть применено понятие администрации как носителя "должностной власти" Биндер, распространяющий это понятие лишь на учреждения. Отправляясь от той же волевой теории, как Серман и Гельдер, Биндер признает носителем воли и тем самым субъектом права не само учреждение, но то лицо или группу лиц, которые осуществляют "должностную власть" в учреждении[1167].

Основным пороком приведенных теорий является общее для буржуазных теорий юридического лица стремление скрыть классовую природу организаций, использующих форму юридического лица для опосредствования отношений капиталистической собственности. Отделение права собственности на имущество юридического лица от права управления им само до себе вполне возможно и нередко используется капиталистическими монополиями для создания сложной сети предприятий, направляемых из единого центра, несмотря на внешнюю (формальную) самостоятельность отдельных юридических лиц: акционерных обществ и иных торговых товариществ, входящих в систему одного и того же концерна или треста[1168]. Анализируя природу подобных организаций, исследователь обязан указать не только субъекта права управления, но и субъекта права собственности, т.е. субъекта права присвоения. Названные же нами авторы снимают центральный для всякой правовой системы вопрос о собственности и ограничиваются постановкой лишь одной части проблемы: вопроса об управлении. Тем самым затушевывается классовая природа тех коллективов, общественно-производственные отношения которых опосредствуются при помощи данной организационно-правовой формы[1169]. Вот почему попытка оторвать проблему управления имуществом юридического лица от проблемы собственности на него так же должна быть отвергнута, как и обратная попытка тех буржуазных исследователей, которые, отправляясь от понятия субъективного права как "юридически защищенного интереса", стремятся разрешить в применении к юридическому лицу лишь проблему собственности на его имущество и фактически снимают проблему коллектива, непосредственно управляющего этим имуществом[1170].

":"

Примечания:

[1137] щегося в явном противоречии с признаваемой автором "аксиомой" о всяком правовом отношении как "отношении между людьми", за которым "должно быть вскрыто определенное общественное отношение" между людьми или их объединениями (стр. 20), С.И. Аскназий пытается дать "ответ на вопрос, какое общественное отношение получает выражение в любом взаимоотношении, как экономическом, так и правовом, между государственными организациями". Ответ автора гласит: "Здесь имеет место использование в интересах всего общественного целого определенных комплексов средств производства для создания продукции или оказания услуг, которые в последнем счете удовлетворяют нужды всего общественного целого" (стр. 38). В этом ответе, как и во всей статье, читатель не находит, однако, указаний на то, между какими именно людьми или их объединениями возникают общественные отношения, опосредствуемые в форме правовых отношений между государственными юридическими лицами. Стремясь показать, почему Советское государство использует форму юридического лица для организации социалистического производства, обращения и потребления, С.И. Аскназий оставляет неразрешенным вопрос, что представляет собой по своей сущности государственное юридическое лицо. Неоднократные ссылки автора на "как бы обособленные интересы" и на "свою "волю" государственных юридических лиц (стр. 21, 27, 32–33 и 39) ни в какой мере не помогают читателю в уяснении того, кто является действительным носителем этих "особых" интересов и "своей" воли, хотя и совпадающих с интересами и волей государства как единого всенародного коллектива, но все же предполагающих какого-то особого и притом "действительного", реального их носителя. Не случайно С.И. Аскназий пользуется целым рядом разнообразных определений социалистического госпредприятия – государственного юридического лица: "особые оперативно-хозяйственные единицы", "посредствующие звенья", "отдельные звенья единого хозяйства", обособленные "участки" или "части хозяйственной системы" и т.п. (стр. 23–25, 27, 29, 31 в 33) – вплоть до определения госпредприятий как "обособленных в технико-производствен­ном отношении комплексов средств производства, используемых определенной группой работников" (стр. 24; разрядка наша. – А.В.). Чтобы объяснить, каким образом между "хозяйственными посредствующими звеньями" возможны правовые отношения, автор ссылается на то, что создание этих звеньев "представляет собой метод управления социалистическим хозяйством" и что взаимоотношения между ними "должны быть поняты как принятые государством особые методы управления социалистическим хозяйством" – путем образования самостоятельных звеньев со своими особыми интересами (по выполнению данных им... заданий) и с самостоятельной оперативной деятельностью (волей)" (стр. 38–39). И эта ссылка на "метод управления" оставляет открытым вопрос о реальных носителях особых интересов и самостоятельной воли, общественные отношения между которыми социалистическое государство организует и регулирует посредством такого "метода управления", как создание государственных юридических лиц и организация правовых отношений между ними. С.И. Аскназий, по-видимому, не склонен подменять понятие государственного юридического лица (госпредприятия) понятием его руководителя или администрации (стр. 25, 42 и 45; ср., однако, стр. 44). При таких условиях из всех построений автора вытекает указанный нами неизбежный вывод: признание того, что правовые отношения между социалистическими госпредприятиями по своей сущности (а С.И. Аскназий ставит своей основной задачей раскрытие именно "сущности" государственных юридических лиц и отношений между ними – стр. 19) являются отношениями государства с самим собой, т.е. не подлинными реальными правоотношениями, а лишь quasi("как бы")правовыми отношениями. Подчеркнем в заключение, что и мы не приписываем рабочим и служащим никаких прав на имущество госпредприятия (см. § 85 главы Х и § 99 наст. главы), но признаем за самим госпредприятием как за реальным коллективом (в нашем понимании) те предоставленные этому предприятию государством правомочия по владению, пользованию и распоряжению государственным имуществом, без которых оно не могло бы – при существующей организации производства и обращения – выполнять возложенные на него государством задания.

