Список книг
|
« Предыдущая | Оглавление | Следующая » Энгельман И.Е.
О давности по русскому гражданскому праву: историко-догматическое исследование
§ 6. 3. Установление исковой давности по делам вотчинным в конце XIV века В первом дошедшем до нас сведении о существовании давности исковой вместе
с тем содержится известие о законе, которым она введена была. Мы говорим
о грамоте великого князя Ивана III от 17 марта 1492 года[104];
в ней читаем следующее:
А противу Олексина дал смену дед мой: Киприану митрополиту, слободку
Всеславлу также со всем: что потягло со всем и з бортью, и з бобровою
ловлею по слободской стороне оприч боярские купли старые, или чья будет
отчина от сего времени за пятнадцать лет взад. Как дед мой учинил, князь
великий, в своей отчине в великом княжении суд тогды о землях и о водах
за пятнадцать лет, так и мне, князю великому, послати своего боярина;
а хто будет отец наш митрополит в нашей отчине, и отцу нашему послати
своего боярина: и они ехав в слободку также учинят исправу за пятнадцать
лет землям. А которые села боярская купля старая их; а хто имет жити в
тех селех людей, а те потянут данью, и судом, и всеми пошлинами к слободке.
Отсюда видно, что великий князь Василий I Дмитриевич (1389-1425 гг.)
издал первый закон о погашении исков о праве собственности на земли и
воды за истечением пятнадцатилетнего срока. О каких бы то ни было условиях
давности не упоминается. Как видно из приведенного акта, закон этот был
не общий, а местный; конечно, с распространением пределов великого княжества
Московского, вследствие присоединения уделов, применение его все более
и более распространялось, пока он не сделался общим законом во всей восточной,
московской Руси.
Выше, из содержания нескольких договорных грамот, мы вывели, что во время
их заключения не существовало на Руси общего закона о давности исковой.
Этому не противоречит приведенное ныне доказательство о существовании
уже в то время в Московском великом княжении местного закона о давности.
Собственный интерес требовал, чтобы условия договоров, заключаемых с княжествами,
где не существовало давности, постановлялись таким образом, как будто
и в Москве не существовало закона о давности. Напротив того, в договорах
московских великих князей с московскими удельными князьями, в волостях
которых несомненно действовало московское право, значит также и закон
о пятнадцатилетней давности, так как некоторые из этих уделов образовались
лишь после смерти Василия Дмитриевича, вовсе не находится постановлений
об ограничении права иска каким бы то ни было образом. Равно в договорах
с суздальскими удельными князьями, во владениях которых, по всей вероятности,
действовало московское право, встречаются только постановления об уничтожении
притязаний, происшедших от войны, но не говорится о каком-либо общем сроке.
В договорах с теми и другими княжествами подобные постановления были излишними
за существованием в этих княжествах того же закона о давности, как и в
Москве.
С конца XV столетия по 1497 год, т.е. до издания первого Судебника, сохранилось
несколько правых грамот, из которых видно, каким образом применялась тогда
давность.
В правой грамоте из московского великого княжения, выданной после 1485
года, вероятно около 1490 года, во всяком случае раньше 1497 года[105], упоминается, что одна из сторон ссылается на пропущение семилетнего
срока со стороны истца. Оставление этого отвода без внимания и решение
дела на основании других доказательств объясняется достаточно тем, что
до 1497 года в Московском великом княжестве существовала лишь пятнадцатилетняя
давность.
Из двух приговоров, постановленных великим князем Иваном Ивановичем,
старшим сыном Ивана III, видно, что истечение пятнадцатилетнего срока
не имело безусловного значения, не сделало невозможным предъявление иска.
Истцы, требующие возвращения принадлежавшей им земли, сами заявляют, что
ответчик владел спорным имением уже лет с двадцать, в другом деле лет
за полтретьядцать (т.е. более 25 лет), и, несмотря на то, в принятии иска
им не отказывается; напротив, допускается представление различных доказательств
права собственности. Поверки представленных с обеих сторон доказательств
не производится, но о сем судья ялся доложити Государя своего Великого
Князя. И Князь Великий Иван Иванович велел ответчика оправити, а наволоки
велел присудити ему, а истцов велел обвинити. И по государя своего слову
Великого Князя Ивана Ивановича судья ответчиков оправил и спорные земли
присудил монастырю, а истцов обвинил и грамоту на них правую дал. В правой
грамоте, данной на основании решения великого князя, к сожалению, основания
решения не изложены. Мы поэтому должны выводить оные из самого дела. Поверки
представленных доказательств ни пред судьей, ни пред великим князем произведено
не было, значит, приговор не мог быть основан на них, в частности он не
мог быть основан на представленной неформальной грамоте[106]. Кроме того, имелось в виду еще пропущение
иска в течение 20 лет. В столь долгом молчании сознались сами истцы.
Очевидно, приговор основывался на пятнадцатилетней давности. Спрашивается
только, с какой стати иск принимался, если с самого начала ясно было,
что срок предъявления его пропущен? По нашему мнению, это объясняется
тем, что истцы заявили об отнятии земель силой. Весьма вероятно, что при
установлении пятнадцатилетнего срока законодатель подразумевал, что он
применяется лишь к владению, не основанному на насилии. Однако, заявив
о насилии, истцы не представляют доказательств насильного отнятия земли.
Таким образом, оказывается, что давность в этом деле может иметь применение
и дело решается на основании давности.
В другом приговоре из того же времени истцу отказывается потому, что
о той земле молчал митрополичим 50 лет и князю великому о той земле не
бивал челом и сторожици его за поле не поимались, т.е. по причине давности
иска и неосновательности представленного доказательства[107].
В третьем случае, где обе стороны ссылаются на давность и стараются доказывать
ее показаниями свидетелей, земля присуждается ответчику, коего свидетели
дали показания гораздо более подробные, нежели свидетели истца. Кроме
того, в пользу первого говорит уже то обстоятельство, что он владеет землей,
и показания свидетелей о владении им землей уже этим одним являются более
правдоподобными[108].
В приговоре звенигородского князя Андрея Васильевича[109], постановленном до 1491 года, потому что в этом году его удел
присоединен был к Москве, спорная земля присуждается монастырю того деля,
что Семенько (истец) кажет тому шостой год, как сел на той выти, а от
тех мест Семянко ведает, что Ивашко (ответчик, представитель монастыря)
делает городскую землю его двора выть, а ен (он) на нем не искал. На основании
выражения шестой год П.Д. Беляев[110] утверждает, что между законом
Судебника великого князя Ивана III, о трехлетней и шестилетней давности,
и узаконением великого князя Василия Дмитриевича, о пятнадцатилетней давности,
было еще узаконение, или в судебной практике пятнадцатилетняя давность
уже потеряла свою силу и заменена другой давностью, на основании которой
постановлен этот приговор. Между тем, из правой грамоты видно, что шестой
год также прошел и что действительно дело шло о шестилетнем сроке. Наконец,
И.Д. Беляев совершенно упускает из виду, что приговор этот постановлен
в удельном княжестве, где мог существовать местный закон. Если же существовал
такой, то из приговора видно, что этот закон был того же содержания, как
постановление Судебника 1497 года. Судебник постановляет по спорам между
тяглыми имуществами и частными (боярскими или монастырскими) шестилетний
срок, а здесь именно применяется к спору между владельцем тяглого имущества
и монастырем шестилетний срок. Что в Звенигородском удельном княжестве
действительно существовал короткий, вероятно шестилетний, срок давности
- это делается почти несомненным из другого приговора, в котором дело
решается на основании непредъявления иска в течение 8 лет[111].
Оба приведенных приговора по содержанию своему как будто постановлены
на основании Судебника 1497 года. Так как они постановлены раньше сего
года, то мы не ошибемся, предполагая, что в Звенигородском княжестве существовал
еще до издания Судебника закон о давности, сходный с постановлением Судебника.
Судебник издан несколько лет спустя после присоединения этого княжества
к Московскому государству, поэтому-то весьма вероятно, что постановление
Судебника о сроках исковой давности основано на законе, развившемся в
Звенигородском княжестве.
Профессор Владимирский-Буданов[112] отвергает эту догадку на том
основании, что в XV веке <великое княжение> или <отчина> означали всю
совокупность княжеств, подчиненных великому князю московскому, и в доказательство
указывает на выражения: <а хто будет митрополит в нашей отчине>. Автор,
очевидно, рассуждает так: власть митрополита распространялась и на уделы,
значит, под <отчиной> разумелись и уделы, поэтому законы, изданные для
отчины, действовали и в уделах. Однако это доказательство не убедительно.
Оно доказывает слишком многое и поэтому ничего не доказывает. Власть митрополита
распространялась и на Новгород и Псков, которые московскими великими князьями
также назывались <отчиной>. Между тем во Пскове и Новгороде в то время
не действовало московское право. Кроме того, в XV веке, например,
в завещании великого князя Василия Васильевича[113]
<великое княжение> противуставляется уделам младших сыновей. Впрочем,
догадка моя есть только догадка. Указанные выше факты объясняются профессором
Владимирским-Будановым весьма подробными соображениями в том же смысле,
в каком объяснено ниже значение срока давности, именно что он не имел
характер безусловности. Местами автор идет уже слишком далеко.
Примечания:
|