[1138] Наиболее развернутый обзор буржуазных теорий юридического лица, содержащий интересную и глубокую, хотя и не во всем бесспорную, критику этих теорий, дан С.Н. Братусем в его последней работе (Юридические лица, стр. 71–109).

[1139] Innocentii IV In Quinque Libros Decretalium... Commentaria Doctissima. Venetiis, 1610, с. 57 X 2, 20, nr. 5; с. 53 X 5, 39, nr. 1; с. 64 X 5, 39, nr. 3 (Y eod. in YI°).

[1140] См. обзор теорий: Otto Gierke. Das deutsche Genossenschaftsrecht. III Bd., 1891, S. 279–285, 362–365, 425–435; IV Bd., 1913, S. 443–444.

[1141] Savigny. System des heutigen Römischen Rechts. II Вd., 1840, S. 1–2, 236–241, 282–283, 312–314, 317, 324. Годом ранее с аналогичными положениями о юридическом лице, как "фингированном субъекте права", существующем в качестве "идеального существа" (ideelles Wesen) только в силу фикции закона и не имеющем никакой воли, выступил другой пандектист XIX в. – Кирульф (Kierulff. Theorie des gemeinen Civilrechts. I Bd., 1839, S. 129–133, 138, 146–148). Однако авторитет Савиньи как главы исторической школы права был так велик, а учение о юридическом лице было так широко развернуто в его "Системе", что теория фикции оказалась связанной с его именем, а не с именем Иннокентия IV или Кирульфа. Это принужден был признать даже и Гирке (Gierke. Deutsches Privatrecht. I Bd., 1895, S. 463–464), несмотря на все подчеркивание им роли Иннокентия IV как "отца" теории фикции (Das deutsche Genossenschaftsrecht. III Bd., 1891, S. 279–282).

[1142] Jhering. Geist des römischen Rechts. Teil III 1, S. 210–213, 316–318, 330–334; Der Zweck im Recht. 4 Aufl., II Bd., 1904, S. 365–366, 440–441.

[1143] Рlaniоl. Traité, t. I, n° 363, 3007, 3019. – Ю.С. Гамбаров. Курс гражданского права. Т. I, 1911, стр. 451–452.

[1144] Brinz. Lehrbuch der Pandekten. I Bd., 2 Aufl., 1873, S. 201–207 (первое издание – 1857 г.). Крайним выражением идеи "целевого имущества" является теория Шварца, объявившего не только юридическое, но и физическое лицо лишь представителем имущества, предназначенного для осуществления его целей, иными словами, представителем цели – Zweckvertreter (Schwarz. Rechtssubjekt und Rechtszweck. Archiv fur bürgerliches Recht. Bd. XXII 1, 1908, S. 15, 28–29, 34, 39, 138).

[1145] Thaller. Traité élémentaire de droit commercial. 7-e éd., 1925, n° 277, 280.

[1146] Vareilles-Sommieres. Les personnes morales. 1902, p. 26, 147–148.

[1147] См. обзор естественноправовых учений о юридическом лице: Otto Gierke. Iohannes Althusius und die Entwicklung der naturrechtlichen Staatstheorien. 2 Aufl., 1902, S. 259, 263; Das deutsche Genossenschaftsrecht. IV Bd., 1913, S. 411–412, 425–426, 430–432, 441, 443–444, 534–535.

[1148] Beseler. Volksrecht und Juristenrecht. 1843, S. 173; System des gemeinen deutschen Privatrechts. I Abt., 4 Aufl., 1885, S. 264–266 (первое издание – 1847 г.). – Gierke. Die Genossenschaftstheorie, S. 5–6, 11–12, 603–609, 629; Deutsches Privatrecht, I Bd., S. 466–474; Das Wesen der menschliehen Verbände. 1902, S. 9–12, 16, 25–31. В этой последней работе, представляющей собой традиционную вступительную речь в день принятия ректорской должности, Гирке с наибольшей определенностью формулировал основные положения своей теории.

[1149] Gierke. Das Wesen der menschlichen Verbände. S. 12.

[1150] Gierke. Das Wesen der menschlichen Verbände. S. 12, 16, 19, 24, 29.

[1151] Gierke. Deutsehes Privatrecht, I Bd., S. 251–252, 265–268.

[1152] Savigny. System, I Bd., S. 7, 334; II Bd., S. 2.

[1153] Ср. Binder, op. cit., S. 32, 40–42.

[1154] Saleilles. De la personalité juridique. Histoire et théories, 1910, p. 566–568, 573–574, 578–579. К теории "правовой реальности" склонялся и И.А. Покровский (Основные проблемы гражданского права, 1917, стр. 129). Ср. также: Н.Л. Дювернуа. Чтения по гражданскому праву. Т. I, вып. II, изд. 4, 1902, стр. 280–282. Г.Ф. Шершеневич занимал несколько неопределенную позицию; критикуя теорию фикции и одновременно отстаивая законность применения фикций в науке права, он определял юридическое лицо, "как все то, что, не будучи физическим лицом, признается со стороны объективного права способным, в виду определенной цели, быть субъектом права" (Учебник русского гражданского права. Т. I, изд. 11, стр. 1914, стр. 147–148).

[1155] Kohler. Lehrbuch des bürgerlichen Rechts. I. H/Bd., 1904 (1906), S. 321. Ср. утверждение Рюмелина: "Понятие субъективного права не является препятствием к тому, чтобы права и обязанности приурочивались к детям и сумасшедшим, к корпорациям и учреждениям, а также к любому имени или понятию", например к N 1891 (Rumelin. Metodisches über juristische Personen. 1891, S. 38). В позднейшей своей работе Рюмелин признал, впрочем, что с точки зрения позитивного права невозможно все же приурочигь имущество к животному или к вещи (Zweckvermögen und Genossenschaft Zeitschrift für Jhering, 1892, S. 21–22).

[1156] Petrazycki. Die Lehre von Einkommen. II Bd., 1895, S. 463.

[1157] Л.И. Петражицкий. Теория права и государства в связи с теорией нравственности. Т. II, изд. 2, 1910, стр. 416–417.

[1158] Ср.: Vаrеillеs-Sоmmiеrеs, op. cit., p. 26, 147–148. – Miсhoud, op. cit., 1-e partie, p. 112–113. – Saleilles, op. cit., p. 578–579. По существу и теория самого Гирке, в ее позднейшей формулировке, относится уже к начальному периоду германского империализма (ср. Giеrkе. Das Wesen der menschlichen Verbände. 1902).

[1159] Кelsen. Reine Rechtslehre. 1934, S. 51, 53–54.

[1160] Ср. указанные выше теории Шварца и Рюмелина, а также теорию Колера в ее отправной формулировке (см. прим. 3 на с. 398 и прим. 1 на с. 402 наст. параграфа главы XII). В значительной мере та же тенденция проявилась и в теории В.Б. Ельяшевича, считавшего, что для создания общей категории, которая "должна была бы обнять как физические лица, так и все прочие единства, выступающие в обороте", необходимо "видеть в субъекте права лишь пункт приурочения субъективных прав, лишь те центры, вокруг которых обособляются сферы правообладания" (Юридическое лицо, стр. 453). В кратком обзоре буржуазно-правовых теорий юридического лица, с которого начинается работа В.Б. Ельяшевича, названный автор охарактеризовал подобные теории как "чисто агностические": "В них теория юридического лица завершает круг, чтобы прийти к мертвой точке. Они возвращаются к тому, что служило всегда исходным пунктом, заканчивают работу там, где прежде ее лишь начинали" (там же, стр. 22).

[1161] Rümelin. Metodisches über juristische Personen, S. 9.

[1162] Kelsen, op. cit., S. 53–54.

[1163] Ср. примеры подобного анализа буржуазных юридических лиц в указанной выше статье С.И. Аскназия (Уч. записки Ленинградского юридического института, вып. IV, стр. 6–16) и в работе С.Н. Братуся (Юридические лица, стр. 42–46, 76–78, 81, 83–84 и 86–87).

[1164] Об идеологических и материальных общественных отношениях см.: В.И. Ленин. Соч., т. I, стр. 60–63 и 69–72; ср. И.В. Сталин. Вопросы ленинизма. Изд. 11, стр. 545.

[1165] Serment, op. cit., p. 43–48, 50. Л.Л. Герваген, считая, что разрешенные правительством "общества и установления не являются лицами (т.е. субъектами права. – А.В.), а только формами совместной деятельности людей", утверждал, что они представляют собой один из тех случаев, когда "ни у кого не имеется права собственности в субъективном смысле" (Институт собственности и т.д., стр. 12, 49 и 51). Н.С. Суворов, оспаривая ряд положений Сермана, все же склонен был признать именно администрацию учреждений и даже корпораций субъектом гражданского права (указ. соч., стр. 187–194 и 199).

[1166] Holder, op. cit., S. 241, 265, 288, 298, 300, 309, 327–328, 340–432.

[1167] Binder, op. cit., S. 44–45, 73, 132–134. Напротив, всякий правоспособный союз – как альтруистический, так и эгоистический – Биндер признает субъектом частных, а не должностных прав (Binder, op. cit., S. 134–135).

[1168] См. § 38 главы IV.

[1169] Ср. приведенные выше (§ 34 главы IV) утверждения Гольдшмидта (Goldschmidt. Rejchswirtschaftsrecht, 1923. S. 113) о превращении акционерного общества из "капиталистического товарищества соединившихся акционеров в нейтральное учреждение ("заведение" – Anstalt) как собственника средств производства", чем, по утверждению Гольдшмидта, "усиливается позиция всех работающих – от руководящего директора до последнего рабочего – по отношению к простым владельцам денег (Geldgeber)".

[1170] Так в сущности ставят вопрос не только последователи Иеринга (Planiol. Traité, t. l, n°2, 3005–3007, 3017–3018, в особенности note 2 к n° 3018), но и сам Иеринг (Geist des römischen Rechts. Teil III 1, S. 210–213, 316, 334).